Страница 22 из 28
— О, кто это к нам приехал? Светлого солнца, Дени.
И надо бы поздороваться, но язык отнялся. Недоверие, облегчение, радость, непонимание — все чувства смешались и едва не разорвали мозг на клочки. Не в силах совладать с собой, Дени шагнул к ней, прижал к себе.
— Настоящая! — выдохнул он. — Живая! А я-то уж подумал… Но как же?.. Что это вообще было?
Из глубины дома показался Тюль. Чашку чая он принес с собой, сообразив, что основное действие происходит в прихожей и достигло лишь кульминации, но не развязки.
— Дени? Ты чего прям обалдевший? Я ведь предупреждал, что она теперь наша мама.
— Да, я знаю! Но там… такое…
Тереза с Хэнком переглянулись.
— Ты из Ноккэма ехал, да? — догадалась она. — Блин!
Тюль приезжал на дачу прямо из института, не делая крюк до Ноккэма — а смысл? Большинство соседей тоже добиралось со стороны Тильгрима и злополучную памятную доску не видело. И вот, надо же такому случиться!
Хэнк сделал Терезе квадратные глаза за спиной сына и коротко развел руками — мол, я не знаю, как рационально объяснить проклятую табличку.
— Пойдем, Дени. — Тереза потрепала растерянного парня по затылку. Руку пришлось задрать высоко; эх, куда ж они такие вымахали? — Налью тебе чаю и все расскажу.
Проблема в том, что рассказывать, как есть, нельзя. Дети ее не сдадут, конечно, но не стоит предавать истинную историю большей огласке, чем необходимо. Обмолвятся неосторожно, пусть даже меж собой, а кто-то услышит… Достаточно того, что эта тайна связывает ее и мужа. Черт, вот она уже назвала Хэнка мужем в мыслях. Пожалуй, так и надо, время не открутишь назад.
Дени сел за стол. Не промахнулся — уже хорошо. Отказавшая было координация движений возвращается. На столе стоял красный чайник в белый горошек, раньше он видел такой в доме мамы, когда она была еще госпожой Ильтен. Перед Дени возникла большая чашка, в нее полилась душистая заварка.
— Извини, Дени, что тебе пришлось поволноваться. — Тереза присела напротив. — Это просто инсталляция, символ. Ты же знаешь, что я из иного мира, у вас почти всегда так. На моей родине считается, что, когда женщина выходит замуж, она умирает для своей прежней семьи, чтобы появиться в новой. Есть специальные ритуалы… Ну вот, один из них ты и наблюдал. Тереза Ильтен умерла, так и есть. Тереза Хэнк — другая женщина.
Хэнк незаметно показал ей большой палец вверх.
— А еще это — предупреждение посторонним, Дени. Мертвых не надо тревожить. Твоему папе не хочется, чтобы его жена кормила безопасников и ездила с ними на задержания. Пусть думают, что я на самом деле погибла, так у них не возникнет желания вернуть былые взаимоотношения.
— И вы согласились порвать контракт с ментами? — удивился Дени. — Просто потому, что папа захотел?
— Контракт был не у меня, а у господина Ильтена. Я контрактом не связана, рвать нечего. — Она слегка улыбнулась. — А твой папа имеет право на какие-то уступки с моей стороны, как по-твоему? Раз уж сам идет мне навстречу кое в чем.
— Точно, — подтвердил Хэнк.
И зачем напомнила?
— Как насчет уступок? — спросил Хэнк вечером, когда они, проводив детей на ночную рыбалку, ложились спать.
— Каких еще уступок?
Она потянулась его приласкать, чтобы ненавязчиво уйти от обсуждения, но Хэнк решительно придавил ее руку к подушке, вторая рука тоже оказалась в захвате.
— Не соскакивай с темы!
Эх, не прокатило.
— Помнишь, когда мы договорились вместе жить, ты развела меня на два обещания? Но давал их только я, а ты ничего не пообещала в ответ.
— Хочешь уступок? Ну вот: я не вожусь больше с ментами. Не рискую своей жизнью и твоей репутацией. Разве не так?
— Не пойдет! Можешь морочить мозги детям, у тебя это хорошо получается. Но я-то в курсе, почему ты разошлась с легавыми. Это необходимо в первую очередь тебе из-за твоего нелегального положения. А что ты сделаешь ради меня?
Тереза надулась.
— Я и так все делаю ради тебя. Вон, хочу сделать тебе приятно, а ты не даешь. — Она пошевелила кистью, но оторвать руку от кровати не удалось.
— Не отмазывайся, тебе самой еще приятнее.
— Ладно. — Отрицать это невозможно. — Давай я пообещаю не курить. Как тебе?
Он подумал. Звучит хорошо, но, по сути, что это меняет? Она все равно почти не курит. Один или два раза за все время, что он ее знает — не считается.
— Да кури, если так уж охота.
Она вздохнула.
— Билле, скажи толком, тебе что-то конкретное от меня надо? Излагай. Не гарантирую, что дам обещание, но приложу всю силу воли.
Вот это конструктивный разговор. Он поразмыслил снова.
— Обещай, что не заведешь любовника.
Тереза не удержалась от смешка:
— Боишься конкуренции? — Он нахмурился и невольно сильнее сжал ее предплечья, и она добавила: — Билле, ну ты чего? Ты лучший мужик из всех живых. Хорошо, если для тебя это так важно — обещаю. — Хватка ослабла. — Всё?
— Нет. С моей стороны было две уступки, вторая за тобой.
— Говори, какая.
Зохен, вот он, ключевой момент — и ничего в голову не идет. Казалось бы, осуществляй любые мечты! Но заговаривать о несбыточном глупо. Попросишь ее, к примеру, не носить брюки — только поднимет на смех. Требовать можно лишь то, что она готова пообещать.
— Знаешь, — проговорил он, — как ни странно, меня в тебе все устраивает. Не до конца, но довольно, чтобы не тратить на искоренение твоих недостатков драгоценное желание. Давай так, Тереза. Однажды я попрошу у тебя что-нибудь, чего тебе очень не захочется делать. Или даже прикажу. И ты это выполнишь — без споров, без отмазок.
— Продаешь мне кота в мешке, — проворчала несколько удивленная Тереза. «Пообещай то, не знаю что».
— Один раз, Тереза. Это немного.
— Ну, допустим. Раз ты так хочешь.
— Поклянись! И желательно — торжественно, а то знаю я тебя.
Тереза закатила глаза.
— Руку отпусти, дуболом. И дай мне нож.
Она встала с кровати, порезала себе палец и стряхнула капли крови в камин.
— Я, Тереза Хэнк, клянусь, что беспрекословно исполню одну твою просьбу или приказ, когда ты об этом напомнишь.
Огонь в камине загудел, взметнулся высоко. Тереза рефлекторно отпрянула.
— Круто, — уважительно произнес Хэнк. — Верю.
Тереза мысленно чертыхнулась, с тревогой глядя на догорающие чурбачки. Райзен говорила, что такое бывает, когда даешь серьезную клятву. При этом клятвы, которые они дали друг другу в болотах Лимантла, были сочтены огнем не слишком значимыми — так, проходными, пламя стало лишь чуть поярче. Тереза никоим образом не рассчитывала на огненное шоу, просто хотела добавить чуть-чуть пафоса для Хэнка, вот и вспомнила о ритуале. Что она сделала, черт возьми? Что за клятву она умудрилась сейчас принести?
— А вот тут поставим теплицу, — сказала Тереза. — Мальчики, помогайте.
Хэнк самоустранился. Сказал, что если его на отдыхе заставят заниматься какими-то хозяйственными постройками, он точно кого-нибудь убьет. Кого проще технически, так что дети тоже в группе риска. Дети, от греха подальше, отправили отца валяться в гамаке.
— Берите лопаты и копайте здесь.
Тереза не возражала против замены: два молодых здоровых мужика в плане физической работы ничуть не хуже, чем один не очень молодой. И не слишком здоровый: хоть Хэнк и держался в неплохой форме, старые раны начали побаливать к дождю.
— Нет, лучше здесь. Здесь солнца больше.
Дети, только что выкопавшие несколько ям, дружно застонали:
— Ну ма-а-ам!
— Соленья и маринады небось любите? — парировала она. — Тогда радостно копаем. Отсюда и до обеда. А я пошла суп варить.
Когда-то Дени не любил суп. Пока первая мама не попала в больницу, а он — под опеку тогда еще госпожи Ильтен. И неожиданно, когда проведешь полдня на свежем воздухе в труде или тренировках, суп оказывается очень вкусным. На корабле, где служил Дени, супы не готовили. Консервы, хлебцы, каши из пакетиков… А гоняли контингент примерно так же. Дени жутко соскучился по маминым супчикам.