Найди

– Почему вы вообще так уверены в том, что это сделал именно он?! – не выдерживаю я. Почти вскакиваю с дивана, бросив одеяло в сторону. Снаружи грохочет музыка, и она единственная портит мыслительные процессы в моей голове.

– Он прислал нам письмо, где обо всём рассказал и указал местонахождение тела. – Гай опускает лицо, вероятно, для того, чтобы я не видела, насколько гнев сейчас поглощает его. Или печаль. – С насмешками и издёвкой. Смеялся нам в лицо через свой текст.

Я не знаю, что ему ответить. Тщетно пытаюсь найти оправдания папе и убедить саму себя в том, что это всё была ужасная ошибка… Но, видно, я и в самом деле не знала правду.

– Но папа… – начинаю я, запинаясь. – Я же знаю его. Он не стал бы никогда…

– Джереми Норвуд был одним из обладателей серебряной карты, лучшим другом моего отца, самым верным соратником, с которым он всегда советовался. – Последнее он добавляет с нажимом: – Ты не знала его. Совсем.

Я опускаю взгляд. Не могу позволить себе снова плакать. Слёз пролито достаточно. Остаётся лишь смириться с уготовленной мне участью.

– Скажи, ты всё ещё хочешь сбежать от меня? – спрашивает Гай.

Подняв глаза, я отвечаю чистую правду:

– Да.

Он качает головой:

– Измени своё решение, пока не поздно. Просто постарайся привыкнуть ко мне. Так тебе будет только легче.

– А если я не хочу привыкать к тебе? Что, если я хочу забыть о твоём существовании?

– Не хочешь. Всё это обман, за которым ты пытаешься скрыть свои истинные чувства, Каталина. Я знаю. Потому что сам поступаю так уже много лет.

Гай кажется таким грустным сейчас, что я снова вижу в нём совершенно другого человека. Парня, который никогда не причинит никому вреда. Парня, который не знает, что значит чужая кровь на руках.

– Что тебе будет за убийство того… серебряного? – спрашиваю я тихо.

– Если бы мы жили во времена Дикого Запада, за живого или мёртвого Юстаса Крейга мне вручили бы не меньше тысячи долларов, – с усмешкой отвечает он. – Он был очень ценной фигурой в царстве моего отца. Полагаю, меня выпорят.

– Покажи мне свою спину.

На мою неожиданную просьбу, внезапно сорвавшуюся с моих губ, он удивлённо приподнимает брови, потом хмурится, спрашивая:

– Зачем?

– Нейт сказал, что я пойму отношение твоего отца к тебе, если увижу твою спину. Покажи мне её. Я хочу всё понять.

Гай отрицательно качает головой, отказываясь. Я даже вижу, как его пальцы сжимают край рубашки, словно кто-то способен подойти сзади и снять её с него, выставляя напоказ спину.

Я встаю с дивана и медленно подхожу к нему. Я босиком, но теперь мне уже плевать на приличия и гигиену. В душе творится грязь куда страшнее, чем то, что ждёт снаружи.

– Покажи, – снова требую я. – Покажи мне её.

– Нет, Каталина. Закроем эту тему.

Я кладу ладонь на его руку. Могу поклясться богом, что он вздрагивает от моего прикосновения.

– Я не уйду, пока ты не покажешь. – Голос у меня выходит уверенный. – Я серьёзно.

Гай поднимает на меня свой взор. Глаза горят каким-то едва заметным страхом, а губы сжимаются в тонкую линию.

– Ты уверена в том, что хочешь заглянуть в мою душу? – спрашивает он. – Ты только что изъявляла желанием меня никогда не знать.

– Раз неизбежное уже случилось, поздно поворачивать назад, – говорю ему я.

И тогда Гай словно решается. Его пальцы тянутся к пуговицам. Я задерживаю дыхание, когда он расстёгивает их по одному, обнажая грудь. А потом рубашка и вовсе исчезает, и я в полной мере вижу всё: его подтянутое тело, каждый мускул, татуировки. На его правой руке взлетает птица Феникс, посреди груди виднеется одинокий якорь. Чёрная змея ползёт от его под мышки к бедру, образуя волнистую чёрную линию на боку. На подвздошной кости, там, где сидят чёрные боксёры и штаны, я вижу вороньи распахнутые крылья, а снизу маленькая, но легко читаемая надпись: бездна взывает к бездне.

Но не дав мне возможности ещё детальнее всё рассмотреть, Гай разворачивается.

У меня сердце падает вниз от увиденного.

По всей его спине расползаются небольшие округлые шрамы с неровными, словно рваными краями, которые будто обработали паяльником. Их так много, что я невольно задумываюсь: при каких вообще обстоятельствах можно было их получить?

– Что это? – хрипло спрашиваю я.

– Доказательство моей слабости, – отвечает мне холодный голос Гая. – Я рос в мире убийств, жил с убийцей, и было ожидаемо, что вскоре подобное потребуется и с моей стороны. Отец бросал к моим ногам предателей, должников, нежеланных… Всех, кого он считал лишним. А потом приказывал пытать. Пытать до тех пор, пока они не умрут от боли. – Его голос, до этого спокойный, теперь переходит в слабый, едва слышный: – Впервые это произошло на моё одиннадцатилетие. Он приказал мне казнить одного взявшего, но не вернувшего нам денег человека на глазах у его семьи. От меня требовалось отсечь ему голову. Я не смог этого сделать. И тогда отец велел мне снять рубашку и подставить голую спину. Он много курил, поэтому в руках у него уже была сигарета.

Ему не нужно продолжать, чтобы я поняла, что произошло далее. Сердце сжимается до боли, у меня начинают дрожать руки и потеть ладони. Но тем не менее, Гай продолжает:

– Он потушил о мою спину сигарету. Держал её до тех пор, пока она не потухла окончательно. Мне запрещено было издавать хоть звук. Я вонзил зубы в губы до крови, потому что боялся, что вырвется крик. Когда я встал, он сказал, что впредь моя спина будет напоминанием о моей слабости. О слабости, которая не дозволена тем, кто был рождён с кровью Харкнессов. С тех пор, моя спина – доска наказаний.

У меня пересыхает во рту. Перед глазами живо появляется одиннадцатилетний Гай, совсем ещё ребёнок, с задранной кофтой, подставивший спину родному отцу, который безжалостно тушит о него сигареты.

Тот случай был не единственный. Шрамов у него очень много.

– Мне так жаль, – тихо шепчу я, борясь с желанием разрыдаться. – Правда, жаль…

Он поворачивается обратно.

Мне становится дурно от того, что я буквально заставила его пережить та ужасные события вновь. От нахлынувшей волны сожаления я опускаю голову, понимая, что никогда не знала подлинную историю Кровавого принца, которого таковым сделал его отец. Ведь если с детства учить ребёнка убивать, кто вырастит в итоге?

– Никто не заслуживает подобного отношения к себе, – продолжаю я, пока голос дрожит, выдавая всю мою ничтожность. – Никто. И ты тоже. Я…

– Может быть, однажды я верну тебе твою жизнь, – говорит он. – Может быть, однажды тебе не придётся знать, кто я такой. Возможно, ты забудешь всё, что у тебя было по моей вине, Каталина, но я хочу, чтобы ты знала: ты дала мне веру в то, что мир необязательно такой прогнивший и мрачный, каким он был для меня всё моё детство и являлся таким и по сей день. Ты дала мне веру в людей. – Гай касается моей руки, тянет к себе мою ладонь, перебирает пальцы. – Дала веру в лучшее. Вот, почему я не смог выполнить свой долг. Потому что впервые в жизни я понял истину. Потому что понял, что ты – тот человек, ради которого можно и умереть.

Он сплетает наши пальцы, и его касание вызывает дрожь по всему моему телу. Вместе со взглядом. А взгляд у него головокружительный. Такой, что невозможно отвернуться, невозможно отвести глаза. Хочется в нём затеряться.

На Гае всё ещё нет рубашки, и от этого факта дыхание у меня сбивается, собственные лёгкие предают меня, заставляя грудь заметно опускаться и подниматься.

– Пожалуйста, дай мне шанс, – шепчет он. – Не отнимай у меня хотя бы этого.

И я взрываюсь от желания пасть на колени перед ним и извиняться. Извиняться так долго, что у него закружится от моего голоса голова.

Я никогда не знала, каким было его детство, никогда не знала, что ему пришлось вытерпеть, но теперь, когда я всё это знаю, мне не легче. Теперь приходит осознание, почему он всегда так собран, спокоен и серьёзен. Потому что под запретом были любые чувства.