Лавка Аваддона

На маму было больно смотреть, я массировала ей голову, включала белый шум, ставила обогреватель в комнате, зажигала аромалампу. А она лежала с закрытыми глазами, чтобы я подумала, что ей удалось уснуть. Даже тогда жалела меня, а не себя. Через два месяца она периодически меня не узнавала, ходила с тросточкой и проливала суп мимо рта. Врач только разводил руками. Опухоли головного мозга исследования не обнаружили.

Я начала сама искать способы лечения и наткнулась на старое видео двух французских ученых. Они экспериментировали на шимпанзе, изымали здоровые клетки головного мозга и делали инъекции в поврежденные участки40. По их словам, мозг способен к самовосстановлению. И я нашла клинику экспериментального лечения здесь в Новосибирске, которая занималась криоконсервацией и последующей имплантацией клеток мозга на случай патологий. Они забрали маму. Тогда же ей поставили точный диагноз. Меня к ней не пускали, даже врача не видела, но он отвечал на вопросы по телефону и в переписке, говорил об улучшениях. И главное, о ней хорошо заботились. Деньги их не интересовали, это были финансируемые клинические испытания. А после февральской катастрофы государство прекратило субсидирование клиники. Они закрылись. Мама вернулась домой и уже через неделю слегла в постель.

Ещё через месяц она не могла ни помыться, ни переодеться. Старела за неделю, как за год. Перестала нормально разговаривать, только мычала и махала руками. Иногда отталкивала меня, как чужую, когда я протирала губкой её кожу. Ей и самой было страшно от происходящего. Ужасным вопрошающим взглядом она смотрела на меня и, кажется, не могла уже даже моргать. Тело стало деревянным. Позже мама не понимала ни одну мою просьбу. Я научилась самостоятельно ставить систему, делать уколы.

Чтобы не умереть с голоду почти сразу, как мама перестала работать, обменяла с её согласия трехкомнатную квартиру на однушку. Нам хорошо доплатили. И правильно сделала, сейчас бы ко мне подселили каких-нибудь японцев в оставшиеся две комнаты.

И вот в июне мама наконец-то уснула. Но когда я посмотрела на её браслет, поняла, что больше у меня никого не осталось. Она ушла раньше, чем другие больные этой болезнью. Я была не готова. Легла рядом с ней, взяла за холодную руку и просто весь день плакала, не веря. Повторяла только два слова без остановки: «Мамочка любимая, мамочка любимая», – голос Вавиловой дрогнул и сорвался на плач. Она подтянула колени к груди и начала раскачиваться.

Ольга Георгиевна встала из-за стола и обняла девушку на плечи. Всхлипы раздавались в бессловесной тишине.

– Как бы мне не было тяжело видеть её мучения… ухаживать… я была не одна. Я даже не знала, что делают в таких случаях. Какие бумаги оформляют… Кого вызывать… Как хоронить. И возможно, меня ждёт тоже самое, что и маму. В этом году, через десять лет или в престарелом возрасте. А я совсем-совсем одна. Никого не окажется рядом. Потому я здесь. У Вас есть дисконтная программа для участников проекта?

Глава 11

Исследователи откармливали лабораторных крыс жирной едой, так что те растолстели. Позже их разделили на две группы и целый день перед экспериментом не давали пить. Особей, которые питались нормально, тоже лишили воды. Крыс по очереди запускали в лабиринт, в конце каждой дорожки поставили маленькие поилки, но воды в них было не так, чтобы напиться с первого раза. Чтобы быстрее утолить жажду, крысе нужно меньше забегать повторно в пройденные коридоры. Жирные мыши забегали повторно на дорожки, где уже выпили воду, почти в два раза чаще, чем их стройные собратья. Но! Вы же помните, что ученые разделили толстых мышей на две группы? Так вот вторую группу перед испытанием поставили побегать на беговую дорожку. Ну как побегать… Скорость-то у них такая себе – всего один километр в час, да и жирные, ленивые они. Бегуны оказались гораздо внимательнее своих неспортивных упитанных собратьев и даже чуточку превзошли результат худых крыс.

Какой мы можем сделать из этого вывод?

Герман Шорохов

Уже стемнело. Стучат в дверь. Заказывала бесконтактную доставку продуктов. Обычно сразу оплачиваю картой в приложении, а курьер звонит по телефону, сообщает, что оставил пакет под дверью и уходит. Но вдруг это опять родители? Блин, до сих пор никуда не спрятала ту коробку из подвала.

С улицы видно свет из окна. Ну и ладно, всё равно притворюсь, что меня нет дома. Может, я вышла и забыла выключить светильник. Стук продолжается. Нет эмоциональных сил на споры и оправдания перед мамой.

Вибрирует телефон на диване, и я чуть не подскакиваю. Слава Богу, что он всегда на беззвучном. Чтобы не спалиться, читаю сообщение на экране блокировки, не открывая мессенджер. Фух, пронесло:

«Открывай, невидимка, это я», – говорит Чудин под звук собственного стука в дверь.

Заматываюсь в плед, как в римскую тогу, чтобы прикрыть нижнее бельё, и открываю Ване дверь.

Он стоит с пакетами. Не включаю свет в коридоре, чтобы не светить своим импровизированным нарядом.

– Увидел твой заказ в приложении. Как раз домой собирался. Решил сам завезти.

Беру у него продукты из рук и дергаю головой в сторону зала, чтобы заходил в комнату.

– Не заказывай больше курьера. Зачем платить за доставку, – кричит Ваня из другой комнаты, пока я оставляю пакеты на кухонном полу. – Мне пиши список, буду привозить.

Когда направляюсь в спальню, чтобы нормально одеться, Чудин всё ещё стоит в прихожей и включил свет. Тут же слышу щелчок фотоаппарата его телефона.

– Эй, какого… – терпеть не могу, когда меня снимают, ещё и исподтишка. У Чудина замашки моей мамы проснулись? – Удалил. Быстро!

– Вить, чё такая зануда. Прикид балдежный, ну-у. Без настра что ли сегодня?

Отбираю у него телефон, Ваня не слишком-то сопротивляется, и иду, куда шла.

– Ну скажи-и-и. Скажи, скажи, скажи, – заладил без пауз, ведёт себя, как двухлетка в отделе игрушек.

– Клиент сказал, что получил 85 баллов за мою работу, – нехотя признаюсь в собственном позоре.

– Ну норм же, – Чудин стоит за дверью в спальню и уже готовится открыть свой словесный шланг пожаротушения, не может дождаться, когда выйду.

– Попросила посмотреть проверенную работу и…

– Препод от балды оценку снизил? – человек совершенно не умеет слушать и наверняка найдет какую-то нейробиологическую отмазку такому своему поведению.

– Да нет же, блин. В том-то и дело, что… Короче… В одном из заданий с самого начала перепутала знак сложения с вычитанием и от этого всё поехало. Не было такого со мной ни разу ещё.

– Тебе надо срочно спортом заняться. Давай по утрам бегать? – воодушевился Чудин.

По-моему, Чудику и без моих ответов там за дверью прекрасно. Я ему про Ивана, он – про болвана.

– Нет, я серьезно. Учёные взяли жирных крыс, – продолжает Чудин несмотря на то, что явно дала понять молчанием, что не вдохновилась его идеей бега.

– Ну спасибо за жирную крысу, – кричу через дверь.

Никак не могу удалить свою фотку на его телефоне, вход по отпечатку пальца, блин. Подключила через шнур к компу, может, так удастся.

– Да нет, я не в том смысле, – оправдывается Ваня. – Ты очень даже.

Надо потянуть время.

– Обиделась что ли? – Стучит в дверь. Неуемный.

Одеваюсь, быстро запихиваю в шкаф разбросанные на кровати вещи и открываю дверь в спальню. Ваня первым делом хватает свой смартфон, который летит в него в воздухе. Не смогла удалить фотку.

– Так ты думаешь, что этот парень Шизуки ненастоящий? Или просто она сама тебе не нравится? Почему у неё не может быть парня-селебрити? Не у всех же музыкантов девчонки из шоу-бизнеса. Ви-и-ть, ну чё молчишь, скоро ты там?

Под «дозой» своей Шизуки.

Осматриваю кусты, прежде чем подпустить к ним Ваню. Опять щелкает несколько раз камерой.

40

Речь идет о Жослин Блош и Жан-Франсуа Брюне.