Грэхард

Отослав и главу сыска, и его подчинённого с резюмирующим «Я весьма вами доволен», подкреплённым значительной суммой, Грэхард погрузился в размышления, разглядывая помятую записку — основную причину поднятого шума.

«Во время поездки в горную обитель на Кесе на нашего повелителя, возможно, произойдёт нападение из засады» — значилось там по-ньонски знакомым аккуратным почерком, который, казалось, за эти десять лет не изменился ни на йоту.

Сердце кольнуло иголкой боли при виде этого знакомого почерка. Усилием воли Грэхард заставил себя успокоиться и отошёл к окну.

Грозовые тучи сгущались вокруг Цитадели, мраком своим окутывая и мысли её господина.

Записка вызывала бесчисленное количество вопросов, которые носились внутри головы Грэхарда одновременно, сталкиваясь друг с другом и порождая всё больше хаоса.

Откуда всплыла информация про горную обитель? Поездка готовилась в строжайшей тайне. Чья разведка, каким образом могла раскопать эти сведения, как с этой разведкой связан Дерек и возможные заговорщики? Грэхард написал первый приказ: разыскать утечку данных и путь этих данных в Анджелию.

Однако, выходит как? Дерек знает не только о самой поездке, но и о некоем заговоре — он связан с заговорщиками? Или следит за ними? Из отчётов своих следаков Грэхард знал, что Дерек сейчас находится в столице Анджелии и занимает важное место при местном видном политике, господине Михаре. Заговор готовят анжельцы? Их слишком встревожило завоевание Кеса? Хмурясь, Грэхард подписал второй приказ: прощупать отношение к нему анжельской элиты и политиков из высшего эшелона власти. Что ещё за тайный враг объявился?

Способ получения записки тоже попахивал идиотизмом. В столице Анджелии расположено официальное ньонское посольство — что мешало обратиться через него? Каким, вообще, макаром Дерек мог отыскать этого агента? Может, у него имеются тайные связи с внешней ньонской разведкой? Скрипнув зубами, Грэхард подписал тайный приказ: проверить агентов внешней разведки на несанкционированные связи.

Наконец, совершенно неясно, что творилось в голове у самого Дерека, который, с одной стороны, вроде как пытался скрыть свою личность (что за нелепая накладная борода! И где он был, когда Грэхард обсуждал с ним идиотские способы демаскировки??), с другой — благополучно засветился своим обычным почерком. Так он что же, хотел, чтобы его узнали, или желал остаться неузнанным?

Все эти вопросы настолько не сходились в голове Грэхарда, что его паранойя яркой молнией родила, наконец, правдоподобное объяснение всем странностям: да сам Дерек заговор и организовал!

Воспользовался своими старыми связями, вызнал о поездке в горную обитель, отослал фальшивое предупреждение, а сам…

Тут мысль опять перестала сходиться: если предупреждение было обманным, то где та цель, которой оно должно было достичь? Ну, получил Грэхард фальшивое предупреждение. Что дальше?

«Это какую же засаду нужно готовить на Кесе, чтобы туда заманивать отряд моих карателей?» — подвис Грэхард, вообразив, что цель провокации — уничтожить его передовые войска.

Свежий порыв грозового ветра стукнул в окно, привнося в мысли новую струю.

«Так у него же Тогнары и Рийары в друзьях! Да и Михар этот!» — «прозрел» Грэхард, который увидел в происходящем попытку со стороны анжельской верхушки уничтожить его вернейших воинов. Вот он, растяпа, поверит этому предупреждению, пошлёт на Кес засаду… и там-то их всех и вырежут!

И понятно тогда, почему Дерек своим почерком написал! Чтобы, значит, Грэхард развесил уши лопухом и всему поверил! Мол, не может же Дерек обмануть!

Не в силах сдержать глубокую, звериную боль, Грэхард саданул кулаком по столу.

Он почти смирился с мыслью, что стал для Дерека чужим — пусть мысль эта и отравляла его горечью и досадой — но принять тот факт, что Дерек встал на сторону его врагов и своими руками готовит бывшему повелителю ловушку!

Послав в адрес бывшего соратника весьма нецензурное и эмоциональное пожелание, Грэхард сел за следующий приказ: аккуратно разведать, что за засада готовится на Кесе.

Не такой он человек, чтобы дать себя обыграть в этих играх!

***

Ледяные порывы влажного осеннего ветра били в лицо, но Грэхард и не думал укрыться.

Он стоял ранним утром, перед рассветом, на своём любимом месте — на вершине одной из башен внешнего контура Цитадели — и смотрел в море, которое слабо светилось в зыбком свете проступающей за горизонтом зари. Море бушевало и ревело в вихрях подступающей грозы; мощные волны бились о подножие Цитадели, и ветер, подхватывая брызги, швырял их прямо в Грэхарда. Неистовые тучи неслись по небу, с той стороны, откуда доносились глухие раскаты, пока ещё заглушаемые рёвом волн.

«Это не было ловушкой», — повторял про себя Грэхард снова и снова, но мысль его так и не могла сместиться вперёд ни на йоту.

Он и сам уже подозревал, что попал на крючок собственной паранойи. Привыкший во всём видеть подвох — с детства отражающий заговоры и покушения — он всегда в первую очередь оценивал события с позиции «какой вред мне могут причинить». Эта незыблемая, как гранитная скала, позиция заставила его и в записке Дерека увидеть то, что он видел вокруг себя всегда: предательство, западню, обман.

Развитая паранойя была тем фактором, который помог Грэхарду выжить и дожить до своих лет — редкий владыка Ньона мог похвастаться тем, что справил сорокапятилетний юбилей. И, кажется, впервые в его жизни эта паранойя дала сбой.

Дерек его не предал. Его записка не была ловушкой.

Грэхард и сам уже догадывался об этом — просто не желал думать, не желал понимать, боясь разочароваться. Но донесение разведки было совершенно недвусмысленным: никакой засады на Кесе нет, и никаких шевелений со стороны анжельцев нет тоже.

«Это не было ловушкой», — снова повторил внутри себя Грэхард, кутаясь в плащ.

На горизонте сверкнула первая молния, и эта вспышка, как толчок, наконец сдвинула его мысли вперёд, и он сделал вывод: «Это было предупреждение».

Это было предупреждение.

Дерек узнал, что ему, Грэхарду, может грозить опасность, — и Дерек послал предупреждение.

Потому что не хотел, чтобы Грэхарда убили.

Громыхнуло ближе; в зыбком туманном свете можно было различить, как волна ливня неотвратимо приближается со стороны моря к Цитадели, подгоняемая порывами ветра.

«Он не хотел, чтобы меня убили», — с удивлением думал Грэхард, разумом боясь верить этому выводу, но уже всем сердцем веря в него.

Вера эта пробивалась со дна его души как те лёгкие зыбкие лучи ещё не взошедшего солнца, которые, преодолевая и бурю волн, и занавес туч, и завесу ливня, всё же упрямо наполняли собой пространство, расцвечивая его мерцающими бликами почти ещё не видимого света.

Этот невидимый свет насквозь просвечивал и сердце Грэхарда, и под лучами этого невидимого света отступали и горечь, и отчаяние, и боль.

Одно чувство владело теперь Грэхардом всецело, и этим чувством была любовь к другу, который, несмотря на обиды, ссоры и болезненный разрыв, оттуда, из-за горизонта, протянул к нему свои руки, чтобы оградить его от опасности.

Потому что ему — Дереку — было не всё равно.

Потому что он не хотел, чтобы он — Грэхард — умер.

Крупные холодные капли замолотили по кладке вокруг; хотя ветер швырял их прямо ему в глаза, он не замечал этого, с неосознанной улыбкой глядя куда-то на восток — туда, откуда должно было вот-вот подняться солнце, туда, где где-то далеко-далеко, за волнами и островами, в далёкой Анджелии сейчас билось сердце друга.

— Ваше повелительство!.. — вывел его из созерцания тревожный и опасливый голос.

Грэхард обернулся; дежурный, который спустился в караулку, чтобы не мешать владыке, нерешительно мялся у лестницы, протягивая зонт.

На лице дежурного отчётливого читалось, что он боится тревожить грозного повелителя, но отчаянно решителен в том, чтобы исполнить свой долг и уберечь его от ливня.