Страница 16 из 19
Я достала из пачки сигарету и прикурила. Над всеми избушками в небо поднимался печной дымок, но света в окошках не было. Все спали. Что ж мне-то не спится?! Не докурив сигарету, выбросила окурок и поморщилась. Терпеть не могла табачного дыма. От какого-то чувства неприкаянности хотелось завыть на луну, громко жалобно и тоскливо. Зябко передернула плечами, и пошла к импровизированной конюшне. Мужики приладили к моему гаражу надежные ворота, специально из-за Люськи. Все ж, тайга кругом, и дикого зверя полно. А собак на нашей базе не водилось, предупредить о звере было некому. Лошадь сквозь запертые ворота почувствовала мое приближение и тихонько зафыркала. Я осторожно, стараясь не шуметь, отворила затвор и вошла в гараж. Лошадка потянулась ко мне мордой, обдав теплым дыханием, положила голову на плечо и замерла так. Я поглаживала Люську и тихо приговаривала:
– Ну, и что нам с тобой делать теперь? Как ты думаешь, с ним все будет хорошо? – Люська тихонько фыркнула. – Я тоже так думаю, а все равно, на сердце неспокойно.
Кобылка затрясла головой, словно, осуждая меня. С вопросами пристает, а где же угощение?! Я достала из кармана кусочек сахара и протянула подруге. Похлопала ее по шее, вышла, тщательно запирая за собой большую тесовую створку ворот, и направилась к своей домушке. Спать легла, потому что надо. Но сна не было ни в одном глазу. Бараны разбегались, слоны, вообще, куда-то попрятались, и даже таблица умножения нисколько не помогала. И я принялась едва слышным шепотом декламировать стихи.
– Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
Как ни странно, но Федор Иванович Тютчев мне помог. Я не могла бы сказать, почему мой выбор пал на великого поэта и дипломата, а тем более, на это печальное стихотворение, в котором была такая щемящая тоска предстоящей разлуки. Но, как бы то ни было, вскоре веки отяжелели, глаза закрылись, и я уплыла в сон, даже не заметив этого.
Он стоял посредине маленькой комнаты, и смотрел с грустью на меня. В окошко падал чуть голубоватый свет молодого месяца, и вся его фигура была, словно в плащ, завернута в этот неясный призрачный, похожий на дымку свет. Глаза его с такой любовью смотрели на меня, что я не выдержала и тихонько заплакала. То ли от счастья, то ли от боли. Он склонился надо мной и его губы едва коснулись моих губ. Провел ладонью, чуть касаясь пальцами по моему лицу, и, едва слышно, прошептал:
– Не бойся, я с тобой… Я всегда буду с тобой…
Его образ стал таять, словно растворяясь в серебристо-голубом свете, сам становясь этим светом. А я закричала, захлебываясь от отчаянья слезами, не в силах его удержать, бесполезно ловя воздух руками на том месте, где он только что стоял:
– Нет…!!! Не уходи…!!! Не оставляй меня…!
Я соскочила со своей шконки, испуганно озираясь. Сердце колотилось где-то в горле, грозя немедленно выскочить. Щеки были мокрыми от слез. Несколько секунд я заполошно оглядывалась. В избушке никого не было. Дрова в печке прогорели, и рдеющие угли загадочно мерцали сквозь щель в дверце.
– Сон. Это был просто сон… – Я произнесла это вслух, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук.
Но, я уже точно знала, что это был совсем не ПРОСТО сон. Олег приходил прощаться. Меня подбросило, будто пружиной. Поспешно натянула брюки, затем, путаясь в рукавах, надела поверх футболки свитер. Всунула ноги в ботинки, вытащила из-под подушки свой нож, привычным движением, засунув его за голенище. Сняла со стены карабин, проверила заряд. Руки действовали словно сами по себе, на автомате, без участия разума. Я решительно напялила бушлат, взяла с гвоздика ключи от УАЗика, и стремительно вышла в морозную ночь. Ехать решила на машине по просекам, а дальше уже на лыжах.
Люська в гараже зафыркала и даже собралась заржать, но я на нее цыкнула.
– Чего возбудилась-то? Мужиков всех перебудишь, а им завтра с утра на работу! Совесть у тебя есть? – Кобылка затрясла виновато головой. Я понимала, что ее вины в этом нет. Она просто почувствовала мое нервное возбуждение, вот и отреагировала соответствующе. Я погладила ее по морде, и, словно оправдываясь, тихо проговорила. – На этот раз, ты остаешься дома. Мне надо быстро. А на машине по просекам я быстрее доеду, чем мы с тобой по снегу полезем, а там пару-тройку километров на лыжах добегу. Не волнуйся. Мне не впервой. – Люська опять пристроила свою голову на моем плече. Я ласково погладила шелковистую морду. – Ну, будет, будет… Я же не насовсем уезжаю. К утру вернусь… – И добавила, едва усмехнувшись. – Я надеюсь…
Закинула лыжи, стоявшие здесь же у стеночки, в багажник, запустила двигатель и аккуратно выехала из гаража. Оставив машину прогреваться, пошла и закрыла ворота. Как бы я не спешила, но Люську оставлять на съедение волкам не собиралась. В столовой хлопнула дверь и на крыльце появился бдительный Василич.
– Мать, это ты? – Тревога в голосе завхоза слышалась нешуточная.
– Я, Василич, я… Чего всполошился? Ступай в дом, застудишься.
Василич поежился на морозе и пробурчал:
– Куда в ночь-то собралась? Аль случилось чего?
Я махнула рукой.
– Ничего не случилось. Надо мне. К утру вернусь. Ступай, ступай…
Села в машину и, не дожидаясь вопросов от своей въедливой няньки, плавно тронулась. Двигатель урчал сытым зверем. Постепенно в кабине стало тепло. За окнами скользили деревья, словно в немом черно-белом кино. Зимник был накатан довольно прилично, и до поворота на просеку я долетела в один миг. Но на просеке пришлось скорость сбавить. Снежная целина была обманчива, скрывая под своим ровным покровом и пни, и коряги и всякие другие препятствия в виде буераков и ям. УАЗик трясло и подбрасывало на кочках и колдобинах. Он поскрипывал железом, словно жалуясь мне на свою нелегкую участь.
Я уже почти доехала до того места, от которого мне предстояло идти на лыжах, когда в ночное небо устремился радужный столб. Я притормозила, залюбовавшись чудесной картиной. Свет на мгновение погас, и стал «оплавляться», как тонкая восковая свеча, нарастая по бокам «потеками» света. Я уже знала, что это означает. Кто-то вышел из врат. Мне захотелось не просто быстро поехать, захотелось полететь на крыльях, которых у меня, увы, не было. Мысленно прикинув расстояние, подумала, что особенно торопиться мне не стоит. За то время, пока Олег (если, конечно, это был он) дойдет до своей заимки, я тоже к тому времени туда должна попасть.
Вскоре, я увидела большую поваленную ель, лежащую вдоль просеки. Ее почти вырвало с корнем какой-то бурей несколько лет назад, после того как прорубили просеку, создав тем самым эффект аэродинамической трубы. Вот старое дерево, привыкшее жить в окружении своих детей и внуков, не выдержало одиночества. Но, все же, свирепые ветра не смогли полностью погубить старушку-ель. Ей пришла на помощь, кто бы мог подумать, тоненькая рябинка, росшая под ее сенью. Она подставила свое гибкое тело-ствол, подпирая упавшую ель. При этом сама очутившись почти на земле, она все равно продолжала упрямо жить, протягивая свои молодые ветки сквозь густую хвою своей соседки. Часть корней ели, остались в земле, и дерево продолжило жить. Хоть уже и не так гордо ель могла возноситься над окружающим лесом, но все же продолжало жить, и родить шишки, и разбрасывать свои семена, чтобы возросло рядом новое потомство, продолжая круг жизни.
Для меня эта ель была не только указателем, но и неким назиданием, напоминанием того, что как бы человек высоко не вознесся, чего бы не достиг в своей жизни, никогда не стоит забывать об остальных людях, которые окружают тебя, и в тяжкий час бури, которая захочет тебя уничтожить, подставят свое плечо, как эта рябинка, не позволив упасть.
Остановив машину, достала из багажника лыжи, с заднего сиденья взяла карабин, надев его ремень наискосок через плечо, чтобы не мешал при ходьбе. Оставив ключи в машине, осторожным скользящим шагом направилась в сторону заимки Прона. Взобравшись на последнюю горку, я с облегчением увидела ровное сияние защиты дома. Значит, все должно быть в порядке. Сильно оттолкнувшись от небольшого деревца, я заскользила вниз, лавируя между деревьями и высокими куртинами кустарника. На опушке остановилась, чтобы перевести дыхание, и тут же увидела на белом снегу темную фигуру медведя. Асхат встречал меня. Но, по своему обыкновению, он не приветствовал меня, а просто побежал впереди, изредка останавливаясь и оглядываясь, будто проверяя, следую ли я за ним. Это меня, конечно насторожило, и, должна сказать, очень сильно. Все мои попытки проникнуть в голову зверя натыкались на глухую стену. Словно это был и не Асхат вовсе, а какой-то чужой, совершенно посторонний зверь.