Смертная

“Зачем слепцу свет?” – бросил как-то царь.

Я многое поняла, после того, как наблюдала за ним однажды.

– Ты пришла, – голос Юнана волшебнее голоса моря на рассвете. А ничего красивее я не слышала.

Я прижимаюсь к его плечу, стараясь не обращать внимания на Гнуса – так я зовут его духа-защитника. Мерзкая крыса забилась в тень, как всегда. Слабый, противный. Всё, что у него осталось – это облик. А ведь духи-защитники могут, я слышала, многое, даже говорить с богом. Вот дух-защитник Саргона… Нет, не стоит сейчас об этом.

Было время, когда Гнус пытался меня прогонять. “Зачем даёшь ему надежду?” – шипел он. “А зачем ты его не защищаешь?” – отзывалась я. Он рычал на меня – получался писк, как у рассерженной крысы.

Юнан наклоняет голову – как раз в мою сторону. Я глажу его щёку, касаюсь бесплотными пальцами губ. “Люблю тебя”. Он не слышит. Только Гнус мерзко ухмыляется из своей тени.

– Фейха. – Юнан жмурится.

Он считает меня призраком. Была когда-то женщина в гареме одного из царей, по меркам людей давно. Она чем-то прогневала своего господина, не помню, чем. В наказание её замуровали. Рабы судачат, будто видят в лунные ночи её призрак. Он, как случается со смертными, только стонет и жалуется. Я и того не могу, но Юнан верит, будто я и есть та женщина – Фейха. Единственная его подруга.

Юнан говорит со мной – делится всем. Страхами, обидами, редкими радостями. А ещё – новостями и дворцовыми сплетнями. Последние он знает тысячи. Для людей Юнан словно не существует, потому, наверное, при нём говорят свободно. Словно вдобавок он ещё и глухонемой.

“Мои слова что ветер – никто их не слушает, Фейха. Никто, кроме тебя”.

Я слушаю. На днях Юнан рассказал, будто в мир вернулась госпожа Шамиран.

“Скажи, Фейха, ты видела её у Эрешкигаль? Какая она? Отец зовёт её шлюхой, когда думает, что никто не услышит. Он так её ненавидит – я полюбил бы её за одно это. Только истории, которые я о ней читал и слышал… Они страшные”.

Если бы могла, я бы сказала ему, что с духами госпожа Шамиран обращалась ещё страшнее, чем с людьми. Благодать её слаще мёда, но нет в сердце богини жалости. Мне повезло, саму госпожу я не застала, но тоже много о ней слышала.

– Она снова здесь, – рассказывает царевич. – Отец места себе не находит. Вот бы посмотреть, как он роется в сокровищнице, пытаясь купить свою жизнь! – Юнан смеётся надтреснуто и горько, совсем не весело. Иначе он не умеет.

За окном пролетает синица. Пытается сесть на узкий подоконник, но не умещается. Снова и снова. Это даже смешно – пока синица не просачивается в оконце ветром. Юнан вздрагивает – я поскорее стряхиваю песок на пол. Суховей легко ранит смертного.

Ветер снова превращается в синицу. Духи-прислужники – особенно господина Дзумудзи – способны и не на такое. Говорят, они могут принять любой облик, какой пожелает их господин. И даже в силах предстать перед смертными, чтобы те слышали и видели их.

Мне бы так.

– Хозяин призывает тебя, – чирикает птица.

Я замираю, а Гнус вскидывается и кряхтит:

– Меня?

– Её. – Дух клювом указывает в сторону Юнана. То есть, в мою.

Юнан прислушивается, хмурясь.

– Что ты напела моему призрачному другу, птица?

Дух-суховей даже не глядит на него.

– Живее!

Я в последний раз запускаю пальцы в спутанные волосы Юнана. Будь человеком, стонала бы от ужаса. Зачем радуга понадобилась богу разрушения и несчастья? Какую службу он потребует? Для чего? Не хочу, не хочу!

Но отказать не посмею. Неужели я истаю раньше, чем мой любимый Юнан?

Царевич словно что-то чувствует.

– Возвращайся, друг мой, – тихо говорит он и отворачивается.

Я не вернусь, любимый. Кажется, я больше тебя не увижу.

Суховею приходится пригрозить увести меня силой – только тогда я улетаю с ним. И в последний миг ловлю взгляд Гнуса – сочувствие пополам с жалостью. Даже это ничтожество жалеет меня.

Господина Дзумудзи я раньше видела лишь издали – мне повезло не сталкиваться с богами. Кому нужна ничтожная радуга? Выходит, зачем-то понадобилась. Взгляд господина бури ввергает меня в трепет. Его благодать горька, тень длинна, а божественная сила изумляет. Но я отчего-то смотрю лишь на знаменитое каменное сердце, которое сияет на груди бога ярче солнца. Даже среди духов это легенда – как подарил господин Дзумудзи сердце супруге своей, госпоже Шамиран, и как та над ним посмеялась.

– Посмотри на меня, дитя, – приказывает бог.

Взгляд его пронзает, как сталь – смертную плоть. Я подчиняюсь – и молча кричу от боли. Голос исчезает. Наверное, от страха, или же господин пожелал сделать меня безгласной.

– Достаточно, – слышу я и оседаю на землю без сил. По хрусталю, который украшает его горный храм, скользят радужные всполохи, тусклые, еле заметные. Ещё немного – и я исчезну.

– Ты чиста и человечна, – задумчиво говорит бог.

“Сейчас он меня развеет”, – думаю я. Дух не должен быть человечен. Для духа это – скверна.

Но господин Дзумудзи объявляет:

– Я нарекаю тебя защитником и дарю тебе своё благословение.

Слово бога – закон. Мгновение – и я лежу на земле, больше не безликая, а дыхание моё тяжёлое и хриплое, как у смертного, когда тот страдает от немощи.

Господин Дзумудзи усмехается, разглядывая меня. Я чувствую его одобрение – оно буквально разлито в воздухе.

Он даже спрашивает с оттенком веселья:

– Что же, тебе не любопытно, кого из смертных я отправлю тебя защищать?

Господин Дзумудзи отправляет защитника людям? Он же ненавидит смертных!

– Как пожелает господин. Я покорна вашей воле.

Веселье бога горько-сладкое, почти как у Юнана, когда он смеётся.

– В таком случае дитя, я отправляю тебя к супруге моей, Шамиран.

Новое тело становится вдруг невыносимо-тяжёлым.

– Господин, – шепчу я.

Духи вокруг бога смотрят на меня – кто с презрением, кто с неодобрением. Суровые, угрюмые… одинаковые. Господин Дзумудзи окружён ими, словно царь солдатами.

– Спрашивай, дитя. Я отвечу.

Я сглатываю и даже не пытаюсь подняться. Ниц – разве не так должен дух говорить с богом?

– Почему све… светлейшей госпоже нужен защитник?

Он наклоняется ко мне и говорит теперь тихо, так, что слышу одна лишь я:

– Ты знаешь, что Шамиран вернулась из нижнего мира?

– Да, господин.

– После нижнего мира моя жена потеряла память, а с ней и силу. Ты позаботишься о том, чтобы смертные, среди которых она решила жить, оказывали ей должное почтение. Ты поможешь ей освоиться. Ведь ты знаешь о людях достаточно, маленькая радуга? Ты бывала среди них чаще, чем должно таким, как ты.

Я чувствую, как гулко бьётся моё новое сердце. Теперь оно у меня точно есть.

– Ты многому научилась у смертных, не так ли? – продолжает бог.

– Да, господин, – обречённо повторяю я.

Он улыбается – совершенно как Юнан, одними губами.

– Служи верно моей жене, дитя. Видит Небо, ей нужна твоя помощь.

Господин Дзумудзи отстраняется, потом снова протягивает руку. Вокруг его ладони вихрем свивается серая, жутковатая благодать.

– Возьми. Ты сможешь напиться от Шамиран, но и это тебе не помешает. Пей же.

Я смотрю на серую благодать и медлю. Мне отчаянно не хочется её даже касаться.

– Господин, как мне… Как меня… Духа-защитника нужно привязать… к человеку.

Обычно смертные, как я видела не раз, проводят для этого ритуал, в котором самое важное – посвящённое духу одеяние, чаще всего – покрывало, в которое заворачивают новорождённого. Кажется, люди называют его “пеленой”.

В руках бога появляется нечто сияющее, что я сперва принимаю за жидкий металл, но потом вижу, что это ткань.

– Возьми же, дитя.

Одежда странная – ни у кого из людей такой нет. Она скользкая на ощупь, блестящая и пахнет мёдом. Не терпко, а наоборот – тонко, маняще. Мне хочется зарыться в ткань носом, но господин смотрит, и я не решаюсь.

– Пей мою благодать, – говорит бог. – И внимай моему благословению.