Настоящая королева

— Да, — подтвердил Хэрриот.

— Как удачно, что я прихватила с собой две тысячи воинов, — улыбнувшись, заявила Энни.

Хэрриот почувствовал, как сердце замерло у него в груди.

— Ваше величество?

— Это действительно ловушка, сэр Хэрриот, — проговори она, и в ее глазах появилось жесткое выражение.

Она потянулась к нему и положила ему на лоб ладонь.

Он почувствовал, что все кости в его теле неожиданно стал тяжелыми и горячими, и упал на колени, но она не убрала руки. Его кожу жгло огнем, казалось, что легкие наполнились жужжащими мухами. А в голове…

Он увидел отряд святого Абулло в лагере, в ожидании наступления утра, некоторые воины спали, другие стояли на постах. У него возникло ощущение, будто он один из этих стражей, так же погруженный в такую же черную апатию. Он равнодушно наблюдал за тем, как легкие, проворные тени проскользнули в лагерь и принялись быстро и уверенно резать глотки спящим и бодрствующим солдатам. Кто-то из них проснулся и попытался оказать сопротивление, но довольно скоро все пятьсот воинов были мертвы. Глаза, устав наблюдать за происходящим, затуманились, он почувствовал, как его куда-то тащат, словно его тело подхватил стремительный поток, и закричал…

Он пришел в себя в лучах утреннего солнца и попытался отдышаться, глядя на тела, висящие на ветвях деревьев. Он обмочился.

Хэрриот взглянул на королеву, и ее широкая улыбка превратилась в жуткий оскал.

— А теперь поговорим о вашей сдаче нам, — сказала она.

Хэрриот призвал на помощь остатки своей воли.

— Вы понимаете, что вы сделали? — задыхаясь, спросил он. — Теперь на вашу голову падет страшный гнев Церкви. Начнется священная война.

— Пусть з’Ирбина приходит к нам, — ответила она. — Я уже достаточно насмотрелась на их дела. Пусть приходят и получают по заслугам.

Хэрриот заставил себя дышать спокойнее и почувствовал, как лихорадка отступает.

— Смелые слова, — сказал он. — А как насчет флота Ханзы?

— Как вам наверняка известно, он и так стоит у наших берегов, — ответила Энни.

— И вы действительно думаете, что сможете сражаться одновременно с Ханзой и священной Церковью?

Она обожгла его взглядом, заставив содрогнуться. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не съежиться от ужаса.

— А вы что думаете? — тихо спросила она.

«Я думаю, что ты не в своем уме», — безмолвно ответил он, но не смог произнести этих слов вслух.

Она кивнула, словно услышала его ответ.

— Я собираюсь позволить вам вернуться в з’Ирбину, — проговорила она. — Чтобы вы доложили, что здесь сделано и сказано. И позвольте мне прибавить вот еще что: с этого момента все слуги Церкви в з’Ирбине должны либо отказаться от присяги этому насквозь прогнившему учреждению, либо покинуть нашу страну в течение одной девятидневки. Когда этот срок истечет, любой служитель Церкви вне зависимости от занимаемого положения может быть арестован, заключен в тюрьму и подвергнут суду по обвинению в измене империи. Я достаточно ясно выражаюсь, и вы сможете повторить мои слова, сэр Роджер?

— Очень ясно, ваше величество, — прохрипел он.

— Хорошо. А теперь ступайте. Вы совершенно верно заметили, что у меня имеются и другие дела, которыми мне следует заняться.

Они оставили ему лошадь и оружие. Он отправился в лагерь и обнаружил своих людей там, где их настигла смерть, большинство, так и лежали на одеялах, на которых они спали. Над полем кружило воронье, а черные тучи обещали дождь.

Роджер на мгновение присел на землю, которая, как ему показалось, качнулась у него под ногами. Он не знал, понимает Энни, что теперь произойдет. Даже он сам не мог себе представить размаха грядущего кровопролития. Пятьсот человек, погибли здесь — это даже не начало.

ХЕСПЕРО

Его шаги гулко отдавались на полу красного мрамора, уносились ввысь, к темному куполу Каилло Ваилламо, и возвращаем нему, словно шепот смерти.

«Я пришла», — казалось, говорили они.

Смерть шла об руку с ним, но за спиной крался страх.

«Успокойся, — сказал он себе. — Успокойся. Ты Марше Хесперо, прайфек Кротении. Ты сын Испура из Карнаксии. Ты важная особа.»

— Святая святых, — едва слышно произнес человек всего в одном шаге слева у него за спиной.

Хесперо взглянул на него и увидел, что его взгляд блуждает среди арок и тысяч ниш, украшенных позолоченными фигурами святых.

— Это? — Хесперо поднял руку к потолку. — Ты говоришь об этом здании, брат Хелм?

— Каилло Ваилламо, — ответил Хелм. — Наш самый великолепный храм.

Хесперо нахмурился и услышал, как сэр Элдон, шедший справа, вздохнул, но остальные шесть человек его свиты хранив молчание.

— Ты ничему не научился, — сказал он Хелму.

— Ваша милость? — проговорил брат, и в его голосе прозвучали озадаченность и смущение.

— Тише. Молчи, мы приближаемся к его преосвященству.

— Слушаюсь, ваша милость.

Хесперо отмахнулся от него, поскольку Хелм был не одинок в своем заблуждении. Здание возвели, чтобы оно производило неизгладимое впечатление, и так и было, но на самом деле оно являлось всего лишь символом. Настоящие святыни находились под красным мрамором и древним фундаментом. Он чувствовал их присутствие явственно, как никогда ранее, касаясь ногами камня: могущественную, ужасную силу, от которой по его костям проходил огонь, а плоть начинала таять. Во рту стоял привкус пепла и разложения.

А Хелм ничего этого не чувствовал, не так ли? Смерть пришла не с ним.

Они спустились в ризницу, но, прежде чем они добрались до главного нефа, их проводник провел их в боковой коридор и оттуда вверх по лестнице в молитвенные залы, где стояли пюпитры для письма и витал запах свинца, затем они завернули за угол и миновали небольшой сакриториум. Он похолодел, когда он понял, что они направляются в личные апартаменты Фратекса Призмо, но не самым коротким путем.

— Здесь никого нет, — прошептал брат Хелм. Значит, он тоже это заметил. — Все коридоры пусты.

— И очень тихо, — добавил сэр Элдон.

Проводник даже не оглянулся, хотя наверняка слышал их. Впрочем, это не имело никакого значения.

Хесперо бывал в этой части Каилло всего один раз, очень давно, когда Фратексом Призмо был Ниро Пихатур.

Он решил, что знает, куда их ведут.

Они пришли в комнату ромбовидной формы, судя по всему, часовню леди Ласы; ее крылатая статуя, осененная венком, стояла в дальнем конце, улыбаясь им понимающей улыбкой. Однако сейчас вместо прихожан часовню заполнили монахи Мамреса. Они были вооружены, но не церемониальным оружием. Во главе замер человек в темно-синем одеянии и черной треугольной шапке, отдаленно похожей на корону.

— Брат Милтон, — сказал Хесперо и слегка поклонился.

— Теперь я трибицерий, — поправил его священник.

— Да, я вижу твою митру, — проговорил Хесперо. — Но вы остаетесь братом, как и все мы.

Милтон мягко улыбнулся. Глаза навыкате и узкое лицо, по мнению Хесперо, делали его похожим на грызуна. Митра нисколько не меняла этого впечатления.

— Вам завяжут глаза, всем, — сказал Милтон.

— Разумеется, — ответил Хесперо.

Во мраке, когда монахи завязали ему глаза, Хесперо почувствовал, что пол у него под ногами стал еще тоньше, а сердце прыгало в груди, словно отчаянно хотело разорваться на куски.

Кто-то твердо взял его за руку.

— Спускайтесь, — шепнул незнакомый голос.

Он сделал один, второй, третий шаг вниз. В конце концов, он насчитал восемьдесят четыре ступеньки, как и в прошлый раз. Затем они несколько раз поворачивали, вдыхая застоявшийся воздух подземелья, потом их остановили и сняли с лиц повязки.

«Возможно, они собираются нас убить, — подумала какая-то совсем маленькая часть Хесперо, пока его глаза привыкали к новой обстановке. — Но тогда зачем завязывать нам глаза, если нам не суждено отсюда выйти?»

Однако другая часть его существа понимала, что это глупые мысли. Таков ритуал, любой разумный, внимательный человек — и, конечно же, любой посвященный в культ Декмануса — сумеет найти отсюда дорогу, даже с завязанными глазами. Только посвященным и тем, кому суждено стать жертвоприношением, разрешен вход в подземелье, в истинный Каилло Ваилламо.