Страница 7 из 22
Гаттак благоговейно смотрел на портрет Бора и ему казалось, будто сам он сейчас читает ему текст священного писания:
«Во главе всего стояла кучка предателей человечества. Демоны единства, демоны глобализма, демоны мультикультурного мира. Великий Бор понимал, что человечество катится к закату. Век, два, может, полтысячи лет – и на Земле не останется тех, кто хоть как-то отличался бы от себе подобных. Человечество превратилось бы в стадо. Одноликое, однотипное стадо, думающее единым сознанием, следующее единому культурному коду, стремящееся обладать одинаковыми вещами. Идеальные рабы. И тогда Бор решился на свое божественное вмешательство и разрушил весь этот мир. Он наслал на Землю великую кару. Изгнал демонов из мира сего. Уничтожил миллиарды людей, а тех, кто выжил, Бор раскидал по всей Земле и дал им наставление плодиться и размножаться во славу свою. И нарек Он остатки той цивилизации «низшими». Понял Бор, что «низшие» уже не смогут возродить человеческое семя на Земле. И создал тогда Бор из плоти своей и крови своей детей своих. И нарек Он детей своих «высшими». И повелел «высшим» править «низшими». Разделил Он детей своих на три расы и подарил каждой из них свою землю. И дал Бор каждой из рас технологии. Вдохнул в умы детей своих дух знания своего. И разговаривал со многими. И процветали расы. И размножились они по всей Земле. И «низшие» безропотно служили им».
Гаттак вздрогнул. Безропотно? Он знал, что на планете есть как минимум пять зон, где «безропотность» низших вызывала сомнения. А иначе зачем создавать вооруженные силы, военно-морской и военно-воздушный флот? Зачем гнать человека в космос и устраивать там аванпосты? Только ли из-за демонов?
Гаттак сомневался. Бывали в его жизни дни, когда он не понимал этот мир, и в такие дни он чувствовал себя особенно беззащитным. В любой момент, в любую секунду мысли, терзавшие его душу, могли навлечь на него беду. Бор не прощал малодушия, Бор не прощал инакомыслия. Но самым страшным грехом Бор и его церковь считали маловерие. Именно этого Гаттак боялся более всего – утратить веру в Бора, лишиться Его покровительства.
Еще минуту Гаттак усердно повторял слова единой молитвы, чтобы заглушить в своей голове терзающие его вопросы. Не здесь! Не на базе! Быть может, в Пустоши он задаст их сам себе. Он будет думать об этом там. Там, где его мысли и чувства не будут видны Бору. Там, где Гаттак сам решает свою судьбу. Гаттак молился так истово, что начал впадать в оцепенение. Это чувство посещало его довольно редко, в основном в моменты особой душевной слабости. Но никогда еще он не ощущал присутствия Его – Бора – так остро. Казалось, еще мгновение – и Бор ответит на его молитву, снизойдет до своего чада и успокоит своим голосом, утешит своей любовью, вразумит своей мудростью.
– Очень похвально, кандида… эмм… пилот Гаттак.
Знакомый голос вывел Гаттака из священного транса. Парень вздрогнул, перевел полные слез глаза на входную дверь и увидел начальника академии. Немолодой уже, но довольно крепкий старик в парадной форме сухопутных сил Родины стоял в дверном проеме, ожидая приглашения. По старым армейским обычаям, если подчиненный удостаивался отдельного жилья, порог этого жилища без разрешения не смел переступать никто.
Гаттак чуть заметно кивнул, и начальник академии вошел в комнату. Плотно прикрыв за собой дверь, он в два огромных шага прошел к заправленной кровати парня и сел на ее край. Гаттак поднялся с колен и встал по стойке смирно, как это предписывал устав. Полковник Горр пристально посмотрел на подчиненного.
– Вольно, пилот, – спокойно сказал он, и Гаттак позволил себе принять более расслабленную позу.
Несколько секунд, показавшихся парню вечностью, начальник разглядывал новоиспеченного пилота, а после заговорил:
– Через несколько часов я перестану быть твоим начальником.
Гаттак молчал, не отводя глаз от старшего по званию.
– Знаешь ли ты, что меня сейчас тревожит, Гаттак? – аккуратно, словно шахматные фигуры на доске, расставил слова полковник Горр.
Гаттак покачал головой. Он не знал, да и не мог знать мыслей командира. Горр выдержал еще одну паузу, на этот раз более длинную. Все это время он пристально изучал мокрое от слез лицо Гаттака. Командира, казалось, терзал какой-то вопрос. Из тех, задать которые напрямую труднее всего. Гаттак чувствовал этот страх. Чувствовал и понимал: раз полковник пришел к нему лично, трудного разговора не избежать. Так и вышло.
– Как тебе это удалось? – наконец решился Горр.
Гаттак на секунду замешкался:
– Я вас не понимаю.
– Я имею в виду тот вопрос на экзамене.
– Я ответил так, как велело мне сердце, – спокойно ответил Гаттак. – Разве не в том смысл экзамена, чтобы по ответам кандидата сделать выводы о его профпригодности?
– Я не о твоем ответе, Гаттак, – выдохнул начальник академии, еле заметные поглаживания бедер выдавали его волнение. Наконец он решился озвучить свои мысли. – Легко ответить на вопрос, который знаешь заранее.
Лицо Гаттака побагровело. Он понял наконец, что означали эти недоброжелательные взгляды сослуживцев в столовой.
– Другие тоже считают, что я каким-то образом подделал свой билет?
Начальник кивнул.
– Я не стану перед вами оправдываться, полковник.
Брови полковника Горра взлетели вверх:
– Отчего же? Я все еще твой начальник. Если мне придет в голову инициировать проверку по данному инциденту, тебе придется задержаться в части на неопределенное время.
– Вы не сделаете этого.
– Откуда такая уверенность?
– Я не обязан оправдываться за то, чего не совершал. К тому, что произошло на экзамене, я не имею никакого отношения. Единственное, что я могу ответить вам на ваш выпад в мой адрес, это то, что мне не было никакого резона устраивать все это. Вы сами все видели. Я прошел все испытания, выдержал все поединки и решил все предложенные задачи. К моменту появления вопроса я уже сдал экзамен, и сдал его на «отлично». Вы прекрасно понимаете это.
Полковник кивнул головой.
– Понимаю. И именно потому не могу взять в толк, зачем в таком случае был нужен весь этот концерт?
– Я еще раз повторюсь, полковник, – довольно дерзко ответил Гаттак, не повышая, однако, голоса, – я не намерен оправдываться за то, в чем не виноват. А вы не станете инициировать никаких проверок.
– Но я могу это сделать.
– Но не сделаете.
Немой вопрос, застывший на морщинистом лице полковника, заставил Гаттака продолжить свою мысль:
– Не верить в случившееся означает не принимать волю великого Бора. Проверять логи компьютера – означает поставить под сомнение решение Бора вмешаться в мою судьбу. Это будет расценено как ваше неверие, малодушие, несоответствие должности и званию. Вы не пойдете на это. В ваших интересах, коль вы не верите в произошедшее, отпустить меня с миром и избавиться от всей этой головной боли. В конце концов, если я лгу, Бор сам покарает меня. И покарает жестоко.
Начальник почесал затылок, словно обдумывая сказанное, но потом все же сменил тон:
– Ты, Гаттак, еще юн и неопытен. Пойми, я не о себе сейчас пекусь. Я старик и мои дни в армии Родины сочтены.
Сейчас уже настало время Гаттака удивленно посмотреть на начальника. Не выдержав колючего взгляда свежеиспеченного пилота, тот вынул из внутреннего кармана кителя листок и передал его парню. Гаттак неуверенно взял протянутую бумагу и прочел содержимое. К концу текста он уже ничего не соображал:
– Это же…
– Приказ о твоем переводе, – закончил Горр. – А еще в нем указание приложить к документам мою личную характеристику на тебя.
– Перевод? Но куда? Разве я не зачислен в отряд космонавтов? Разве я не буду пилотом?
– Нет, Гаттак. Они что-то знают о тебе. И переводят тебя в другое место.
– Куда именно?
– В письме лишь адрес и номер твоей новой части. Это все, что я знаю.
– Я вам не верю, – сквозь зубы прошипел Гаттак.
– Ты сам видел письмо, сынок… – начал Горр, но парень перебил его, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы субординации.