Княжич

Патрульные машины разъехались, Попов примчался к телу Голема, и выскочил из машины будто ошпаренный. Он, запыхавшись, остановился рядом с Волховскими. Княжич выглядел паршиво. Он был в ссадинах, в потрёпанной одежде, и истекал кровью.

— Пульс есть? — спросил Попов.

— Есть, но слабый, — ответил князь. — Поторопись, Виталик. Или ты останешься без друга, а я без сына.

Попов вытянул меч, бросил ножны на землю, и сосредоточился. Зелёное жало обладало универсальными свойствами исцеления. Носителю не требовалось определять характер раны. Главное, чтобы пациент был жив. Попов аккуратно вонзил острие Волховскому в руку, на клинке вспыхнули нити целебного зелёного цвета, и стали просачиваться в укол. Зазмеились по венам, по жилам, дотянулись до пореза на спине. Последнее, что Волховский увидел перед утратой сознания, размытые силуэты Попова и князя.

В себя он пришёл уже в госпитальной палате. Тихо бормотал телевизор, в ноздри врезался запах медицинской стерильности. Рядом, в гостевых креслах, дремали Молчанова и Попов. Спина болела жутко, но хотя бы ссадин на теле не осталось.

Пить хотелось ужасно. К счастью, на прикроватной тумбочке стоял стакан воды, который Волховский с удовольствием осушил. Раньше ему никогда не приходилось напиваться, но, видимо, похмелье ощущалось именно так. Сказывались последствия использования военного стимулятора. Во рту было сухо, голова раскалывалась, мучили слабость и лёгкая тошнота. Честно говоря, лучше было помереть, чем испытывать подобное состояние. «Никогда не буду напиваться винами, как бы меня ни уговаривали», — подумал он.

Попов и Молчанова шевеление услышали, проснулись.

— Живой! — обрадовалась Молчанова, и бросилась на Волховского, обняла за шею.

Перестаралась. Тело отозвалось болью на её объятия, он простонал и попросил:

— Не так сильно.

— Ой, — невинно ответила она, и отстранилась. — Прости. Я рада, что ты очнулся. Как себя чувствуешь?

— Будто мечом ударили, — ответил он с грустной усмешкой.

Вдруг Волховский заметил, что от Молчановой приятно пахло. И взгляд у неё стал живой, притягательный. Ему в голову пришла мысль: «а ведь голословные заявления Попова вовсе не повод её в чём-то подозревать». Тогда он смягчился, и улыбнулся ей. Может, в ней правда не было ничего плохого. Может, Попову показалось, что в «Куджире» он видел именно её. Не было ни единого доказательства её виновности, а вот тому, что она жертва — полно.

— Ну и угадай, кто спас твою тощую шкуру от гибели, — сказал Попов, и приветливо развёл руками. — Никто иной, как я.

— Спасибо, — поблагодарил Волховский, надумал встать с постели, но решил, что рановато. — Сколько я был без сознания?

— Два дня, — ответила Молчанова, и снова уселась в гостевое кресло. — Мы боялись, что ты больше не проснёшься. Врачи диагностировали кому после того, как князь сдал свою кровь для переливания. Это чудо, что тебе удалось выжить.

— И ещё, ты теперь — знаменитость, — произнёс Попов чуть ли не торжественно.

— Знаменитость?

— Ты ценой жизни остался сдерживать Скалу, чтобы защитить город, — пояснил Попов. — Об этом все СМИ во всём мире трубят до сих пор, всё никак не уймутся.

— Скала погиб? — Волховский напрягся, потянулся к мечу, но осознал, что катаны рядом не было. — Проклятие.

— Мертвее всёх мёртвых, — сказал Попов. — Его кремировали, а подельников нашли и перебили. В истории Петербурга эти события назвали двухдневной войной. Подробностей я не знаю, но князь самолично истребил боссов якудзы. Так долго яки протянули лишь потому, что воевали по-партизански.

— Да уж, — хмыкнул княжич. — Не так я хотел обрести известность, но и подобный исход удовлетворителен. По крайней мере, теперь у моего рода доброе имя.

Вот тебе и мировая слава. Но почему-то не получилось испытать ожидаемой радости. Какой ценой эта слава далась? С одной стороны, удалось спасти тысячи невинных жизней, но с другой — сколько людей погибло? Даже если не предполагать точное число, было ясно, что много.

— Что-то не вижу радости, — задумчиво произнёс Попов. — Ты ведь именно этого хотел?

— Не такой ценой, — спокойно ответил Волховский, скрывая грусть в голосе и не желая слишком откровенничать.

— Прочь хандру, — вмешалась Молчанова. — Если бы не ты, всё могло кончиться намного хуже. Ты герой. Так наслаждайся этим.

— Сразу же, как только вылезу из койки, — усмехнулся Волховский.

Молчанова отлучилась из палаты, и Попов помрачнел, сказал:

— Не подпускай её к себе. Ты не видишь, что она втирается тебе в доверие?

— Может, ты просто ревнуешь? — с подозрением поинтересовался княжич. — Нет ни единого факта, который подтвердил бы её причастность к бойне. А выдвигать столь серьёзные обвинения на фундаменте пустых слов — глупо.

— Дьявольский сад у них в доме — не доказательство?

— Это сад покойного Молчанова, а не Лизы.

— И как это подтвердить?

— Пожалуй, ты слишком разочарован в том, что не нужен ей. Именно в этом причина твоих инсинуаций против неё.

— Серьёзно? — Попов вскинул от удивления брови. — С каких пор ты думаешь хреном, а не головой? В бою об камень приложился? Очнись, она тебя охмурила!

— Сомневаюсь.

Попов хотел продолжить упорствовать, но потом просто вздохнул, встал, поднял пиджак с подлокотника, и направился к выходу. Бросил напоследок:

— Делай что хочешь, а я устал тебя убеждать. Но знай, что если ты подпустишь её к себе, то закончишь дерьмово.

— Не забудь закрыть дверь.

Врачи позволили заканчивать лечение дома. Приехал князь, привёз княжичу новые вещи. Они были рады друг друга видеть, но князь обниматься не полез. По себе знал, что будет больно.

Домой добрались вместе на лимузине, и там, после ужина, княжич решил уединиться в своей лаборатории. От общества людей стало тошно. Он рассматривал оборудование, вспоминал, как достиг первого успеха в экспериментах, но вообще не ощутил прежней тяги к научной работе. Дело было вовсе не в удручающем физическом состоянии, просто что-то изменилось в душе. Перед мысленным взором были руины, и мёртвые люди, погребённые под обломками зданий.

— Впервые вижу тебя настолько расстроенным. — На пороге лаборатории возник князь. — Даже после первого покушения с тобой подобного не было.