Сказки далёкого будущего

Но что если именно эта жизнь тебе дороже всей вселенной?

Он видел, как её привязывают к столбу. Как капеллан произносит молитву, отпуская осуждённым их грехи. Как, хромая и переваливаясь — гротескно и уродливо, в то же время до боли в сердце жалко, — к ним подходит киборг, и как активируются его огнемёты…

Киборг не знает ни садистического удовольствия, ни жалости, ни страха, ни боли, ни самосохранения. Именно поэтому из них получается отличное пушечное мясо, которое часто выпускают против врагов на поле битвы в первую волну атаки. Никакой дисциплины и намёка на эстетику военной мысли и тактику. Просто жутко завывающая толпа механических полулюдей, невзирая ни на шквальный огонь, ни на потери, рвётся к вражеским позициям, чтобы рубить, колоть, рвать и жечь врага вживлёнными в тело смертоносными орудиями. А также это отличные палачи. Им всё равно, кто лежит на пыточном столе, или подвешен на крюки, или привязан к столбу. Перед ними просто стоит очередная задача — очистить тело Экклесии от отравляющей его скверны предательства и ереси, ведущей прямиком к тёмным сторонам Ирреальности.

Фамулус тогда больше не думал. Автоматический пистолет сам оказался у него в руке.

— Ты можешь это изменить…

— Кто ты?

— Можешь звать меня милосердием вашего Бога. Святым состраданием к вам вашего божественного Спасителя Императора. Я — та, что исцеляет раны. Та, что дарует прощение. Истинное прощение, когда ты освобождаешься от своего греха и своей вины. Греха перед самим собой. Я — та, что укрощает взбесившуюся совесть и помогает исправить то, что исправить ты не можешь. Так тебе говорили — изменить судьбу невозможно. И при этом тебе что-то вещали о свободе воли. Тебя сажали за четыре стены. И перед тобой была дверь, единственная, которую ты мог выбрать окончательно и бесповоротно. Поверь, всё это лишь мнимая свобода. Это не свобода воли. Свобода воли начинается тогда, когда ты понимаешь, что нет ни стен, ни дверей. Ты сам выбираешь свой путь и можешь в любой момент выбрать другой. Изменить то, что казалось неизменным. Поправить то, что казалось непоправимым. Достаточно лишь понять, что для тебя открыты все пути, и неважно, какой ты выбрал. Стоит ли дальше мучить себя? Хочешь ли ты по-настоящему освободиться?

Тут бы впору читать молитву. Но ни взбесившееся сердце, ни потрясённо замолчавший разум, уже не служили ему. Было лишь одно. Отчаянно жгучее желание — согласиться, принять так кстати протянутую руку помощи. Чтобы дочь — пусть не по крови, но ближе её у него никого не было и не будет никогда, — была жива и была рядом с ним. Чтобы её не мучили. Чтобы не жгли заживо. Как ему хотелось снова увидеть её тёплую улыбку, лучащиеся нежным светом глаза. Она должна была жить! И да, сотню раз да, он хочет всё исправить!

Коридор, едва освещённый чуть брезжущим светом. Серые гладкие стены. На них пляшут троящиеся тени. Прохладно — это чувствуется даже сквозь силовые латы. Глухо колотится сердце — трепещет почти под самым горлом. Движения, однако, даются легко. Силовые латы увеличивают силу мускулов, придают ещё больше подвижности и ловкости натренированному телу, несмотря на кажущуюся громоздкость. Пахнет лекарственными препаратами. А ещё горелой плотью, ужасом и страданием. Викторию держат где-то здесь, в отсеках для заключённых, ведущих к просторной операционной, камере пыток. В ладони удобно лежит автоматический пистолет. Только бы успеть. Только бы сбежать и затеряться с дочерью среди просторов космоса. Где-нибудь они устроятся. Как-нибудь. Если им нечего ждать от людей, может помогут нелюдские расы Вселенной или даже Ирреальности? Например, Перворожденные, Этериане, Льосальфар? Или же обитатели тёмных миров с плотной атмосферой и чудовищной гравитацией на окраинах известных пространств, те, кого именуют Свартальфар?

Топот впереди. Сверкнули воронёные латы. Стража. Страж вскидывает автоматическую винтовку. Фамулус уклоняется от выстрела. Стреляет в ответ — рефлекторно, резко, быстро, не давая противнику опомниться. Проклятье! Промах! Страж отделался раненым плечом. Бросок. Не дать ему выстрелить! Вдалеке — ещё топот. Сколько их там? Страж и не думает стрелять. Бешеной кошкой бросается на Фамулуса. Бывший инквизитор уходит с линии атаки. Выворачивается. Поднимает пистолет. Выстрел. Слупив краску и цемент, пуля отрикошетила от стены. Шестым чувством Фамулус уловил угрозу откуда-то справа. Ещё трое стражей. Но стрелять не спешат. Бешено бросаются не него. Фамулус не успевает выстрелить. Раненый страж каким-то неимоверным усилием успел добраться до него, ударить по руке с пистолетом. Сумел уклониться от ответного удара. На Фамулуса налетели. Сбили с ног — с грохотом столкнулись силовые латы. Бывший инквизитор, словно надоедливых тварей, отбросил троих. Но раненый страж — до чего силён и живуч, паршивец! — коленом прижал его руку к гладкому полу, не давая выхватить меч. Размахнулся, и хлёстко ударил его по лицу, наотмашь, рукой в латной перчатке. Раз, ещё раз.

— Фамулус! Очнись! — страж бешено тряс его за плечи с поразительной силой. Откуда он знает его имя, и почему, во имя Императора, у него женский голос? — Фамулус, слышишь меня?! Именем Господа, Единого Создателя, Владыки миров видимых и невидимых, именем Спасителя Императора и Святой Крови Его, приказываю тебе, слушай меня!

Сила, заключённая в этих словах, прошибла его насквозь. Словно он тонул, а могучие руки схватили и вытянули его из пучины.

Он лежал, не понимая, где находится, и что произошло.

На него, полные безысходного отчаяния смотрели глаза исповедницы Вейл. Она крепко держала его за плечи. От неё веяло силой. Единственный образ, окутанный сиянием, среди хаоса, из которого постепенно начали проступать очертания стен жилых блоков. Серое небо. А также, крики, пальба, грохот сражения.

Вокруг Фамулуса и Вейл яростно переливался золотым и белым светом ментальный щит, окутывающий обоих. Что-то бешено билось в него. Словно зверь, у которого из пасти выдернули добычу.

Фамулус тряхнул головой, приводя в порядок чувства, унимая бешеный ураган эмоций, рвущий его разум.

— Что произошло? — спросил он.

— Мне нужна твоя помощь, брат-инквизитор! — с неподдельным ужасом и отчаянием воскликнула Вейл. — Наши воины, братья…в них словно легионы демонов вселились!

Усилием воли Фамулус заставил чувства вновь служить ему. И не поверил тому, что увидел — словно видел глупый, ужасный сон. Их воины перестреливались друг с другом. Причём лишь девы-рыцари Ордена Девы Милосердной держали хоть какое-то подобие строя и как будто старались братьям не навредить. А вот мужчины, что рыцари, что кнехты, вели себя словно бешеные звери, наплевав на элементарную дисциплину. Они стреляли, набрасывались и на сестёр, и друг на друга, словно перед ними были злейшие враги, а не братья и сёстры, с которыми они делили кров, пищу и вместе проливали кровь в тысячах сражений на тысячах миров. Фамулус видел, как два кнехта сошлись в рукопашной. Сверкали клинки кордов и разводы крови на доспехах. Бывшие братья сцепились как дикие звери.

Фамулусу стало по-настоящему страшно. И тут он заметил, что наплечник сестры Вейл пробит, и на броне, на руке поблескивают маслянистые разводы крови. И тут он вспомнил… И коридоры подземелий. И бой со стражами. И выстрел, задевший одного из них…

— Это же я тебя так, — с горечью выдохнул он. — Я тебя чуть не убил!

— Это неважно сейчас, — отмахнулась Вейл. — Мы попали под власть какого-то демона. Её голос звучал у меня в голове. Помоги мне, брат.

Фамулус кивнул, встал.

Оба, не сговариваясь, бросились в самую гущу хаоса, громко и ясно нараспев читая "Ave Imperator", вкладывая в слова молитвы все духовные и душевные силы, весь огонь веры, который был в них.

Вейл растащила двух кнехтов, наложив руки, по очереди, быстро, на каждого из них, гипнотизируя могучей силой воли и души, успокоила их, приведя в чувство. Парни тупо озирались по сторонам, ничего не соображая, словно оглушённые.