Грэхард

Можно, конечно, было обиженно бурчать, что Дерек слишком бурно защищал солнечную — но это были мелкие придирки. Теперь Грэхарду даже казалось, что и не было там ничего такого особенного, из-за чего стоило так звереть. Ему, определённо, примерещилось от ревности: Дерек, конечно же, любил солнечную, как жену своего господина, и поэтому, естественно, бросился на её защиту. А он увидел невесть что…

Нет, в ссоре он был виноват целиком и полностью сам. Навоображал себе дури, возревновал, перестал контролировать свой гнев — и вот результат.

Всё-таки нужно будет извиниться.

Это действительно полностью его вина, и Дерек вправе чувствовать себя обиженным.

Ещё раз тяжко вздохнув, Грэхард перевернулся со спины на бок и прикрыл глаза, пытаясь уснуть.

Но нет, сон по-прежнему не шёл.

Напротив, беспокойство его всё росло, и он опять заворочался; но найти удобное положение оказалось настолько невозможно, что он, наконец, сел в постели, мрачно глядя в ночную зыбкую тьму.

Дерек, конечно, простит его. Он прекрасно знает, что всё, что касается Эсны, заставляет его звереть. Завтра же с утра он попросит прощения, обязательно; Дерек, конечно, простит, и всё станет по-прежнему.

Грэхард пытался дышать размеренно и глубоко, успокаивая себя этими мыслями, но чёрная тревога всё сильнее разгуливалась в его сердце.

«А если не простит? — коварным тонким голоском твердила она. — А если он подумает, что ты считаешь это нормальным, бить его?»

Сбившись с ровного дыхания, Грэхард вздохнул тяжело.

Ему стало думаться, что, возможно, Дерек ждал от него первого шага, и думал, что Грэхард сам придёт к нему вечером, чтобы извиниться. А он, не придя, этим подтвердил, что не чувствует за собой вины.

«Глупости!» — попытался отмахнуться от этой тревоги Грэхард, однако она не только не развеялась, а ещё укрепилась, и теперь и сидеть ему стало неуютно и неудобно.

Он встал и принялся расхаживать по своим покоям.

«Обязательно, — постановил он сам в себе, — с утра первым делом извинюсь».

Он был очень доволен этим решением. Казалось, что проблемы больше нет.

Однако, с тоской поглядев на разобранную кровать, он понял, что так и не сможет лечь.

Едкий дымок тревоги всё ещё сочился по его венам, заставляя пальцы нервически дрожать, а сердце — сбиваться с ритма.

Ему требовалось сейчас же получить подтверждение, что Дерек его непременно простит.

Он знал, конечно, что простит; но ждать до утра!

Это было слишком мучительно!

Проиграв, наконец, в этой борьбе с самим собой, Грэхард вышел из своих покоев. Сделав страже знак оставаться на местах, в одиночку дошёл до комнаты Дерека.

За дверью было темно и тихо.

«Он, должно быть, уже спит», — растеряно осознал Грэхард.

Стояла глубокая тёмная ночь. В коридоре было сумрачно и холодно; свет далёкого факела едва доносился туда.

Грэхард пристально посмотрел на щель под дверью: нет, ни лучика не пробивается. Спит.

Съедающая его нервы тревога требовала действовать: постучать, разбудить… но Грэхард всё же отдавал себе отчёт в том, что это было бы и вовсе запредельным свинством: разбудить теперь Дерека для того, чтобы извиниться.

Он должен был набраться мужества сделать это с вечера, а не избегать его. Теперь уж, раз дотянул, придётся подождать утра.

В сомнениях Грэхард простоял так минут пять, прислушиваясь: вдруг удастся разобрать, что Дерек всё же не спит.

Но за дверью было совершенно тихо. Единственный звук, который сюда доносился, — едва различимый шуршащий треск факела.

Грэхарду даже стало обидно, что Дерек, видите ли, преспокойно спит, когда он тут, понимаешь ли, так мучается.

Захотелось разбудить его чисто из вредности: пусть, мол, мучается тоже.

…Грэхард, впрочем, весьма красочно представил себе эту картину.

— Мой повелитель, ты совсем с ума сбрендил?! — в деталях вообразил он себе возмущённое и негодующее лицо Дерека. — Твои извинения серьёзно не могли подождать до утра?!

Он даже слегка фыркнул, вообразив себе эти интонации.

В самом деле, извинения спокойно подождут утра. В конце концов, это формальность; Дерек и сам прекрасно знает, что он чувствует себя виноватым. Не может не знать.

Вздохнув ещё раз напоследок, Грэхард понял, что ноги его совсем закоченели — каменные полы морозили не хуже льда, — и, если он будет продолжать в том же духе, завтра Дерек ещё и насядет на него с возмущениями по поводу на ровном месте полученной простуды.

Потерев заледеневшую ступню одной ноги о голень другой, он ещё раз с тоской глянул на дверь и ушёл к себе.

***

Сном Грэхард забылся только за час до рассвета, так что немудрено, что с утра настроение у него было самое наиотвратительнейшее.

Он ничуть не отдохнул; голова была тяжёлой, мысли в ней ворочались вязко и трудно, мелькая криками чёрных воронов в сумеречной зыби ощущений.

Он расхаживал по покоям в ожидании Дерека, пытаясь внутри составить приемлемые слова извинений, но из-за ужасного настроения у него всё выходило не то; к тому же, Дерек всё не появлялся и не появлялся, и от этого раздражение, подпитываемое тревогой, всё усугублялось и усугублялось.

Наконец, не выдержав этого муторного ожидания, Грэхард пошёл к Дереку сам: лучше уж встретиться, наконец, лицом к лицу, чем снова и снова прокручивать в голове дурацкие сценарии.

Подойдя к знакомой двери, он уверенно постучал.

Ответа не последовало.

— Дерек? — чуть повысив голос, спросил он. — Я могу войти?

Ответа вновь не было, и раздражённый Грэхард дёрнул ручку и вошёл.

Комната была пуста; кровать убрана — должно быть, Дерек уже ушёл.

На дне души царапнулось неприятное чувство. Грэхард понял, что Дереку настолько не хотелось теперь его видеть, что он нашёл себе какое-то дело, лишь бы не являться к владыке.

Мучительное сомнение кольнуло в сердце — а если не простит?

Нет, простит, конечно, простит. Но, видимо, сильно задет и обижен — немудрено.

Со скрипом и внутренним сопротивлением Грэхард признал, что у Дерека есть все права серьёзно обижаться и избегать его. Он в самом деле перешёл все границы и заслуживает этой обиды.

Вздохнув, Грэхард ещё раз окинул взглядом комнату. Зацепился за заваленный бумагами стол и поморщился: там были и важные проекты, а Дерек не запер комнату, когда уходил. Не то чтобы в Верхнем дворце могли оказаться посторонние, но ведь и стражу и слуг тоже можно подкупить!

Поставив внутреннюю заметку в памяти сделать Дереку замечание, Грэхард сам достал шершавый железный ключ — тот висел на виду, — и запер дверь, отправляясь на совет в одиночку.

По пути его царапнула мысль, что, когда Дерек вернётся, он теперь не сможет попасть к себе.

На секунду владыка даже сбился с шага, решив было отправить туда дежурить стражника с ключом, но потом ему в голову пришла мысль, что так даже лучше. Где бы ни носило Дерека — ему теперь придётся пересечься с ним, чтобы получить обратно свой ключ. Тогда и поговорят.

С этим решением Грэхард пришёл на совет, и чувствовал себя даже вполне благодушно.

Однако ни после совета, ни за обедом Дерек не объявился — это, впрочем, не было редкостью, он мог пообедать и на кухне, если бывал занят каким-то делом. Так что, беззвучно вздыхая, Грэхард ждал вечера.

Но и тогда Дерек не пришёл — и это было уже странно. Именно на нём лежала обязанность приносить владыке многочисленные документы, требующие его внимания; без документов вставала вся работа.

Грэхард предположил, конечно, что Дерек может быть настолько обижен, что всё ещё не хочет его видеть. Но он бы мог, во всяком случае, передать бумаги со слугой!

Какими бы там ни были их личные обиды — это не повод пренебрегать делами государства!

Грэхардом всё глубже стало овладевать тёмное раздражение. Он сам всегда откладывал всё, важное для него, чтобы полностью отдаваться делам своей страны. Да у него особо и не было ничего своего за рамками этих дел! Он весь принадлежал Ньону.