Роковой срок

Вольное население степей стремительно уменьшалось, тогда как росли стада скота и табуны коней; обманчивое богатство Сарского царства манило к себе несметными сокровищами не только окраинные обедневшие сарские племена, но всех – от малочисленных диких разбойников до мстительных персов и алчных ромеев. Те и другие еще не забыли великих побед саров и опасались их неотвратимых, как судьба, лавин всадников; все они помнили остроту куфских мечей, секир и обвальные тучи грозовых стрел, прожигающих латы огнем.

Но уже чуяли слабость!

Сотни лазутчиков, приезжая на сарские берега под разными личинами, норовили проникнуть в глубь степей, дабы взглянуть на коренных саров, которые большую часть года все время передвигались по десяткам неведомых, большим и малым кочевым путям. То, что на пристанях и в зимних городах они видели заплывших жиром племенных князей и их слуг, продающих иноземцам свой товар, еще ничего не значило, ибо вельможи всех богатых царств, а также их подручные и даже собаки выглядели так же. Зная об этом, Ураган велел старейшинам родов и главам семей ни в коем случае не показываться на глаза иноземцам, даже если те будут рассыпать жир по степи. Однако растолстевшие женщины, ведя вольготную, сытую жизнь, надевали пестрые дорогие одежды и от скуки и любопытства норовили покрасоваться перед каждым гостем.

Легче было утаить шило в мешке, чем малочисленных, однако самодовольных, почти неспособных к сопротивлению саров, которые до сей поры кичились своей непобедимостью в последней войне с персами и ни на мгновение не сомневались, что побежденный супостат уже более не оправится от поражения и не посмеет отомстить за свой позор.

Некогда могучее государство напоминало теперь тучное стадо разжиревшего в вольной степи скота – легкую добычу для лютых конокрадов и хортьего полчища...

2

Урагану мыслилось, что нашествие персидского царя Дария заставит вспомнить саров о своих нравах и обычаях, заповеданных богом земного огня, главным из коих был закон совести.

По этому закону всякий вольный сар обязан был сам и только силой своего рода пасти скот и лошадей, доить кобылиц, строить жилище и защищать свою землю, размеры которой определялись по тому, сколько каждый мог обскакать на коне за один день, от восхода до заката. В прошлые времена совесть не разрешала нанимать изгоев или покупать рабов, которые пасли бы табуны и стада, ковали оружие и строили хоромы. Только плененных в войнах врагов позволялось порабощать, дабы на вечные времена лишить их свободы и возможности отомстить за свое поражение. Да и то, если такой раб был ранен или хвор, следовало лечить его и докармливать до смерти. А коли родственники придут и, дав клятву не мстить, пожелают взять пленного, то следует отдать его безвозмездно.

Суть этого закона состояла в том, что он был не писан и потому как бы не сущ, словно незримое и хрупкое стекло. Блюдя его, нельзя было поступиться малым во имя великого, и наоборот. Стоило единый раз сотворить не по совести, как от сего закона оставались лишь осколки. Многие народы в те ветхие времена и вовсе не ведали его, и когда, приезжая в Сарское государство, зрели нравы и обычаи, то непомерно дивились им, по своему неразумению считая это дикостью. Ведь тогда весь мир был сущ по единому закону алчности, который считался благом и не вызывал удивления.

Тая свои мысли, Владыка желал, чтоб супостат поскорее выстроил мост да переправился в сарские пределы. От своих лазутчиков государь знал о скором нашествии Дария, однако ни племенным князьям, ни ярым мужам и слова не сказал о грядущей войне, думая, что, внезапно появившись в подвластных землях, персы заставят народ содрогнуться, объединиться и вспомнить законы Тарги, хотя бы тотчас, когда их жиру будет грозить опасность.

Однако многие вельможные сары, слушая вездесущих купцов, что продавали пряности и лечебное зелье, тоже ведали о строительстве моста, но не верили, что Дарий посмеет напасть. Они торговали с персами еще с времен, когда те были под пятой у саров и их коврами устилали не только кибитки и вежи, но и грязи, когда застревали телеги.

А Дарий перевел по мосту войско числом в семь сот тысяч, нанял греков, дабы те сторожили его, покуда не вернется назад, и отправился в сарские земли.

В былые времена, когда еще степь гудела от великого множества народа, когда только от скрипа колес бежали прочь конокрады и разбойники, ищущие поживы, старейшины родов сами приводили отроков на службу и еще упрашивали взять, ибо служить государю считалось за честь. В случае большого похода или набега племенные князья в один день собирали ополчение, а в мирное время государь держал под рукой лишь малую дружину, числом в десять тысяч, по числу родов, однако ярую и клыкастую, как волчья стая. И называлась она Скуфь, поскольку ковали ее, как куют меч: выплавленное из руды железо – куфью – отец зарывал в землю в скотьем загоне, а по истечении трех лет откапывал, расковывал в полосу и вновь предавал земле. Повторяли так, пока не выйдет вся ржавчина, не сотлеет его мягкость и не впитается великая земная сила.

И лишь внук, достигнув зрелых лет, в последний раз доставал дедову кладь и выковывал куфский меч.

А еще государевы воины отличались тем, что носили черные одежды, как знак готовности к смерти, и волчьи островерхие шапки, которые так и назывались – скуфейчатые. Ломать их было не положено ни перед кем, даже перед вечевыми старцами и государем; снять головной убор с ратника можно было лишь вместе с головой. Чаще всего иноземцы сталкивались не с сарами, большую часть теплого времени кочующих в глубине степей, а со Скуфью, и потому именовали так весь народ и само государство. А когда их поправляли, говоря, мол, так зовется всего лишь войско, у народа же иное название – сары, то несмысленные заморские гости, дабы выказать уважение и не ошибиться, достигали обратного, называя их сарскими скуфами, а еще хуже – саврами. Или вовсе царскими, ибо это было им понятнее.

У государя в то время не было Скуфи под рукой, ибо племенные князья, разжирев и не зря опасности, давно уже не приводили отроков на службу, говоря: мол, на что тебе, брат, дружина, коли мы торгуем со всем миром и нет у нас врагов? Дескать, чад мужского пола и так рождается мало, чтоб тебе отдавать. Кто же станет управлять родовыми землями, охранять табуны и стада, если мы всех здоровых паров сведем Урагану в потешное войско?

Они считали, что раз нет угрозы войны, то Скуфь служит лишь для потехи государя. В самом же деле эти сары потеряли не только совесть, но и стыд, который считался оберегом совести и был сущ, как брат и сестра.

Когда же Дарий перешел Горло Черемного моря, вся сарская земля всколыхнулась, но не от страха перед многочисленным вражьим войском и не от страстного желания встать на защиту отчины; персидский царь, прознавший о нынешних нравах саров, разослал во все стороны своих гонцов с вестью: мол, войско у меня пешее, конница совсем мала, воины едут верхом на ослах и мулах, и кто продаст мне лошадей, в земли того племени я не пойду. Торговать было выгоднее, чем воевать, и потому те сарские племена, что давно отделились и жили сами по себе, сказали: мол, нет нам дела до богатого Сарского государства, пусть защищаются, как хотят, а мы лучше продадим Дарию коней.

И стали спешно сгонять ему табуны, продавая даже племенных кобылиц, дабы опередить коренных саров. Те же, видя, как презренные окраинные племена, вчерашние наемники, готовые трудиться за малую плату, ныне отнимают у них жир – а Дарий платил щедро, не позрев грозящей им опасности, погнали свои табуны персам.

Ведь не зря же говорят, что человек или целый народ, не имевший либо утративший совесть, вместе с нею лишается не только стыда, но и разума, ибо одно без другого не суще.

И тогда Ураган воспользовался правом двенадцатиколенного бича, поскольку не зря всюду носил его с собой. Когда народ терял совесть и разум, становясь беззаконным, то, подобно безвольному рабу, не слышал слова и внимал лишь бичу. Взяв с собой верную городскую и степную стражу, присовокупив к ним подручных и паров своего рода, государь поскакал на перехват табунов, которые гнали в полуденную сторону навстречу Дарию.