Страница 22 из 26
– Хорошо, я понял. Что со мной? Где мы?
Сомалиец смотрел непонимающе:
– Твой шляп, саид… Дхакал всё понимайт.
– Где мы? – Штрассл замешкался, не зная, как лучше пояснить. Обвёл вокруг себя рукой: – Что это?
Но внятного ответа так и не получил. Негр упорно не мог понять его. Хоть и утверждал обратное. Как же плохо без киберпереводчика. О! Сенсоры пилотажного шлема тоже ведь имеют функцию дубляжа на сомалийский.
– Дхакал, где моя шляпа, в которой я летел? Большая, круглая, прозрачная шляпа. Где она?
Наконец-то на лице штрафника мелькнуло понимание. Он что-то быстро посчитал на пальцах одной руки:
– Я понимайт, саид! Четыре день Дхакал привёз шляп!
И снова исчез в прежнем направлении. К своему удивлению, через пару минут Хуберт услышал тихое жужжание раскручивания роторов гелиомобиля, а затем характерное шуршание отъезжающих с пробуксовкой колёсных сфер. Офигеть! Что значит «четыре день»?! Десантная капсула же оставалась в каких-то сотнях метров!
От нечего делать попытался подняться самостоятельно. Благо пена на левой руке затвердела. Где-то с двенадцатой попытки, вопреки жуткой боли в плечах и руках, кое-как смог изогнуться и осмотреть себя. И истошно взвыл, в панике откидываясь назад на спину. Ног не было! Совсем. А то, что осталось от туловища, походило на плохо пережёванный и выплюнутый кусок мяса.
* * *
Следующие «четыре день» были самыми тяжёлыми в жизни Штрассла. Даже появление полуголого седого негра, временами что-то скупо лопотавшего на незнакомом диалекте и явно пытавшегося лечить, не могло вывести из тяжелейшей депрессии. Наверняка оберфельдфебель попытался бы убить себя, если бы не шляпа «Льва Африки» и чудом уцелевший мнемокристалл Полины. Впрочем, прочности графена-то как раз хватило на противостояние мощи взрыва. В отличие от тела человека.
Непонятно было, почему Хуберт вообще остался жив при срабатывании самоликвидатора «гробика на ножках». Руки, голова и даже глаза целы. В отличие от всего, что ниже пояса. В один из моментов просветления он даже понял, как такое могло получиться – спас невидимый экзоскелет, который не снимал с самого прощального погружения в тороид «Нибиру». По крайней мере, при ощупывании тела его слой кое-где ощущался. Но почему оторвало низ? Ведь и ноги были усилены чудо-одеянием УМа. Наверное, защитную оболочку всё же разорвало пополам. Вместе с содержимым.
Темнокожий невозмутимый дедок укрывал Штрассла циновками от лучей палящего солнца, понемногу поил тёплой грязноватой водой и ковырялся в бесчувственной части. Судя по отсутствию боли ниже рёбер, где-то там был сломан позвоночник. Еды негр не предлагал. Да и не хотелось. Постепенно чёрная депрессия сменялась полной апатией.
Наконец вернулся Дхакал. Сияя от гордости, он внёс пилотажный шлем:
– Я взял шляп, саид!!! Много большой обезьян. Я всех обмануть!
Хуберт безучастно сменил головной убор и замкнул мембрану, которая заменяла архаичные крепёжные ремешки для фиксации на голове космонавта. Сразу ожили киберсенсоры. Вот только в углу появилось моргающее красное изображение батарейки: «Уровень заряда – 2 процента». Шайзе! Проверил гарнитуру подключения. Все провода и разъёмы целы. Хоть и в пыли. Хорошо, что перед выходом из капсулы сам отсоединил шлем от бортовой системы. Старательный Дхакал скорее всего просто бы оборвал провода. Нужно срочно подзарядить батарею. Но как? От солнца? Точно! Здесь же есть гелиомобиль.
– Дхакал, гаарига игу каадо! («Возьми меня в машину!»)
Курчавый радостно бросился исполнять указание. Зашедший старик тут же возмутился:
– Dit kan nie opgewek word nie!
Штрассл активировал автоперевод.
«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).
Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.
– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации. Стоп! У какой ещё пехоты?!
Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!
Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…
– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.
– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.
Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.
* * *
1990 год, 6 сентября. Земля-1. «Карман» в Западной Сибири
Сухие ветки весело потрескивали в костре, быстро переходя в состояние малиново-красных, обламывающихся угольков. Охранение из местных настороженно зыркало на могущественных «воинов-колдунов», изредка показываясь из-за древесных стволов, но дисциплинированно не подходило.
Только сейчас Сафонов понял, как погано у него на душе. А оба балтийца с непроницаемыми лицами грели у огня руки. Это выводило из себя ещё больше, но североморец пытался сдержаться.
– Да не молчи ты, Феоктистыч! – вдруг пронзительно зыркнул Зубров. – Выговорись. А ещё лучше – проматерись!
Уже неделю стажёр вынужденно участвовал вместе с инструкторами в каком-то средневековом бедламе. Сначала балтийцы непостижимым образом расправились с вооружёнными всадниками, что поджидали незваных гостей у входа в свой «карман», и провели допрос уцелевших, которого ни один из них не пережил. Затем экипировали Бориса в заполненное паразитами трофейное снаряжение и под видом аборигенов выдвинулись к месту встречи с их хозяином – «казу». Обнаруженного дозорного Феоктистов просто свалил неожиданным выстрелом из лука. Та же судьба постигла лошадей ожидавшего казу и трёх его сопровождающих. А пока те поднимались, балтийцы бросились в рукопашную.
При этом старший инструктор указал Сафонову на поднимающегося человека, которого и ему пришлось ударить кистенём. В дальнейшей схватке он не участвовал. Видел лишь, что нога одного из воинов оказалась пригвождена копьём к дереву, а ещё двое рухнули на опавшую хвою. Только сам казу, закованный в кольчугу, смог оказать сопротивление. Но и его меч слаженно действующие балтийцы парировали боковинами своих кавалерийских топоров и тут же обработали противника обухами. Вся схватка заняла от силы четыре секунды. Затем Феоктистов связал оглушённого местного правителя, а Зубров занялся его поверженной свитой.
В последовавшем допросе Сафонов опять ничего не понял. Но его до сих пор передёргивало от того, как старший инструктор снял с казу мохнатую шапку с чем-то вроде нашитой короны из огромных клыков и когтей, спокойно убил пленника, а затем с мастерски изображённым благоговением надел этот головной убор на стажёра. Оба инструктора тут же синхронно склонились перед Сафоновым, опустившись на одно колено:
– Мой казу! Примите, наконец, подобающую величественную позу. Представьте, что встречаете у себя делегацию союзников. А от того, насколько они проникнутся вашей важностью, зависит размер ленд-лиза.
Пришлось соответствовать. Благо в Ваенге Борис почти полгода плотно взаимодействовал с англичанами из группы «Бенедикт» 151-го авиакрыла Королевских ВВС, базировавшихся на их аэродроме. Да так, что с командиром, аристократом-новозеландцем Невилом Рэмсботтом-Ишервудом начал почти приятельствовать. Так что и тут не подкачал – аборигены прониклись. Настолько, что сами раздели и обезглавили бывшего повелителя. А затем с ритуальным поклоном вручили трофеи Борису.