Страница 50 из 102
Когда 22 июня началась операция «Барбаросса», настойчивое требование Сталина не реагировать на провокации сильно затруднило советские ответные действия и привело к уничтожению большей части военно-воздушных сил на земле и хаотическому отступлению сухопутных войск и населения в первые недели войны. Новые границы еще не были полностью укреплены, а укрепления на старой границе были в основном заброшены или демонтированы[474]. Это нападение очень разозлило Сталина, он обвинял всех, даже самого себя: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали»[475]. После первой катастрофической недели (29–30 июня) Сталин скрылся на своей даче, говорили, что он «в прострации, что он ничем не интересуется, потерял инициативу… на звонки не отвечает»[476]. Кажется правдоподобным, что, допустив серьезный и весьма заметный просчет, он счел целесообразным последовать примеру Ивана Грозного и уйти в уединение в ожидании, чтобы дворяне пришли и пригласили его обратно и тем самым подтвердили свою лояльность. Они так и сделали, и это подтверждает ту важную роль, которую команда всегда играла в советском управлении. В отсутствие Сталина и без связи с внешним миром основные члены команды — Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Микоян и Николай Вознесенский (новый кандидат в члены Политбюро, отвечавший за экономическое планирование) — встретились на экстренном заседании в Кремле. Берия предложил создать новый орган для руководства в условиях войны — Государственный комитет обороны (ГКО), который возглавил бы Сталин. Было решено, что они должны отправиться на дачу как группа, без приглашения, чтобы сообщить Сталину об этом решении. Молотов, по общему согласию, считался руководителем группы в отсутствие Сталина, а значит, и руководителем делегации[477].
По воспоминаниям Микояна, когда они приехали на дачу, Сталин вел себя так, будто думал, что они собираются его арестовать, но, возможно, Микоян домыслил это уже позднее. В любом случае Сталин явно считал себя частью команды и был необычайно скромен. Он согласился на предложение сформировать ГКО с ним во главе[478]. Но по его настоянию с первым, после нападения Германии, обращением к народу по радио должен был выступить именно Молотов. Сталин сказал, что сам он не в силах это сделать. Текст сочиняли все вместе, а само выступление Молотова, по мнению неблагодарного Сталина, было неудачным, он снова начал запинаться. Однако заключительные слова речи тронули сердца людей: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[479]. Только неделю спустя Сталин выступил по радио с речью, в которой людей поразило обращение, начинающееся со слов: слов «Братья и сестры!» — это приветствие принято в русской православной церкви. Основная мысль речи состояла в том, что это будет война ради защиты Отечества, с тех пор ее стали называть Великая Отечественная война. Предполагалось, что Гитлер — это новый Наполеон, вторгшийся в Россию с запада полтора столетия назад. Но Сталин, как и Молотов, был очень взволнован, можно было слышать, как он прерывается, чтобы сделать глоток воды[480].
Несмотря на июньский провал, в дальнейшем влияние Сталина не уменьшилось, наоборот, его роль возросла еще больше. В мае 1941 года Молотов официально передал ему должность председателя Совнаркома (для Молотова это было понижением, он стал теперь одним из пятнадцати заместителей, но продолжал выполнять большую часть повседневной работы, а также сохранил пост наркома иностранных дел)[481]. В июле Сталин занял пост наркома обороны (раньше эту должность занимал Ворошилов, которого сняли после провала финской кампании). 8 августа Сталин сделал рискованный ход — он принял должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами и таким образом стал непосредственным участником войны. Функция принятия наиболее важных решений перешла от Политбюро к Государственному комитету обороны, членами которого были ключевые участники команды. Председателем был Сталин, заместителями Маленков, Берия, Каганович, Микоян, Ворошилов и новый участник — Вознесенский. (В феврале 1941 года Маленков и Вознесенский стали кандидатами в члены Политбюро.) Начиная с декабря 1943 года у ГКО появилось Оперативное бюро, куда входили Молотов, Маленков, Берия и Микоян.
Начальный этап войны был провальным, сопровождался крупными отступлениями, потерей территорий, разрушением промышленной инфраструктуры, поспешной и хаотичной эвакуацией миллионов людей из западных частей страны. Немцы окружали и брали в плен буквально миллионы советских солдат и даже целые армии. В конце июня немецкие войска подошли к Ленинграду, и к сентябрю город оказался в блокаде. Советское отступление продолжалось полтора года, немецкие войска дошли до Волги и захватили территории, на которых раньше проживали 85 миллионов человек (45 процентов населения страны) и где производилось 63 процента всего добывавшегося в стране угля и 58 процентов стали[482]. В то время, что примечательно, не было никаких серьезных угроз советскому режиму и сталинскому руководству изнутри — разительный контраст с опытом Первой мировой войны, когда поражения России и огромные потери привели к свержению царского режима. Но были моменты, когда военное поражение казалось почти неминуемым. Реакция Сталина была предсказуемо резкой: осенью он разработал печально известный приказ о том, чтобы считать всех солдат, которые сдались или попали в плен, предателями и наказывать за это их семьи[483]. В первые месяцы войны у него бывали моменты паники: один из генералов на шатком Западном фронте сообщал о почти истеричном телефонном звонке, когда Сталин, говоря о себе в третьем лице, сказал: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек… товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение»[484].
В начале октября, когда быстрое наступление Германии создало угрозу Москве, ГКО приказал правительству и дипломатическому корпусу эвакуироваться в Куйбышев на Волге. 16 октября, когда немцы находились на севере Москвы в пригороде Химки и в основном им оказывали сопротивление ополченцы, Сталин приказал членам Политбюро тоже эвакуироваться. Но все основные члены команды — Микоян, Молотов, Маленков и Берия — отказались выполнять этот приказ и остались в Москве. Вознесенский отправился в Куйбышев в качестве исполняющего обязанности главы правительства, надеясь, по словам язвительного Микояна, что это прибавит ему власти и статуса, но, как только он туда приехал, оказался вне игры. Андреев, Калинин и Каганович тоже отправились в Куйбышев вместе со своими женами и детьми, а также с семьями других членов команды, но Андреев и Каганович вскоре вернулись в Москву. Собственные намерения и передвижения Сталина в течение нескольких дней оставались неясными, но в действительности он остался в Москве, отправив Светлану и домочадцев в Куйбышев[485]. Это были отчаянные дни: на улицах хозяйничали мародеры, а простые москвичи в последнюю минуту принимали решение о том, остаться или убегать. Немецкая бомба убила писателя Александра Афиногенова, когда он выходил из здания ЦК в самом центре Москвы[486]. 7 ноября, чтобы показать, что Советский Союз еще не вышел из игры, Сталин, Берия, Каганович, Молотов, Маленков, Микоян и Александр Щербаков (кандидат в члены Политбюро с февраля 1941 года, заменивший Хрущева на посту первого секретаря Московского городского комитета партии) присутствовали на урезанной версии обычного парада в годовщину революции на Красной площади. Герой Гражданской войны маршал Буденный принимал парад верхом на коне, его пышные усы были в снегу. В заранее записанном обращении Сталин приводил в пример героев из прошлого России, от Александра Невского, сражавшегося с тевтонскими рыцарями в XIII веке, до царских военачальников Суворова и Михаила Кутузова, противостоявших Наполеону[487].
474
Overy, Russia’s War, р. 64–65.
475
Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 62.
476
Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 63 (Микоян со ссылкой на Молотова).
477
Radzinsky, Stalin, р. 469–472; Чуев, Сто сорок бесед, с. 330; Чуев, Так говорил Каганович, с. 88.
478
А.И.Микоян, Так было, с.391; Куманев, Говорят сталинские наркомы,с.63–64; Политбюро и дела Берии,с. 20 (обратите внимание на отсутствие на встрече, созванной Берией, Хрущева, Жданова, Кагановича, Андреева и Калинина; первые двое, вероятно, отсутствовали потому, что их не было в Москве. Андреев примчался с дачи, как только услышал о нападении Германии [Андреев, Воспоминания, с. 323], но, очевидно, его присутствие не требовалось. Что касается совместного визита к Сталину, то существуют разные указания о том, в котором часу это произошло и где именно, а также, как долго продолжалось уединение Сталина, но несколько участников подтверждают, что это имело место).
479
Watson, Molotov, р. 189–190; Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 58, 481.
480
Service, Stalin, р. 449–450.
481
Хлевнюк, Политбюро, с. 254 (резолюция от 4 мая 1941); Watson, Molotov, р. 188.
482
Michael К. Roof and Frederick A. Leedy, “Population Redistribution in the Soviet Union, 1939–1956,” Geographical Review (April 1979), p. 210; Alec Nove, An Economic History of the USSR (Harmondsworth: Penguin, 1972), p. 27.
483
Dmitri Volkogonov, Stalin: Triumph and Tragedy (Rocklin, CA: Prima, 1991), p. 427 (русское издание: Д. Волкогонов, Триумф и трагедия: политический портрет Сталина (Москва, 1989))-
484
Симонов, Глазамщ с. 398 (со слов генерала, позднее маршала Ивана Конева).
485
Watson, Molotov, р. 192–193; А. И. Микоян, Так было, с. 417, 421;
Чуев, Молотов, с. 68; Маленков, О моем отце, с. 42; Андреев, Воспоминания, с. 325.
486
Jochen Hellbeck, Revolution on My Mind (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006), p. 341.
487
Правда, 8 ноября 1941, с. і; Overy, Russia's War, p. 115.