Страница 13 из 27
Слов про чахотку он не испугался. Все знали, что на красильне у людей с лёгкими беда, но Генрих не собирался работать там вечно. Чуть-чуть времени пройдёт, он вырастет, изобретёт что-нибудь стоящее – и уйдёт с фабрики, забудет её, будто её и не было. Или наоборот, придёт туда старшим мастером, придумает, как сделать красильню безопасной, все будут благодарить его.
В мечтах о том, как благодарные рабочие поднимают его, взрослого, с усами, в чёрном блестящем сюртуке, на руки и несут, выкрикивая благодарности, Генрих легко пережил толкучку у выхода. Выбравшись на воздух, он тут же заскочил под ближайший козырёк, но всё равно вымок под проливным дождём – и задумался. Дядька Ратмир его сегодня к себе не звал. Уроков было немного. Идти к школьному фонтану и надеяться увидеть там Марику тоже было без толку – не станет она портить красивое платье и пачкать беленькие туфельки.
Впрочем, было дело, для которого чем хуже погода – тем сподручнее. Пошарив в карманах, Генрих отыскал пять разряженных пустых кристаллов и моток медной проволоки. Глянул на темнеющее небо, с которого по-прежнему лило стеной, спрятал всё самое нужное поглубже в карманы штанов, завернулся в куртку и припустил бегом к стенам Верхнего города.
Анклав Верхнего Шеана окружал надёжный защитный купол. Даже погода там, внутри, была не как в Нижнем Шеане, а как магам захочется. Через этот купол никто посторонний пройти не мог – но Генрих и пробовать не собирался. В анклав ему было не нужно, интерес представлял сам купол.
Любой мальчишка в городе знал: ткнёшь в купол палкой – сверкнёт искра, палка задымится. Ткнёшь пальцем – обожжёшься. Это была известная игра: чья палка дольше выдержит, кто рискнёт коснуться купола всей ладонью, кто быстрее отдёрнет руку. В каждом классе каждой школы половина учеников ходили с характерными отметинами на руках.
Но те, кто постарше и поумнее, знали ещё кое-что. Если осторожно коснуться купола медной или серебряной проволокой, то от купола в сторону потечёт ручеёк искрящейся, пахнущей грозовой свежестью магии.
Увидев это впервые, Генрих залюбовался, так красиво бежали голубоватые живые молнии. Но тут же вскрикнул и выпустил проволоку – на пальцах остались ожоги. С тех пор прошло немало времени, и Генрих научился не засматриваться на красоту, а применять магию с пользой.
Когда он подошёл к куполу, стемнело окончательно. Дома закончились резко, улица оборвалась, и Генрих вышел на заваленный мусором пустырь – вплотную к анклаву никто в своём уме дома ставить не стал бы. Сквозь полупрозрачную пелену невозможно было разглядеть как следует Верхний город – только смутные очертания каменных стен, шпилей и башен.
Людей вокруг не было – Генрих осмотрелся и только после этого вытащил проволоку и кристаллы и быстро подготовил всё что нужно: закрепил каждый кристалл в небольшом мотке проволоки, оставляя длинные хвосты, которые потом сплёл в один толстый жгут. Огляделся в поисках подходящей палки с ветками и сучьями, нашёл и уложил проволоку с кристаллами сверху.
Каждый раз было немного страшно, но Генрих пересилил волнение и быстро толкнул палку в купол. С шипением проволока заискрилась, и Генрих принялся считать вслух, стараясь не жмуриться. Кристаллы наполнялись силой, напитывались. На счёт «пятьдесят» он пнул ветку в сторону. Молнии исчезли, и Генрих поднял с земли чуть тёплые, но заполненные до конца кристаллы и спрятал их вместе с проволокой обратно в карманы.
Конечно, это было запрещено. Но почему-то даже Жёлтый патруль редко за такое наказывал, а городская милиция и вовсе обычно отбирала кристаллы и говорила проваливать. Куда опаснее было наткнуться на взрослых воров энергии – они могли и руки поломать, чтобы кто попало не портил им бизнес. Но в такой дождь ни воры, ни стражи порядка не пошли бы к куполу, поэтому Генрих легко получил свою добычу и пошёл домой, уже не пытаясь прятаться под крышами, всё равно промок до нитки.
Оттого, что в кармане болталось пять полных кристаллов, даже вода не казалась такой ледяной, слишком уж приятно было думать, куда он может их вставить, на какие нужды они пойдут и сколько денег помогут сэкономить.
***
На чердаке было тихо: у Ливов уже пятый день царила благодать – сударыня Лив пекла тонкие хрустящие лепёшки, её муж пахучей побелкой покрасил дверь, дети ходили умытые и причёсанные. Старая Зави, наоборот, пребывала в плохом состоянии – из-под её двери тянуло сладкой вонью, она курила странные листочки в длинной костяной трубке, подолгу смотрела в потолок, и слюна текла у неё изо рта по чёрной морщинистой коже. Генрих заглядывал к ней утром, проверил, принёс стакан воды, но сейчас заходить не стал. У Зави был нюх на магические штуки, с неё бы сталось учуять кристаллы и попытаться отобрать, так что Генрих сразу прошёл к своей двери, прижался ухом – и тут же отшатнулся, закусывая губу до боли.
Он услышал мужской голос. Услышал стон. Услышал знакомый, слишком знакомый скрип кровати.
Не раздумывая, он повернулся и понёсся обратно на улицу, в дождь, и дальше куда-то вперёд, не разбирая дороги.
Ноги принесли его к школе. Он сел на мокрый скользкий бортик фонтанной чаши, опустил голову и глупо, по-детски заплакал, радуясь, что всё равно никто его не увидит, а если увидит, то в таком дожде не поймёт, что он тут разревелся как маленький.
Становилось жутко холодно, до стука зубов. Он сидел, дрожал и плакал, зажмурившись. В желудке резало от голода, и становилось ещё горше.
Вдруг он почувствовал тепло. Оно окутало его, пронзило насквозь, до внутренностей. Сделалось сухо, словно он не сидел под проливным дождём. Распахнув глаза, он совсем близко увидел встревоженное лицо Марики, охнул, шарахнулся назад, но девочка тут же схватила его за руку крепкими пальцами и потянула на себя:
– Ты куда! Опять намокнешь!
Только тут Генрих огляделся и понял, что Марика окружила их небольшим волшебным пузырём, по внешним стенкам которого стекала вода. Ощупав себя, Генрих обнаружил, что вся одежда высохла. И волосы. И вообще, он чувствовал себя так, словно долго грелся у очага.
– Что ты тут делаешь? – наконец заговорил он.
– А ты? – воскликнула Марика. – Так и заболеть можно!
– Вот ещё, – буркнул Генрих, отлично понимая, что она права. И добавил, увидев, что она недовольно свела к переносице светлые брови: – Спасибо. Извини.
– Я не сержусь, – великодушно сообщила Марика. – Но, правда, почему ты не дома?
– А ты?
– А я от скуки играла с порталами, смотрела на Нижний город. Открыла портал сюда – и увидела тебя. И… – она вдруг растеряла высокомерный поучающий вид, улыбнулась и развела руками.
Генрих ответил на её улыбку, но с трудом.
– А я просто сидел, – опустил глаза он.
Неожиданно Марика протянула руку, сжала его ладонь.
– Тебе грустно. Это нестрашно, ты можешь мне не рассказывать почему. Я пойму.
И именно из-за этого Генриху захотелось ей рассказать. Он быстро затараторил:
– Домой пришёл, кристаллы притащил, пять штук. Заряженные. Знаешь, сколько денег они бы стоили? На фабрике договорился, завтра в другом цехе работать начну. Пришёл, а у неё там…
Он опустил голову и принялся ковырять свежую занозу на левой руке. Марика коснулась занозы пальцем. Запахло грозой, и кожа затянулась, выталкивая деревянную щепку.
– Это на фабрике ты так ранишься?
– Да, там все такие ходят. У кого кожа погрубее, тем лучше.
– Ты пришёл домой, да? Что там было? Из-за чего ты убежал сюда?
Сначала Генрих хотел ответить резко – зачем дурацкие вопросы задавать? А потом подумал: Марика может и не знать. Вернее, конечно, не знает, с чего бы ей быть в курсе сплетен из трущоб Нижнего города? А следом пришла мысль: Марика же из благородных. Ей про такое и слышать-то не положено. Он точно знал.
– Это из-за её работы, – обтекаемо ответил Генрих. – К ней приходят гости. И когда они там, мне домой нельзя.
– Мне тоже нельзя заходить к родителям, когда у них гости, – заметила Марика и уточнила: – Но почему ты на улице, а не?..