Страница 61 из 102
Но собственное понимание Сталиным очевидного раболепия членов команды отличалось от того, как понимал его Кузнецов. Сталин считал, что они лишают его ценных знаний о своих внутренних разногласиях. Он полагал важным «обращать внимание на разногласия, на возражения разбираться, почему они возникли, в чем дело. А они прячут это от меня», — возмущался Сталин. Для него это сокрытие было на самом деле командной стратегией, позволяющей вести дела без особого вмешательства со стороны старика. «Если у них есть между собой разногласия, — однажды пожаловался Сталин, — стараются сначала согласовать между собой разногласия, а потом уже в согласованном виде довести до моего сведения. Даже если остаются не согласными друг с другом, все равно согласовывают на бумаге и приносят согласованное»[599].
Неписаным правилом советской высокой политики стало, что члены ближнего круга не создавали никаких особых альянсов и не встречались друг с другом в обществе, кроме как под присмотром Сталина и у него в гостях. Когда семья Хрущева в 1950 году переехала из Киева в Москву, молодой Сергей Хрущев обнаружил, что жизнь в Москве была иной, чем в Киеве. «Не стало гостей… Здесь друзья и дружба таили в себе опасность»[600]. Алексей Аджубей, муж дочери Хрущева Рады, вспоминал, что когда семья Хрущевых проводила лето в Крыму в 1949 году, Светлана Сталина и ее новый муж Юрий Жданов тоже были там, обе семьи жили в старом царском дворце в Ливадии, но «никакого общения между нами не было. Семейные знакомства не поощрялись»[601]. Конечно, было несколько исключений. Берия, у которого было больше возможностей нарушать правила, часто ездил вместе с Маленковым на дачу на одной машине. Хрущев, который, возможно, был не в курсе изменений в нравах, пытался немного пообщаться на даче с другими членами команды после возвращения семьи с Украины в начале 1950 года, но без особого успеха. В Москве Хрущевы и Маленковы жили на соседних этажах в доме № 3 по улице Грановского, и какое-то время Хрущев организовывал совместные семейные прогулки по близлежащим улицам по вечерам: он и Георгий шли впереди, за ними следовали их жены и дети, вся величественная прогулка проходила в сопровождении охранников; как ни странно, мало кто узнавал их, и не было никаких неприятных инцидентов[602].
По воспоминаниям сыновей Берии и Маленкова, их семьи предпочитали общаться с представителями интеллигенции, а не с другими членами команды. Сын Маленкова, очевидно, забыв про прогулки по улице Грановского своего детства и, конечно же, знавший о неприязни своей семьи к Хрущеву после 1957 года, писал: «Наш семейный круг был миром, в котором отец и мать оставались высокоинтеллигентными людьми», и по этой причине они считали, что старшие члены руководства, с их бранью и плохими манерами, вульгарны. «К нам ни разу не приезжал в гости никто из олигархов первого сталинского ранга и никто из их домочадцев». Действительно, у его родителей был такой утонченный вкус, что трудно было даже представить за семейным столом «наводящего скуку „человека в футляре" Молотова» или грубого Кагановича, который «матерился как извозчик», не говоря уже о вульгарном Хрущеве[603]. По словам сына Берии, в его семье были столь же разборчивы. «Думающие, инициативные, энергичные люди» — вот с кем любил общаться Берия и его культурная жена Нина (научный сотрудник Тимирязевской сельскохозяйственной академии), а среди гостей за их обеденным столом были физики, историки, выдающиеся медики и архитекторы (вспомним первую специальность самого Берии), а также грузинские писатели, художники и философы[604].
Булганин был известен своими связями с художественными кругами, хотя это не была семейная дружба, скорее, это были романы с балеринами и певицами. Оперная певица Галина Вишневская в своих мемуарах с иронией вспоминала, как он упрямо преследовал ее, не обращая внимания на то, что она недавно вышла замуж за молодого виолончелиста Мстислава Ростроповича. Она превратила его в объект насмешек, хотя при этом ценила его покровительство[605]. У Ворошилова также было много знакомых в кругу интеллигенции, в основном он дружил с художниками и скульпторами (мужчинами), которых он, к некоторому неудовольствию своей жены, приводил домой[606]. Что касается Молотова, то никто в команде или вне ее, кажется, не помнит общения с ним в послевоенный период: когда в последующем члены команды вспоминали свои отношения с ним, то в этих воспоминаниях преобладал прохладный тон осторожного уважения. Его жена Полина была совершенно иной: у нее было много знакомств в среде интеллигенции, о которых стало известно несколько позже, но, очевидно, она общалась с ними по большей части без участия постоянно занятого Молотова. По словам дочери Андреевых, у них в послевоенный период были друзья и среди интеллигенции, и среди военных. Действительно, очевидно, что большая часть команды приобрела новых друзей среди профессиональных военных[607].
Вполне может быть, что дети членов команды, которые позже написали мемуары, преувеличивали степень близости своих родителей с интеллигенцией, так как по большей части дети тоже чувствовали себя участниками команды. В частности, они, вероятно, преувеличивали частоту этого общения, поскольку отцы были настолько заняты, что их жизнь оставляла для него мало места, за исключением отдыха на даче. Но сами дети, которые теперь уже в основном выросли, вероятно, были единственными, с кем большинство членов команды находились в постоянном общении за пределами круга профессиональных политиков, и именно через них осуществлялись контакты членов команды с интеллигенцией. В группу высокообразованных «кремлевских детей» входили выпускники гуманитарных факультетов (Светлана Сталина, Светлана Молотова, Этери Орджоникидзе, Рада Хрущева и Серго Микоян), ученые и математики (Юлия Хрущева, Владимир Андреев, Серго Берия, приемная дочь Ворошиловых Татьяна Фрунзе, Степан Микоян, Наталья Андреева, Егор Маленков, Андрей Маленков и Юрий Жданов) и архитекторы (Майя Каганович, Галина Куйбышева и Валентина Маленкова). Многие из них впоследствии получили научные степени, а некоторые стали профессорами в своих областях. Юрий Жданов, получивший ученую степень по философии, был единственным, кто последовал за отцом в политику, но вскоре вернулся в академию и стал ректором Ростовского государственного университета. Серго Берия стал выдающимся физиком, а Андрей Маленков достиг такого же уровня как биолог[608].
Эти молодые люди, как вспоминала впоследствии Светлана Сталина, «старались не пропускать хорошие концерты в консерватории» и учили тому же своих родителей. «В какой-то степени родители здесь прислушивались, приноравливались к взглядам молодого поколения».[609]
Светлана, без сомнения, больше имела в виду семьи Ждановых, Микоян, Маленковых, Берия и Молотовых, чьей теплой семейной жизни она завидовала, чем свою семью. Даже занятый Молотов находил время для своей Светланы, которая, к радости родителей, получила золотую медаль перед вступительными экзаменами в университет в 1946 году и продолжила изучать историю в МГУ[610]. Это означало, что он встречался с ее университетскими друзьями. Как ни удивительно, послевоенная студенческая жизнь в Московском университете была, по всей видимости, исключительно оживленной, интеллектуально серьезной и пронизанной чувством оптимизма по поводу будущего, которое еще не оторвалось от своих социалистических корней и не переросло в диссидентство[611]. Молотова радовали здравые политические настроения среди студентов. «Приходит новое поколение, — писал он Полине, — и, судя по Светлане и ее друзьям, они получили солидное образование и, более того, они преданы советскому государству и с уверенностью смотрят в будущее»[612].
599
Симонов, Глазами, с. 139 (слова Сталина Симонов услышал от послевоенного министра путей сообщения Ивана Ковалева), с. 348.
600
С. Хрущев, Никита Хрущев: рождение сверхдержавы, с. 29.
601
Аджубей, Те десять лет, с. 27–28.
602
Волкогонов, Триумф и трагедия, кн. 2, пкт. 1, с. 131; С. Хрущев,
Никита Хрущев: реформатор, с. 236–238; Дмитрий Шепилов, Непримкнувший (Москва: Вагриус, 2001), с. 33; С. Хрущев, Никита Хрущев', рождение сверхдержавы, с. 29–30.
603
Маленков, О моем отце, с. 24–25.
604
С. Берия, Мой отец (1994), с. 3^-
605
Г. Вишневская, Галина (Москва: Русич, 1999), с. 203–214; Говорят сталинские наркомы, с. 411 (Жимерин)
606
РГАСПИ, 70/1/429 (Ворошилова, «Нечто вроде дневника», с. 14, 15–16, 76).
607
Андреев, Воспоминания, с. 330.
608
Sheila Fitzpatrick, “Stalin and the World of Culture,” in Totalitarian Dictatorship: New Histories, ed. Daniela Baratieri and Giuseppe Finaldi (New York: Routledge, 2014), p. 75–77.
609
Alliluyeva, Only One Tear, p. 390; С. Микоян, Воспоминания, с. 166.
610
РГАСПИ, 82/2/1592, л. 16 (письмо Полине [1946]).
611
Vladislav Zubok, Zhivago's Children: The Last Russian Intelligentsia
(Cambridge, MA: Belknap Press, Harvard University Press, 2009), p. 30–31, 40, 290; Benjamin Tromly, Making the Soviet Intelligentsia (Cambridge: Cambridge University Press, 2014).
612
РГАСПИ, 82/2/1592, лл. 57–60 (письмо Полине, 19 июня 1947).