Грэхард

Грэхард рассмеялся, легко и отрадно.

Точно так к нему всегда являлся в такие моменты Дерек — правда, на его лице никогда не было опаски, скорее упрёк и раздражение.

«Мой повелитель, ты опять простудишься!» — гневно восклицал он, закрывая Грэхарда зонтом, а иногда притаскивая с собой и фляжку с питьём или тёплый плед.

Приняв у дежурного зонт — тот чуть не вырвало во время передачи порывом сильного ветра — Грэхард кивком отпустил его обратно и вернулся к зубцам башни.

Запахнув потуже плащ и укрывшись зонтом от ливня и ветра, он смотрел на восток.

Там, за пеленой дождя и морских волн, отчётливо угадывалось солнце.

Грэхард знал, что ливень скоро закончится, уносимый ветром вглубь страны, и никакие тучи уже не смогут скрыть этого солнца.

***

Грэхард уверенным жестом достал папку с отчётом анжельского агента. Тогда он спрятал её сразу — чтобы не видеть этого осязательного доказательства того факта, что Дерек его предал. Теперь же, осознав, что предательства не было — более того, была забота, было неравнодушие, было беспокойство за него, Грэхарда, — он, напротив, хотел изучить дело детальнее.

Сверху в папке лежала сложенная записка Дерека. Она совсем не закрывала верхние листы дела; а там обнаружились быстрые портреты-наброски на сероватой бумаге, которые делал агент, пытаясь вспомнить, где он видел подозрительного визитёра.

В очередной раз фыркнув на нелепость пышной накладной бороды, Грэхард вдруг замер.

С наброска из-под столь же нелепой, как и борода, шляпы блестели болезненно отчаянные глаза.

Нахмурившись, Грэхард вытащил набросок и вгляделся в него внимательнее. Это была быстрая зарисовка буквально «на ходу», но агент, как и положено, обладал талантом запоминать важные нюансы и отображать их на бумаге быстро и точно. Грэхард узнал в этом портрете Дерека сразу, несмотря на шляпу и бороду — агенту потребовалось так много времени и так много дополнительных набросков, потому что он видел Дерека лишь однажды, и очень давно. А вот владыка помнил каждую черточку, каждую мимическую морщинку, каждую деталь.

И выражение, которое стояло на лице нарисованного Дерека, могло быть только и исключительно отчаянием.

Нахмурившись, Грэхард закопался в отчёт — до этого он довольствовался тем, что услышал при устном докладе, оставив главе сыска разбирать мелкие нюансы.

Подробный и обстоятельный доклад свидетельствовал, что агенту сразу бросилось в глаза отчаяние незнакомца, явно неподходящее к ситуации «просто зашёл в булочную». Агент даже указывал, что подумал было, что незнакомец собрался топиться, и даже хотел предложить ему булку бесплатно — а может, не только булку, но и разговор и поддержку, но не успел, потому что, стоило ему проявить готовность вступить в контакт, как незнакомец поспешно сбежал.

А спустя несколько минут, после визита обычного посыльного мальчишки, агент обнаружил ту самую записку.

Хмурясь всё пуще, Грэхард машинально постукивал ногтями по отчёту, пытаясь собрать мысли воедино. Потом с лёгким шелестом развернул записку.

Теперь, когда он разглядывал её куда как внимательнее, ему стало очевидно, что Дерек то ли спешил, то ли волновался. Да, почерк его не потерял присущей ему аккуратности, но там и сям финальные линии букв были небрежно брошены, тогда как в спокойном состоянии Дерек выводил их аккуратно и чётко.

Перечитав записку, Грэхард первым делом уцепился за слово «возможно». Как он умудрился не заметить его в первый раз?

«Возможно». Дерек совсем не был уверен, что покушение произойдёт, но у него были какие-то причины предполагать таковую возможность. Вероятно, до него как-то просочилась информация о поездке в горную обитель, и он предполагал, что информация эта просочилась и куда-то ещё.

Дело было серьёзное; поездка готовилась в секрете, Грэхард не планировал брать с собой много людей, поэтому подготовленная засада, пожалуй, действительно могла бы добиться успеха…

Нервное постукивание пальцами по отчёту резко прекратилось. Грэхард замер, и стальным ножом в мысли его вошло осознание, что возможное покушение, если и впрямь будет иметь место, оказалось бы — без этой записки — самой реальной возможностью для его врагов убить его.

Он планировал ехать небольшим отрядом, тайно. Для широкой общественности была приготовлена легенда — почему владыка задержался в замке сеньора на несколько дней — и даже планировался двойник, который покажется пару раз издалека, чтобы вселить уверенность, что правитель на месте.

Подловить его во время этой тайной поездки… Да. Это был бы очень удачный и перспективный план.

И Дерек, который прекрасно знал привычки владыки, конечно, отлично понимал, как именно будет проходить тайная поездка, поэтому тоже расценил шансы такой засады на успех как весьма высокие, и…

Послал предупреждение.

Глупое, нелепое, совершенно забытое чувство зыбким светом и теплом расползлось от сердца Грэхарда по всему телу, самым идиотским образом кривя уголки губ в непрошенной улыбке.

«Я просто не хотел, чтоб ты сдох, идиот! — всплеснул руками в его голове воображаемый Дерек, и с обиженным упрёком добавил: — А ты тут развёл теории заговора!»

Грэхард улыбнулся совсем уж широко — такими знакомыми были эти воображаемые интонации, словно принесённые порывом солёного ветра прямиком из Анджелии. Как ему вообще могла прийти в голову мысль, что Дерек стал бы нарочно заманивать его в ловушку? Тем более — таким странным и извилистым способом!

Он ещё раз перечитал записку… и сердце его снова ёкнуло.

«На нашего повелителя» — было написано там.

— На нашего повелителя, — повторил Грэхард одними губами.

Дерек мог написать «на ньонского владыку», или «на повелителя Ньона», или, на худой конец, «на Грэхарда» — да хотя бы и «на Грэхарда Раннида»!

Но он написал «на нашего повелителя».

На нашего.

Ярко свидетельствуя этим выбором слов, что там, в этом жутко независимом и до чрезвычайности своём собственном господине Деркэне Анодаре ещё жив тот самый Дерек, солнечный и верный Дерек, друг и соратник ньонского владыки.

Этим «нашим» Дерек чётко, ясно и недвусмысленно говорил: «Ты мне не чужой. Ты по-прежнему мне не чужой, несмотря ни на что».

Буквы знакомого почерка стали почему-то расплываться, и Грэхард прикрыл глаза, всем своим существом растворяясь в этом тёплом, ласкающем, целительном понимании: «Не чужой. Всё ещё не чужой».

Это значило для него куда больше, чем спасённая жизнь.

***

Концы с концами солнечными лучиками сошлись в мыслях Грэхарда в тот момент, когда он вспомнил, что Дерек не знает, что уже давненько находится под колпаком ньонской разведки.

Если предположить, что Дерек его боится — а по всему выходило так — то он должен был ожидать, что в случае, если Грэхард его обнаружит, это грозит ему всяческими неприятностями. Видимо, Дерек не рассматривал вариант «обнаружить и тихо приглядывать», поэтому по отсутствию действий со стороны Грэхарда предполагал, что всё ещё находится вне поля его зрения.

Это объясняло, почему он избегал официальных каналов связи — боялся быть узнанным, пойманным и допрошенным, — и почему устроил эти фокусы с бородой.

Картина, которую реконструировал внутри своей головы Грэхард, получалось такой.

Дерек откуда-то узнал, что некто, настроенный к Грэхарду враждебно, находится в курсе возможно критичной уязвимости — тайной поездки в горную обитель — и посчитал, что вероятность организации покушения на владыку весьма высока. Он решил предупредить об этом покушении — но побоялся обращаться в посольство и измыслил нелепый и странный способ передать записку через агента под прикрытием.

Грэхард даже воображать не хотел, чего Дереку стоило этого агента найти; но особенно мучительно было осознавать, что Дерек, очевидно, предвидел, что агент его узнает, и опасался самых неприятных последствий в связи с этим. Видимо, он ожидал, что ньонская разведка, узнав, что он засветился в столице Анджелии, непременно его найдёт — Грэхард полагал такие опасения вполне справедливыми. Если бы он, в самом деле, до сих пор бы не нашёл Дерека, то после отчёта агента усиленные розыскные команды обнаружили бы пропажу довольно скоро, даже если бы Дерек и попытался бы скрыться. Слишком видной он стал фигурой, чтобы не суметь отследить его теперь.