Страница 72 из 73
— Ой, извини!
— Ты же горчичники собрался ставить, не извиняйся. Больная для врача не женщина, а пациент.
— Можно я тебя накрою?
— Нельзя. Начинай.
— Честно говоря, я не умею.
— А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок! Нельзя же так. Обними хотя бы, если помочь не хочешь. Видишь же, девушка страдает, мается. По тебе, между прочим, сохну. Скажешь, не знал, не видел… а чего ты вообще замечаешь! Думала, догадаешься, подойдёшь, прижмёшь к сердцу. Ага! Жди. Так и помру девственницей. Ну почему ты такой недогадливый, робкий!
— У тебя, похоже, температура высокая. Наверно воспаление лёгких. Сейчас скорую вызову. Потерпи, Оленька!
Виктор трогал её кожу губами, как обычно это делала мама, проверяя, есть ли жар. Тело действительно горело.
Оленька перевернулась, обхватила Витькину шею руками, принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.
Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника, Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.
Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать.
Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала сомнений.
Казалось, что Витька всегда знал, как будет происходить близкое знакомство возбуждённых тел.
На какое-то мгновение к нему вернулось сознание. Он испугался, пытался накрыть Олю одеялом. Девичья нагота и доступность не были очевидно дозволенными. Она девушка, значит всё, что находится под одеждой, под запретом.
Юноша осознал, что совершает нечто недозволенное, безнравственное по отношению к девственнице, даже греховное.
Витька на автомате завернул Оленьку, совершая спонтанные, необдуманные действия и тут же впился в её рот губами, испытывая неземное наслаждение.
Он целовал глаза, нос, шею, волосы, уши, в то время как руки лихорадочно путешествовали по возвышенностям и впадинам.
Витька чувствовал экзотический, несравнимый ни с чем вкус, который воспламенял внезапно разбуженную похоть.
Как долго он мечтал, забыв про запреты ласкать Оленьку.
Оба моментально улетели в страну грёз, в иную вселенную, где не было его и её, где тела и души сливались в единое целое, представляющее из себя концентрат наслаждения и блаженства.
Всё, что случилось после не оставило иных воспоминаний, кроме бесконечного состояния эйфории.
Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в сознание, поняла, что стала взрослой, о чём свидетельствовали следы на простыне и на теле, что не подумали о возможных последствиях.
— Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла! Что я теперь маме скажу!
Оля зарыдала, уткнулась в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками.
Витя гладил голову девочки, прижимал к себе. Сегодня и он стал мужчиной, следовательно, Оля — его женщина, его жена. Теперь он в ответе за неё. Наверно это и есть любовь.
— Всё, девочка, к чёрту все эти перегородки. Теперь мы семья, и спать будем на одной кровати. Милая. Как я рад, что наконец-то мы решились! Не представляешь, как я устал от тревожных мыслей и неразделённых чувств.
А Оля плакала. Уже тише, закапываясь носом в Витькину грудь, всхлипывая время от времени, почти засыпая.
В кудрявой головке мелькала странная мысль, что добившись, чего хотела, воплотив чувственные грёзы в реальность, дойдя до заветной цели, ощутила вдруг в душе гнетущую пустоту.
Чего она, в сущности, добилась? Продегустировала вкус настоящего взрослого секса? Определённо ничего особенного. Было состояние планирования, приятного опьянения, безграничная радость, эйфория и много чего ещё, но совсем недолго.
Когда всё закончилось, стало не очень здорово.
Откуда-то извне налетела ноющая тоска, меланхолия, отчаяние, ощущение беспомощности, апатии, вины, злости. Захотелось остаться одной, зарыться с головой под одеяло, и плакать, оттого, что поступила необдуманно, поспешно, глупо.
Возможно, так случилось от неожиданности, от страха неизвестности, которые догнали позже, когда было поздно чего-то менять.
Оля незаметно заснула, что-то бормотала во сне, просила не подходить, не трогать.
Минут через двадцать она проснулась, забыв про тоску и уныние, начала снова приставать к Витьке.
Новоявленные любовники не ведали покоя до самого утра, вновь и вновь покоряли вершины блаженства, падали в изнеможении, и приступали к новому штурму.
Оленька оказалась особой любознательной, ненасытной. Витька физически не мог удовлетворить маленькую женщину в нужном объёме и ритме. Ей нужно было ещё и ещё, а ему необходимо рано вставать, идти на работу, потом на учёбу.
Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Сначала у них была медовая неделя, потом месяц. Оленька незаметно превратилась в настоящую женщину.
В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника.
“Мой, больше ничей”, постоянно повторяла она, и этому приходилось верить. Оля отвадила, исключила из близкого окружения всех подруг и Витькиных друзей, старалась контролировать мужчину поминутно, посекундно.
К ней вернулась прежняя уверенность. Теперь Оля знала, что старалась не зря. Витька мог стать идеальным мужем. Единственное, что теперь её угнетало, это цепкие мысли о залётных хищницах, для которых её мужчина мог стать желанной добычей.
Говорят, мужчины, когда страстно влюблены, излучают сгустки энергии, и феромоны, гормоны любви, на которые словно мотыльки на пламя свечи слетаются охмелевшие от романтических запахов подружки.
Оля старательно разжигала влюблённость и страсть, приучала Витьку к эротическим деликатесам, знания о которых черпала в институтской библиотеке, старалась утомить его сексом до предела, чтобы исключить желание лакомиться на стороне.
Это был её пунктик. Оля маниакально сомневалась в Витькиной верности.
— Вдруг какая-нибудь нахалка поймает сигналы вожделения, поманит неизведанными, оттого притягательными прелестями, которые могут показаться соблазнительнее, чем её собственные.
Оленька начала контролировать Витькины передвижения, действия, беседы и встречи, каждый шаг.
Поначалу он принимал настойчивые надзорные старания с улыбкой, считал эти действия свидетельством большой любви. Позже ревность стала утомлять и раздражать.
Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, едкие замечания по поводу встреч, разговоров, случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку, навязчивые попытки найти несуществующий повод подозревать, казались бредом умалишённого.
У него и в мыслях не было чего-то подобного.
— Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, — злобно кричала любимая, — мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.
— Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, в отца. Даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь я отдаю тебе. Ты мою любовь до донышка выпиваешь. Разве кто-то ещё способен выдержать твой неугомонный темперамент? Подозрения напрасны, беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если не способны друг другу верить? Я ведь тебя люблю.
— Это не мешает тебе заглядываться на красоток. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Мне ли этого не знать. Не морочь мне голову, выбрось из головы обладательниц фривольных выпуклостей, иначе не знаю, что с тобой сделаю.
Оленька начинала истерично лить слёзы, которые Виктор заботливо слизывал, пытаясь успокоить.
Невыносимая мука, когда женщина плачет.
Обычно такие стычки заканчивались примирением в кровати, серией страстных акробатических этюдов.