Шоу Подбор

Это был конец…

Очнулась я, когда охранники подцепили меня за плечи, вздернув на ноги. Они волочили меня прочь из дома Портуты. Женщина шла следом, негромко напевая монотонную и ритмичную ритуальную мелодию, сопровождая наш путь осыпанием лепестков красного цветка.

Встречные люди подхватывали напев Портуты. Они выстраивались шеренгой по всему нашему пути, цеплялись за руки и замирали. В глазах каждого встречного я читала приговор.

По коже побежали мурашки, рождая страх. Я с первобытным ужасом наблюдала за тем, что происходит, и не могла поверить, что все это — правда. Каждый шаг отдавался громким стуком в сердце. Это действительно был ритуал, окончание которого ознаменует моя смерть.

Чем дальше мы шли, тем труднее было ступать. Нарастающая паника судорогой сжимала сердце. Меня практически несли на руках, потому что ноги уже не слушались. Я не могла думать, все мысли вытеснила мелодия моей смерти. А мы все двигались вперед…

Наш путь прервался посреди округлой поляны. Расплывающееся пространство сузилось в одно изображение — огненный контур, обозначающий границы территории ритуала. Племя разожгло кострища, расположив их так, что те одной линией точно повторяли границы поляны. За пределами этой линии собрались сотни человек, забрасывая внутрь круга цветы. Их лепестки ловили последние предзакатные лучи солнца. Я вскинула голову и увидела место моей смерти.

Это был огромный ритуальный камень — большая копия того, что я уже видела ранее, когда искала место для палатки. Охранники толкнули меня в его сторону. Я уже не могла прекратить непрерывный поток слез, быстрыми дорожками стекающих по щекам. Рухнув на колени, я начала сотрясаться от рыданий.

Нет, так же нельзя! Нельзя! Нельзя!!!

Наплевав на мое состояние, охранники поднялись по маленьким камням выше и, прижав меня к жестокой и холодной каменной глыбе, надежно привязали веревками. Веревками, которые испепелятся, а я рухну прямо вниз, в костер. Племя продолжало петь и кидать цветы, а я не могла прекратить плакать.

Двадцать три года, постоянная борьба с собственным родом, а в завершении неминуемая смерть в огне ритуального костра спятившего племени. Чувствуя, как рыдания разрывают изнутри, я не могла прекратить думать о том, как мало сделала в своей жизни.

Буквально всю себя я потратила на учебу и работу! Всю жизнь!

Я практически не путешествовала, все откладывала на потом. Думала: куда же спешить? Впереди целая жизнь! Целая прорва времени!

Я просыпалась, летела на работу, застревала в пробках, повторяя это изо дня в день. Неделю за неделей. Месяц за месяцем. Год за годом одно и тоже!

Я тратила себя на других людей, беспокоясь об их имидже, но совершенно наплевав на себя! Я верила в то, что это делает меня счастливой. Но теперь, над кострищем совей смерти, я поняла, что мне и вспомнить-то нечего.

Всего одна дикая влюбленность, которая даже не закончилась помолвкой, потому что я ответила «нет» на предложение руки и сердца человека, которого любила. И ведь я знала, что буду счастлива рядом с этим человеком, который безмерно меня любил, слепо веря и доверяя. Но я отказалась. Почему? Слишком просто.

Всю свою жизнь я искала трудности. О да, так ценила стресс! Это же адреналин! Ради этого стоит жить: удовлетворение от хорошо проделанной трудной работы.

Люди тем временем жили, путешествовали, влюблялись, танцевали под дождем, смеялись, рыдали, переживали самые яркие мгновения своей жизни, расставались и снова сходились, бегали по утрам, купались в океане, прыгали с парашюта.

А где же была я? На ивенте. Или, может быть, в офисе — разбиралась с чужой жизнью вместо того, чтобы строить свою.

Каждый божий день я проживала по четко скоординированному плану. Дом, работа, бутик, дом и снова работа. Избегала семьи, избегала друзей, избегала любви.

Даже собаку не заводила, потому что считала, что она будет меня ограничивать. Словно именно из-за нее я не смогла бы резко и спонтанно отправиться в путешествие. Боже, я так боялась всего, что может меня контролировать, даже не понимая, что это я сама себя загоняю в рамки надуманными проблемами! Как же это глупо!

Племя разразилось громким криком. Вождь выступил вперед, вперив в меня костяной посох. Он произносил речь, обвинительно указывая на меня. Словно это я была виновата в каждой из их бед. В смертях, в болезнях, в засухе. Во всем!

Он говорил очень долго, но речь ускользала от меня. Пелену перед глазами застелила линия слез. Я слышала лишь удары собственного сердца и ожидала, когда снизу затрещит костер моей смерти.

Племя не заставило себя ждать. Вождь выкрикнул последнее слово, поджигая факел в ближайшем кострище.

Сейчас он подожжет те ветки, что лежали у моих ног, они подниму столп пламени. Камень нагреется, веревки испепелятся, и я рухну вниз, сгорев в огне чужой ненависти. Умру за то, что не позволила мужчине тронуть себя. Умру за то, что защищалась.

Затрещали поленья. Я закричала, с первобытным ужасом глядя на вспыхнувшее пламя. Оно быстро охватывало пропитанные чем-то поленья, распространяясь, обхватывая окружность камня. Кожу обдало теплом, согревая замёрзшие конечности. Скоро я буду ненавидеть этот жар!

Я кричала сквозь слезы. Это была истерика. Я оглушила себя собственным криком, впрочем, не прекращая эту пытку израненного горла. В груди цвела паника, охватывая каждую частичку тела. В висках пульсировала острая боль, меня затошнило.

***

Когда над огнем взмыло облако пара, я была близка к обмороку. Впрочем, не переставала кричать.

Чувствуя, как ослабевает веревка, я приготовилась падать, вцепившись в поверхность камня так, что почувствовала, как сломанные еще вчера ногти хрустят. Я никогда так не плакала. Я просто не знала, что можно испытывать что-то подобное! Что-то настолько животное, дикое и ужасающее своей первобытностью. Это было что-то на гране безумия.

Когда сильные и холодные руки обхватили талию, я начала вырываться, уже не осознавая, что происходит. Я была готова защищаться! Черт, да в тот момент я была способна на убийство.

Вырываясь, пинаясь, крича и царапаясь, я просто не понимала, кого бью, от кого пытаюсь убежать. Но в ответ не били, даже не пытались заставить открыть глаза, только держали, прижав к себе. В какой-то момент я задрожала и затихла, доверчиво обхватив того, кто так крепко держал. Сквозь слезы раздавались громкие всхлипы, мои руки непроизвольно вцепились в спасителя. Больше не было жарко, ступни не обжигало огнем, перед глазами не маячило пламя.

Только спустя некоторое время я смогла открыть и поднять вверх глаза. Арчибальд.

Это стало понятно сразу же, как только я увидела плечи спасителя, обтянутые дорогой тканью идеального костюма. Чуть отстранившись, но не выпуская из судорожного захвата своего спасителя, я подняла лицо и встретилась взглядом с мрачным взором нашего президента.

Мне поплохело. Это была совершенно другая гамма эмоций, слившаяся воедино с истерикой. Однако потерять сознание не удалось. За последние два дня я выполнила десятилетнюю норму по падению в оборок.

Сейчас во мне боролись две сущности: испуганная девочка, нуждающаяся в поддержке, и наследница рода Оплфорд, осознающая весь ужас такого поведения в обществе президента.

Но послав к черту предубеждения, я покрепче обхватила шею Остина Габриэля Арчибальда, недвусмысленно намекнув, что отпускать не собираюсь. Сейчас мне просто было хорошо. И не важно, как это выглядит со стороны.

Страх и боль, пережитые за все время, проведенное в этом адском лесу, скопились и вот-вот были готовы выплеснуться потоком новых слез. Я даже угрожающе шмыгнула, испуганно глядя в глаза своего героя. И пусть кто-то попробует доказать обратное.

— Мисс Оплфорд, — раздалось рядом деликатное покашливание Илдвайна Кларка, доктора резиденции Арчибальдов. — если вы отпустите мистера Арчибальда, то я смогу оказать вам первую медицинскую помощь и…

— Нет! — категорично отказалась я, опасаясь, что все это — игра воображения, как бывает у изможденных путников в пустыне.