Страница 6 из 65
2
Все члены правления разошлись по своим отделам, но я задержался у шефа еще на минутку-другую. Несколько секунд прошло, пока я спускался на лифте к себе на восемьдесят шестой этаж. Поэтому, когда я вошел в кабинет, Эстер уже разобралась с бумагами и освободила мой стол.
- Поздравляю, мистер Кортней, - сказала она. - Вы переселяетесь на восемьдесят девятый. Замечательно, не правда ли? Теперь у меня тоже будет отдельный кабинет.
Я поблагодарил Эстер и тут же пододвинул к себе телефонный аппарат. Прежде всего предстояло созвать сотрудников отдела и объявить им, в чьи руки отныне передаются бразды правления. Но начал я с того, что снова позвонил Кэти. Когда мне опять никто не ответил, я пригласил к себе сотрудников отдела.
Все, как положено, вполне пристойно сожалели о моем уходе и откровенно радовались - ибо каждый соответственно продвигался вверх по служебной лестнице. Наступило время ленча, и я отложил дела, связанные с Венерой, на вторую половину дня.
Позвонив еще раз по телефону, я быстро позавтракал в кафетерии компании и спустился на лифте к платформам метрополитена. Поезд, промчав кварталов шестнадцать, доставил меня в южную часть города. Выйдя из метрополитена, я впервые за весь день очутился на открытом воздухе. Достав пылеуловители, я хотел было заправить их в нос, но потом раздумал. Шел небольшой дождь, и воздух был сравнительно чистым. Стояла летняя погода, душная и сырая. Пешеходы, запрудившие тротуары, спешили поскорее укрыться в зданиях. Просунувшись сквозь толпу, я пересек улицу и вошел в вестибюль одного из домов.
Лифт поднял меня на четырнадцатый этаж. Дом был старый, с плохим кондиционированием воздуха, и в своем промокшем костюме я сразу же почувствовал озноб. Я подумал, что, пожалуй, лучше сослаться на озноб, чем на придуманное наспех недомогание, но потом отказался от этой мысли и вошел в приемную. Девушка в белом, туго накрахмаленном халате вопросительно подняла глаза. Я назвал свое имя.
- Силвер. Уолтер Пи Силвер. Я записан на прием.
- Да, мистер Силвер, - тут же вспомнила она. - Вы сказали, что у вас сердце, случай неотложный.
- Совершенно верно. Возможно, это нервы, но я внезапно почувствовал…
- Конечно, конечно. - Она указала мне на стул. - Доктор Нэвин сейчас вас примет.
Но ждать пришлось минут десять. Когда из кабинета вышла молодая девушка, туда прошел мужчина, записавшийся на прием раньше меня. Наконец сестра сказала, обращаясь ко мне:
- Проходите, пожалуйста.
Я вошел. Кэти, очень строгая и очень красивая, в белом докторском халате, прятала в стол карточку больного. Подняв голову и увидев меня, она недовольно воскликнула:
- Митч!
- Я солгал только тогда, когда назвал вымышленное имя, - сказал я. - А в остальном все верно. Случай, действительно, неотложный, и речь идет о моем сердце.
Что-то похожее на улыбку мелькнуло на лице Кэти, но тут же исчезло.
- Этот случай медицину не интересует.
- Я сказал твоей девушке, что, возможно, это нервы, но она все же предложила мне подождать.
- Я с ней об этом потолкую. Ты прекрасно знаешь, Митч, что я не могу беседовать с тобой, когда идет прием больных. Пожалуйста, уходи…
Я сел у ее стола.
- Ты теперь совсем не хочешь видеть меня, Кэти? Что случилось?
- Ничего. Уходи, Митч. Я - врач, меня ждут больные.
- Да пойми же, для меня это важнее всего на свете! Я пытался дозвониться тебе и вчера и сегодня утром.
Не поднимая глаз, она закурила сигарету.
- Меня не было дома.
- Да, знаю. - Наклонившись вперед, я взял у нее из рук сигарету и затянулся. Пожав плечами, она вынула из пачки новую. - Должно быть, я даже не имею права спрашивать, где моя жена бывает по вечерам?
Кэти вспыхнула.
- Черт возьми, Митч, ты же отлично знаешь…
В это время на ее столе зазвонил телефон. Кэти на мгновение устало прикрыла глаза, а затем взяла трубку. Откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд куда-то в угол, сразу смягчившись, она превратилась в врача, терпеливо выслушивающего жалобы больного. Когда разговор, длившийся несколько минут, наконец был окончен, Кэти уже полностью овладела собой.
- Пожалуйста, уходи, Митч, - попросила она, гася окурок.
- Не уйду, пока не скажешь, когда мы встретимся.
- Я… у меня нет времени, Митч. Кроме того, я тебе не жена. Ты не имеешь права преследовать меня. Я попрошу защиты, наконец, даже могу потребовать, чтобы тебя арестовали.
- Не забывай, что я уже подал заявление о браке, - напомнил я.
- Зато я не подавала и никогда не подам. Как только кончится год, я порываю с тобой, Митч! Порываю навсегда!
- Мне надо сообщить тебе кое-что очень важное.
Любопытство всегда было слабостью Кэти. Наступила долгая пауза, а затем вмести того, чтобы снова сказать мне «уходи», она спросила:
- Ну, что еще случилось?
- Нечто поистине потрясающее, и это необходимо отпраздновать. По этому случаю мне и хотелось бы увидеться с тобой сегодня вечером. Совсем ненадолго. Пожалуйста, Кэти! Я люблю тебя и обещаю не устраивать сцен.
- Нет… - Но она уже заколебалась.
- Прошу тебя!
- Хорошо. - Пока она раздумывала, снова зазвонил телефон. - Хорошо, - сказала она. - Позвони мне домой. В семь. А теперь я должна заняться больными.
Она сняла трубку. Я направился к двери. Кэти разговаривала по телефону и даже не взглянула в мою сторону.
Когда я вошел в кабинет Шокена, он сидел, низко склонившись над столом, и листал последний номер «Таунтонз уикли». Обложка журнала ослепительно сверкала, словно типографская краска вобрала в себя все цвета радуги, и каждая ее молекула била прямо в глаза, как крошечный яркий прожектор. Шокен потряс передо мною блестящими страницами.
- Что ты скажешь об этом, Митч?
- Дешевка, - не задумываясь, ответил я. - Если бы мы унизились до того, что стали издавать подобный журнальчик, я тут же подал бы в отставку. Слишком дешевый прием.
- Гм. - Фаулер положил журнал яркой обложкой вниз; краски вспыхнули в последний раз и погасли.
- Да, это дешевка, - сказал он задумчиво. - Однако, нашим конкурентам нельзя отказать в изобретательности. Еженедельно рекламу фирмы «Таунтон» читают шестнадцать с половиной миллионов. И все они становятся потребителями товаров фирмы «Таунтон» - ее и никого больше. Надеюсь, ты пошутил, когда сказал об отставке? Я только что дал указание Гарвею Бренеру начать издание журнала «Шок». Первый номер выйдет тиражом в двадцать миллионов. Ладно, ладно, - милостиво остановил он меня, когда я стал неуклюже оправдываться. - Понимаю, что ты хотел сказать, Митч. Ты против дешевой рекламы. Я тоже против. Для меня Таунтон - олицетворение всего, что мешает рекламе занять принадлежащее ей по праву место в жизни нашего общества наравне, скажем, с религией, здравоохранением и судом. Таунтон способен на все, вплоть до подкупа судьи и похищения сотрудников конкурирующих фирм. Тебе, Митч, надо его особенно остерегаться.