В следующее новолуние

Накануне Хердис простилась с Давидом, испытывая глубокое облегчение, бывшее даже сродни счастью. Она чувствовала себя более связанной с Давидом, чем в детстве, когда она была немного влюблена в своего молодого дядю. И она думала не без торжества, что самое трудное уже позади. С бабуш-кой-то она всегда справится… и если она не сможет ее утешить, то уж отделаться от нее она во всяком случае отделается. Против бабушкиных слез, псалмов и обращений к Всемогущему она как-нибудь устоит.

…Бабушка! Ты должна принимать меня такой, какая я есть. А подарки и все прочее значат для меня не так много, чтобы я, соблазнившись выгодой, поступила против того, что считаю правильным. А ведь именно так и получилось бы. Мне очень жаль, что я огорчила тебя, но ты можешь помолиться за меня, если тебе от этого станет легче…

Она пробежала через кладбище, пересекла вокзальную площадь и стала подниматься в Маркен. Когда-нибудь дядя Элиас…

Сейчас он был замкнут, разочарован и почти с ней не разговаривал. Но со временем он примирится. И он был категорически против того, чтобы она ушла из дому, прежде чем получит образование, «если только она не притащит в подоле ребенка», как сказал он матери. «В таком случае может проваливать хоть к черту».

Поднимаясь по извилистым переулочкам Маркена, Хердис вдруг вспомнила об Элиасе-младшем. Иногда от него приходили открытки. Последняя была из Кадиса в Испании, где он попал в больницу с кашлем и лихорадкой. Когда он выздоровеет, ему придется поступить на новый пароход.

Конечно, дядя Элиас погорячился, когда сказал, что она может проваливать хоть к черту.

Мать делала ежедневные попытки заставить Хердис отказаться от своего решения, сперва она действовала угрозами, потом и ласковыми уговорами, и убийственной иронией, и подарками. Эти подарки были хуже всего — они должны были напоминать Хердис, что она обязана испытывать бесконечную благодарность!

Мать спокойно могла бы избавить себя от этого. Теперь осталась только бабушка Хауге. А уж ее-то Хердис сумеет утешить, когда дело дойдет до слез. Кое-что в жизни она все-таки успела понять. По крайней мере, про слезы.

Та-ра-ра-ра-рам тара-ра-ра-рам!..

И легкие ритмичные постукивания. Как будто ногой в пол.

Сомнений не было. Это пела бабушка.

Но на этот раз не псалмы. Кажется, это была мазурка.

Может, бабушка не одна? Лучше постучать.

И еще разок, уже посильнее.

Пение оборвалось испуганным «ах!» и словами:

— Одну минутку…

Когда Хердис отворила дверь, бабушка торопливо накидывала цветастый фланелевый халат.

— Ой, боже милостивый! — засмеялась она и прикрыла рукой рот, чтобы поправить вставную челюсть, потом она пожевала губами и вытерла глаза.

Халат был накинут на толстую и широкую шерстяную вязаную юбку, служившую бабушке нижней и надетой на настоящую нижнюю юбку, белоснежные швейцарские кружева которой робко выглядывали из-под вязаной.

— Благослови тебя бог, дитя мое… Ты меня до смерти напугала. Подумай, ведь это мог оказаться… Раздевайся скорей! Садись. Не смотри, тут такой беспорядок. Мне пришлось снять зеркало… О-ох! — вздохнула бабушка, пока Хердис помогала ей надеть халат. Потом Хердис заправила бабушке корсет, вылезший сзади из-под вязаной юбки, и одернула на ней полотняную рубашку с длинными рукавами, которую бабушка поспешно застегнула у самой шеи.

— Вот тебе сколько забот из-за бабушки… Я только хотела взглянуть, как будет выглядеть, если я сделаю открытый ворот… шея у меня еще хоть куда, это верно… белая и не дряблая. И… ой, нет, Хердис, это я непременно должна тебе показать!..

Бабушка сбросила с ноги туфлю — изящную, маленькую и совершенно новую туфлю с серебряной пряжкой.

— Тебе нравится? Настоящие бальные туфли!

Хердис не могла с ней не согласиться. Эти новые открытые туфли были чрезвычайно элегантны и, уж конечно, не дешевы. И сама бабушка была сегодня так красива и весела, что небольшой тик в лице, оставшийся у нее после легкого удара, случившегося не так давно, был почти незаметен. Глаза — как два синих колокольчика, яркие влажные губы, бабушка смеялась и оживленно болтала:

— Нет, я тебе даже не скажу, сколько они стоили, ни за что не скажу. Но я все-таки выторговала почти восемь крон… не торговаться нельзя! В общем, я отделалась двадцатью двумя кронами и тридцатью эре. Это-то и прибавило мне радости… Хи-хи-хи!.. У меня от радости аж пятки щекочет!

Хердис растерянно улыбалась. Она пришла, чтобы поговорить с бабушкой о серьезных вещах, но, очевидно, умнее будет повременить.

— Понимаешь, я не собираюсь надевать вязаные чулки. Я себе купила другие, фабричные, какие носят настоящие дамы! Шелковые! Ой, Хердис, настоящие шелковые чулки! Только сперва мне надо немного разносить туфли… видишь, в них даже стелька кожаная. А какая работа… это я первым делом посмотрела… швы все двойные… Такие туфли не скоро лопнут по швам. С этими фабричными изделиями надо ухо держать востро. О-о-о!.. Как я счастлива, Хердис! А что я тебе сейчас покажу… что ты сейчас увидишь…

Прыская от смеха, бабушка перешла на таинственный шепот — это было явно неподходящее время для чрезвычайно серьезного и даже щекотливого известия, с которым явилась Хердис.

— Смотри, смотри… Вот. И вот… Сейчас ты увидишь, какие фокусы, при желании, может проделывать твоя бережливая бабушка. А на этот раз у нее было такое желание! Смотри! Тра-ля-ля-ля-ля-ля!

Влюбленными руками бабушка развернула пакет, завернутый в папиросную бумагу… Что это? Какие-то лоскутки, которые обычно остаются после шитья. Правда, материал был очень хороший. Плотный блестящий черный шелк.

— Ты только потрогай его, Хердис, только прикоснись пальчиком! Это же все равно, что окунуть его в сливки! Вот на это я раскошелилась, и это платье шьют у сестер Грюнн. Должна сказать, что у них шьют самые роскошные дамы города… А берут-то они как дорого! О-хо-хо… но такой дорогой материал стоит такой работы… Та-ак, а теперь!.. Ну-ка, смотри!

Бабушка осторожно взяла одну из двух коробок и открыла крышку, но тут она о чем-то вспомнила, всплеснула руками и повернулась так, что ее шерстяная юбка взметнулась колоколом.

— Ах, батюшки, бедное дитя, что же я до сих пор ничем тебя не угостила! Понимаешь… я так увлеклась, что съела только лепешку с паштетом… Это я получаю на рынке бесплатно. Так что обеда у меня нет. Но сейчас мы с тобой отпразднуем…

Из низкого буфетика был извлечен графин и ваза с печеньем. Две рюмочки с золотым ободком. Бабушка непрерывно вздыхала и стонала, но не от усталости, а от счастья.

— Та-ак! Это пойдет тебе только на пользу. Одна маленькая рюмочка и бисквит. Но сперва… нет, нет, сперва я должна показать тебе еще одну вещь! Смотри!

Из папиросной бумаги был извлечен светло-сиреневый тюлевый цветок, усыпанный редкими блестками. В другой коробке оказалась сиреневая шаль из тончайшего батиста.

— Вот, это будет венчать весь торт, а сам торт — твоя старая глупая бабушка!

Она приложила цветок к макушке.

— Но прическа у меня будет другая! Нет, нет, ты не думай… Знаешь, я даже записалась к парикмахеру! Всегда лучше записаться заблаговременно, так надежнее. Разумеется, я сделаю прическу накануне, а ночь проспать я могу и сидя. Ведь такая прическа будет стоить шесть крон! Целых шесть крон, Хердис, чтобы причесать волосы твоей бабушке! Нельзя рисковать, чтобы такая прическа была испорчена обыкновенной подушкой!

Бабушка смеялась без умолку, она то смеялась, то начинала всхлипывать от радости.

— С тех пор как лейтенант Сарс пригласил меня к себе на свадьбу, потому что я его выняньчила, я не была ни на одном даже самом маленьком торжестве. А на той свадьбе были все такие важные гости!.. Ну, это ты и сама понимаешь. И меня, простую женщину, вел в церковь мужчина весь в орденах и в треуголке. Даже не помню, кто это был, наверняка какая-нибудь важная птица. Вот… А теперь… теперь у меня такое чувство, будто я невеста. Да, да, мне так кажется! Потому что… Ты знаешь, что я получила официальное приглашение? Твоя мама сама приезжала ко мне… Она и привезла мне этот замечательный портвейн… О, я его растяну подольше. Такие вещи надо беречь.