ЛИМБ

– Точно?..

Готова поспорить, сквозь сон я слышала, как хлопнула входная дверь!

– Ну… Только почтальон зашёл, принёс заказное письмо.

Вздохнув, папа оторвал взгляд от окна и тоже сел завтракать. Я, наоборот, вытянулась и выглянула на улицу, чтобы прикинуть, что сегодня надеть. На следующей неделе уже сентябрь, а погода по-прежнему тёплая, как в середине лета.

Щурясь от яркого солнца, отражающегося во всех возможных стёклах, я наблюдала за тем, как отъезжала от нашего дома чёрная тонированная «волга». Подумать только, кто-то ещё на них ездит! В последний раз я видела такую в музее. И ещё у дяди Ромы – давнего друга родителей, военного из ФСБ. Но сейчас у него что-то совсем нет времени к нам заезжать. Наверное, на Лубянке много работы…

– А что за письмо? – спросила я с опозданием.

– А письмо, дочка, тебе, – натянуто проговорила мама, переглянувшись с отцом. – На учёбу тебя приглашают. В Ленинград.

Чашка с мюсли опрокинулась. Молоко тонкой струйкой побежало по столу.

– В Санкт-Петербург, – мрачно поправил папа, бросая в лужу кипу салфеток.

– Мам, подожди, – лепетала я. – Какой Ленинград, какой Санкт-Петербург?! А как же Ветеринарная Академия?.. Ну, я же поступила, всё в порядке…

– Ника, Ветеринарная Академия отменяется. Тебя взяли в институт. Очень хороший. Ленинградский. Документы уже там.

– Что?! Вы что, тайком отправили туда мои документы?! Ну мама! Это… это же подло! Да чтобы вы знали… мне через полгода исполнится восемнадцать, и я всё равно оттуда переведусь! Понятно?!

– Дочь, успокойся, мы тут ничего не решали.

– Не решали мы, как же, – буркнул папа. – Говорил тебе, надо было сразу ей всё рассказать, а не вот так в последний день!

– Что значит в последний?!

Мама бросила на него укорительный взгляд, и только тут я поняла, что эти двое всё субботнее утро ссорились, пока я спала.

– Ну ладно, – вздохнула я примирительно. – Что там хотя бы за институт, как называется?

– ЛИМБ, – с готовностью ответила мама. – Очень старый, красивый. Тебе там понравится. Да и город какой замечательный!..

– ЛИМБ… – я покрутила в руках стакан с яблочным соком, который подсунул мне, вместо тарелки с мюсли, папа. – Это как расшифровывается?

– Ленинградский Институт Моделирования… Моделирования… Последнюю букву забыла. Саш, ты не помнишь?

– Неа, – папа пожал плечами. – Бизнеса, может быть?

– Может и бизнеса, – притворно беззаботно заключила мама. – Вот приедешь туда – и узнаешь.

– Но кем я хотя бы буду?

– Там тебе всё объяснят.

– Что значит «там объяснят»?! Вы же на какой-то особый факультет мои документы отправляли, а не просто в пустоту!..

– Особый. Именно что особый…

– Никушка, скажи, – папа вдруг сменил тему, – а тебе до сих пор снятся эти сны?

Я поёжилась. Ну началось! Надеюсь, это хотя бы правда институт, а не какая-нибудь коррекционная школа для подростков «со странностями», как у меня.

Родителей с самого детства почему-то очень пугали мои сны. Сны, между тем, совершенно обычные. Без чудовищ, ведьм и монстров, даже не кошмары. Я не предвижу во сне будущее, не хожу в потусторонние миры, не продаю душу дьяволу. Просто время от времени мне снится, что я летаю высоко в небе где-то далеко-далеко от дома, и места эти выглядят очень реалистично – будто я путешествую наяву.

В детстве я рисовала карты незнакомых городов. Просыпаясь, тут же хваталась за ручку и так увлекалась, что иногда опаздывала в школу. Но даже если я и приходила на уроки вовремя, то в такие дни мне было вовсе не до учёбы. Картами были зарисованы задние страницы всех тетрадок. Улочки, дома, изгибы дорог, скверы, магазины, фабрики и больницы ложились на бумагу и разрастались до масштаба огромных муравейников.

Однажды папа забрал у меня эти рисунки. Сравнил с настоящими картами России, которые покупал ещё в юности, путешествуя автостопом. Долго крутил то оригинал, то урисованные клетчатые листы. Вздыхал. Чесал макушку. Потом заложил мои художества между разворотами определённых страниц реальных городов, кивнул мне растерянно и ушёл на кухню «совещаться» с мамой.

Позже родители водили меня сначала к детским психологам, а следом – ко всяким гадалкам, бабкам-знахаркам и колдуньям. Наверное, боялись сглазов и порч – не зря же моя комната с самого младенчества увешана какими-то сомнительными амулетами из верблюжьей шерсти, а верблюжью нитку меня до сих пор заставляют носить на левой руке, когда выхожу на улицу.

Увы, ни психологи, ни магические заговоры за столько лет так и не помогли. Сны до сих пор приходят ко мне с завидной регулярностью – каждые новолуние и полнолуние. Причём, теперь я не просто путешествую, а ищу «красную материю», но об этом родителям и подавно лучше не знать. Я вообще решила утаивать от них подробности и многого не рассказываю. Например, что летаю я не в своём теле. Точнее, во сне у меня совсем нет тела – моё существо представляет из себя одно сплошное огромное крыло, сотканное не то из дыма, не то из чёрных острых лезвий вместо перьев. И питается это нечто без головы и туловища красным светом, исходящим от людей.

Красный свет излучают не все люди, а только те, кто замыслил что-то нехорошее. Я «охочусь» на квартирных воров, грабителей-карманников, маньяков, насильников, торговцев запрещённым товаром – и прочую нечисть, которая выходит на улицы с наступлением темноты. Если в городе есть хотя бы один такой человек, я замечу его тут же и за доли секунды перенесусь к нему.

Почти всегда в эти моменты несостоявшиеся злодеи видят мою тень, их лицо искривляется, руки начинают дрожать. Преступление отменяется, они в ужасе убегают, а я съедаю красную материю, которая от них остаётся, и на утро чувствую себя бодрее, чем обычно. Но иногда встречаются «слепые», они до последнего не замечают моё приближение, и тогда чёрное крыло накидывается на них, разрывая на части. Длинные острые перья-ножи рассекают кожу, мышцы и кости. Льётся кровь. Громкий крик сотрясает комнату и будит меня. Я просыпаюсь голодной, разбитой и совершенно вымотанной. Как сегодня.

Выживают ли эти люди после встречи с той, другой мной? Я не знаю, да и, в конце концов, какая разница. Это же всего лишь сны…

– Нет, пап. Мне больше ничего такого не снится, – я посмотрела на него искоса. Проглотит он мою наглую ложь или нет? Кажется, этим утром я не кричала, а значит, есть шанс.

– Понятно, – папа отхлебнул от своей кружки с кофе. – А верблюжью нить носишь?

Смотрите-ка, прокатило. Но второй раз подряд лучше не рисковать.

– Вчера забыла надеть, – честно призналась я. – Да вы не волнуйтесь, я уже большая, никто меня не сглазит. А в этот ваш дурацкий институт-моделирования-неизвестно-чего я, так и быть, поеду с ниткой.

– Как раз хотел тебя попросить… – осторожно проговорил папа. – Когда будешь собираться в Питер… оставь верблюжью нить дома.

«Сапсан» бодро бежал по рельсам. На информационном табло горело неизменное «220 км/ч». Половину дороги мы уже проехали. Ещё половина – и я приеду в город на Неве.

Чем дальше я уезжала от Москвы, тем увереннее и свободнее себя ощущала, тем шире раскрывались крылья у меня за спиной. И, почему-то, тем сильнее хотелось есть. Я уже уничтожила бутерброды, заботливо упакованные в дорогу мамой, и почти допила чай из термоса.

Может быть, я нервничаю?.. В Питер я ездила до этого только один раз с родителями, мне тогда было года три. Кажется, мы навещали какую-то нашу давнюю родственницу, тётю Беллу, но я уже ничего не помню – ни о ней, ни о поездке, ни о городе. Придётся узнавать всё заново.

Вообще удивительно, почему меня так легко отпустили за семьсот километров от дома одну, да ещё и без амулетов? В неизвестный институт, в общежитие – неужели совсем не боятся за единственную дочь?..

Я стиснула покрепче лямку рюкзака и, коснувшись затылком подголовника, закрыла глаза. Что ж, попробую решать проблемы по мере их поступления. Катастрофы пока не произошло. Да, я не буду учиться в ветакадемии, потому что меня срочно, буквально насильно отправляют в некий ЛИМБ, ничего толком не объяснив. Но, каким бы странным всё это ни было, не прыгать же с поезда. Вот приеду – и разберусь, что это за институт и что они там моделируют. А сейчас постараюсь расслабиться, насколько это возможно. Может даже подремлю…