Страница 4 из 73
Впервые в жизни я был внутри женщины без её согласия.
Она всерьёз сопротивлялась, визжала, брыкалась, но как-то вяло, словно играла в поддавки: я так и не понял — в шутку или всерьёз отбивалась, но слёзы в её глазах были вполне натуральные.
Потом я долго успокаивал Люську: ласкал, осыпал с ног до головы поцелуями, обнимал. Ощущение от мужского триумфа было необычное, невероятно сладостное. Впервые в жизни я чувствовал перед ней ответственность, непонятно откуда и почему возникшую.
Мне не хотелось её отпускать.
Мы так намаялись, что уснули нагишом в обоюдных объятиях. Когда очнулись, была уже ночь с субботы на воскресенье. Ехать домой Люське было поздно, тем более, что мы снова загорелись и долго-долго гасили пожар вожделения, доводя тела до конвульсий и судорог, после чего пили кофе с коньяком и опять ныряли в постель.
Коньяк мы закусывали поцелуями, запечённой курицей из ресторана и бешеным сексом. В таком ритме мы встретили утро понедельника.
На работу я явился с бешеными глазами и свежим перегаром.
Как назло с самого утра офис снова посетил тот проблемный клиент, разозлил меня вконец, вынудил сорваться, нагрубить.
После выяснения отношений последовала жалоба руководству. Свою негативную роль, конечно же, сыграл и запах винных паров.
Меня уволили.
Вечером приехала Люська. Я видел, как она заходила в подъезд, слышал звонок в дверь, потом телефонные трели.
Я был зол на неё, на себя, чувствовал себя прелюбодеем, предателем, поэтому дверь не открыл.
Всё-таки спать с друзьями не самая лучшая идея, тем более, когда у тебя есть невеста.
Потом я недели две искал новую работу, по поводу чего очень сильно переживал. Хорошо хоть статью в трудовую книжку не тиснули.
Люська приходила ещё несколько раз. Её номер в смартфоне я заблокировал: чувствовал, что-то в наших отношениях переменилось, вышло на иной уровень. Так недолго и в зависимости оказаться.
Позже, почти через месяц, она всё же нашла способ встретиться. Вид у подруги был более чем странный. От её жизнерадостности не осталось следа: грустинка в глазах, понурые плечи, напряжённая поза.
Мы стояли друг против друга и молчали.
Как же я хотел, чтобы это быстрее закончилось.
— Привет, Вадим, ты стал неуловимым. Обиделся, что ли? Я бы хотела с тобой поговорить.
— Начинай.
— Только не здесь. К тебе… или в кафе. Деньги у меня есть.
— О-кей, пошли ко мне. Кажется с того раза осталось немного виски и Бейлис.
— Я не пью, мне нельзя. Просто поговорим.
— Денег у меня нет, Люся, если ты рассчитываешь занять. Меня после нашего бурного свидания уволили. Перегар, нервы. Одно к одному. На новой работе зарплаты ещё не было. Кстати, с Вероникой мы расстались. Я посчитал, что не имею права её обманывать дальше.
— Дома расскажешь. У меня с собой пирожные и печенье. Будем пить чай.
— Хорошо, только, пожалуйста, недолго. Настроения нет.
— У меня тоже.
Люся сидела, допивала уже третью чашку и молчала.
— Так о чём ты хотела поговорить? Я устал, думал выспаться.
— Завтра же выходной. Поговори со мной, Забродин. Ты же видишь, я не в себе.
— О чём, Люся? О том, что мы ненормальные, о том, что перепутали всё на свете: отношения, чувства, дружбу. О том, что всё хорошее свалили в кучу, превратили жизнь в балаган, в грязное дерьмо? Знаешь, у меня внутри что-то сломалось после того, как ты пошутила, будто я стал папой. Я реально тогда поверил.
— Вадик, я не шутила, не играла с тобой. Всё было именно так, как было. Ты пока не папа, но можешь им стать, если захочешь. Женись на мне.
— О чём ты, Люсьен? Жизнь понарошку, секс для здоровья, папа по приколу, любовь ради хохмы. Глупо растрачивать жизнь на имитацию отношений. Наверно мы с тобой не умеем любить всерьёз.
— Прости меня, Забродин. Я глупая. Я позволила себе зачать ребёнка, не спросив тебя. Зачем ходить вокруг да около, я действительно беременна. От тебя. Что скажешь, Вадик?
— Не знаю, что ответить. Я притворяюсь, что не люблю, ты лжёшь, что любишь. Какое будущее ждёт нас и нашего ребёнка?
— Я не ослышалась, ты сказал “нашего”?
— Как я могу отказаться, если ты говоришь правду? Оставайся, давай проживём ночь с этим знанием, давай прочувствуем, нужны ли мы все друг другу.
— Конечно, нужны. Я всегда тебя любила, только признаться не могла, привязаться боялась. Я же львица по гороскопу, ты — водолей. Мне мама сказала, что эти знаки не уживаются. Я ей верила… и не верила. Теперь проверить хочу.
Возвращение блудного мужа
А в зале нашем тесном стулья заняты.
Я сам себе шепчу из темноты:
— Сидят же люди, знают всё, что знаешь ты,
А раз они глядят, гляди и ты.
Александр Аронов
Ромашка (да, есть и такие имена), муж называл её проще — Машка, недоумевала: мало того — искренне чувствовала себя обиженной и преданной самым родным, самым любимым человеком.
Когда и как началось отчуждение, разобщение, холодность — даже слово подобрать невозможно к тому, что случилось между ней и мужем, Машка сама не могла припомнить.
Витя, муж, очаровал её некогда, в пору трепетных романтических восторгов, моментально, можно сказать, с первого красноречивого взгляда, пойманного нечаянно.
Юноша восхитил, загипнотизировал её настолько неожиданно и быстро, что девушка сама не могла поверить в стремительно разрастающиеся, на удивление противоречивые чувства, берущие власть над её поступками и рассудком.
Её накрывали с головой неуправляемые импульсивные эмоции. Чувственные влечения и сладкоголосые соблазны, суть которых она не в силах была понять, выворачивали воспалённый внутренний мир наизнанку.
Виктор мог нечаянным взглядом, обращённым не к ней, абсолютно нейтральной фразой, включить изумительные внутренние вибрации, удивительно приятные акустические, визуальные и обонятельные ощущения, которые нежно ласкали и гладили каждую клеточку впечатлённого неведомой сладостью тела.
Виртуальное ощущение мягких прикосновений было настолько реалистичным, что по коже начинали толпами бегать мурашки, вызывая удивительно приятную истому, волнительную дрожь и странного характера цветные видения.
Конечно, Ромашка и прежде знакомилась с мальчиками, имела опыт пробных поцелуев, была знакома с волшебным действием трепетных, непохожих на дружеские объятий, и мимолётных целомудренных прикосновений.
Мама предупреждала о том, что у мальчишек в возрасте созревания на уме совсем не любовь, что их наивными чувствами движет ненасытное интимное любопытство, на которое юношей толкают древнейшие инстинкты, поэтому непристойных действий, слишком близких отношений, избегала.
С Виктором всё было иначе: не он ей, а она, Машка, первая призналась в любви.
Как же трепетало её сердечко в тот миг, как подкашивались коленки, как кружилась голова!
Теперь всё это в далёком прошлом.
Неожиданно и вдруг Ромашка поняла, что они перестали принадлежать друг другу, потеряли способность или интерес сливаться в сладостном экстазе.
Им перестала требоваться близость. Совсем-совсем!
Витя всё так же нежно целовал, когда встречались и расставались, гладил волосы, прижимал к груди, что-то приятное и лестное шептал на ушко, щекотал губами одному ему известные чувствительные точки на шее. Как и прежде супруги спали в обнимку, соблазняя горячим дыханием, запахом близости, дурманящим голову и щекочущим внизу живота.
Вожделения и желания было достаточно, даже много… а слияния не было.
Не было и всё!
Ромашка долго не замечала загадочную перемену в отношениях: исчезновения интимных поединков, томных прелюдий, страстных состязаний на супружеском ложе.
Виктор обычно сам был инициатором изнуряющих, но вкусных эротических забегов на невероятно длинные дистанции, иногда на все выходные. Жена играла забавную ритуальную роль: иногда недотроги, реже — страстной гетеры или ненасытной хищницы.