Причудливые виражи

— Не капризничай. Ты же не девочка. Месяц туда, месяц сюда. Как же ты раньше жил без нагих красавиц, не умер ведь?

— Раньше я был одиноким молодым оленем, теперь жених, без пяти минут муж. Разве я не имею права рассмотреть, прикоснуться к сокровищам юной избранницы? Предлагаешь кота в мешке приобрести? Обидно, согласись.

— Я, по-твоему, кот, то есть, если расшифровать правильно — кошка драная?

— Чё сразу драная? Кошка как кошка: белая, пушистая, гладенькая, очень даже нежная. Это снаружи. Но ведь всё остальное под замком.

— Чего именно ты хочешь прямо сейчас увидеть?

— Если бы знал, чего, сказал. Потому и хочу, что не представляю, о чём прошу. Ты для меня непостижимая загадка, мистическая тайна, нечто недосягаемое, сокровенное.

— Денис, не хочешь ли ты сказать, что только ради этого замуж меня зовёшь?

— Боже упаси! Не говорил я такого, и в уме не держал. И всё, раз так, закончим этот разговор. После свадьбы, значит, после свадьбы. Пошли заявление подавать.

На следующий день весь институт знал, что Ева выходит замуж.

Студенты, намеренно посвящённые в тему, крутили у виска, показывая пальцами на Дениса. Но правду сказать, намекнуть жениху на недавнюю доступность невесты, никто не решился.

Маховик приготовлений закрутился, набрал обороты.

Время до торжества пролетело быстро.

Егор несколько раз хотел с Евой поговорить, но каждый раз передумывал. Похоже, его основательно ломал тот факт, что им как бы пренебрегли, что нашёлся олень, которму без разницы, кого чпокать, лишь бы на постоянной основе.

Не только девушка попала в зависимость, парень тоже мучился сомнениями и желанием восстановить статус-кво. Таких сказочных ощущений, какие он испытал с Евой, не удавалось повторить с другими девицами.

Что-то странное происходило с ним: рвало душу, настойчиво требовало вернуть отношения в прежнее русло.

Егор ревновал и ненавидел.

Подруга уплывала в неизвестном направлении, возможно навсегда. Нужно на что-то решаться. В конце концов, он тоже жил, с кем хотел. Какие в таком случае могут быть претензии? Сам виноват не меньше.

— Пора прибиваться к какому-то берегу, — убеждал себя Егор, — спать можно с любой девкой, не с каждой в рай попадаешь. Ева единственная, с кем мне было по-настоящему хорошо. Покуролесили, наделали глупостей. С кем не бывает. Подумаешь — проблема. Я и дальше монахом быть не намерен. Сколько девчонок оприходовал — ни одна не зацепила. Стоит, конечно, поучить засранку, чтобы впредь место на коврике у порога знала. Но это потом. Или никогда. Знать бы: любовь это у неё, или так, романтические страдания по поводу утраты любимого меня. Думать нужно, думать!

Денис тоже ходил сам не свой: переживал, волновался. Терзала парня некая неопознанная тревога, которую он списывал на неопытность и величину ответственности.

Он старательно примерял к себе роль главы семьи, мужа, но при этом чувствовал себя словно ощипанным, неполноценным. Постоянное сексуальное напряжение без разрядки лишало сил и жизненной энергии.

Мысли о нереализованных желаниях высверливали мозг, угнетали психику, невольно приковывали внимание к недоступному, но такому желанному центру притяжения.

Ева старательно, можно сказать, талантливо, играла роль застенчивой невесты: злорадно разжигала его возбуждённое состояние, продлевая интимные мучения жениха.

Она сама не понимала, на что злится, почему так изощрённо мстит человеку, который по-настоящему её любит.

Ева старательно, весьма увлечённо ласкала Дениса, намеренно переступая ей же обозначенные границы, но не допускала близкого интима, получая от этого процесса неподдельное удовольствие.

Ей-то что — получить разрядку совсем не сложно: стоит только свистнуть — желающие слетятся на сладкое, как коршуны на загнанную дичь.

Девушка понимала и чувствовала, что с Денисом ей было бы хорошо: он надёжный, верный, но желание вновь завоевать расположение и любовь Егора, одержимость страстью непременно получить желаемое, было сильнее.

Эта раздвоенность бесила Еву, заставляла чувствовать некое подобие вины, отчего причинять боль потенциальному жениху казалось логически верным ходом: пусть почувствует то же, что она.

Жалеть Дениса Ева не собиралась. Сам себя в силки заманил.

— Какая разница, что он ни в чём не виноват! Такой же кобель, как и прочие мужики. Небось, корешок не отвалится, не завянет, оттого что не дала. Переболеет, другую давалку найдёт, если что, она и вылечит. Лишняя наука никому не повредит. Меня тоже учили, и унижали тоже.

Одно только не давало Еве покоя: а если не оправдаются расчёты, если старания напрасны, если Егор плюнет и разотрёт, покажет напоследок кривую ухмылку и большой кукиш?

— Придётся ведь всерьёз замуж идти, — негодовала она, — ну и что, другие живут без любви — не умирают. Но ведь детей от Дениса рожать придётся, вот где засада, всё прочее ерунда. Зато думать ни о чём не нужно: сам добудет, сам принесёт, ещё и уговаривать будет, чтобы отломила ломтик. Красоту и молодость всегда можно выгодно продать, на худой конец, сдать в аренду. Не будет хватать секса, заведу любовника, только и всего.

И ещё одно волновало её сейчас — утраченная девственность.

— Зачем я, дура бестолковая, в целомудренность-то с ним играла? Ладно, с этим вопросом можно справиться, только беспокоиться об этом придётся заранее, прямо сейчас. Тут уж не имеет значение, клюнет Егорка на провокацию, или нет. Подстраховаться нужно сразу, немедленно. Девочки говорили, что операция по восстановлению девственной плевы довольно простая: только плати.

Как ни мечтала Ева достать ревностью Егора, но пути к отступлению решила подготовить.

— Опасная игра, — переживала она, — небольшой промах и все усилия окажутся напрасными. А что делать? Охота — пуще неволи. Егорку женихом хочется, хоть застрели. Люб он мне, и сладок. Денис лишь для скамейки запасных игроков годится. Какой с него прок, кроме роли приманки на крупную дичь?

— Ни за что не отступлюсь, — решила Ева, — или пан, или пропал. Я своего добьюсь, чего бы это ни стоило.

— Пошевелить милого дружка нужно, слухи распустить про нашу с Денисом большую любовь: про нежность, привязанность и страсть. Пусть побесится Егорка, пусть вспомнит наши жаркие ночи. С него не убудет: страдания облагораживают. После отомщу за непонятливость, когда дело сладится. Так накажу, что мало не покажется.

Никогда Ева не думала, что на такое способна. Чего только ради любви не сделаешь.

Сглупила по молодости, пока разницы никакой между мужиками не понимала, теперь приходится нервами расплачиваться, чтобы хоть попытаться исправить те ошибки.

— Авось повезёт. Верила бы в бога, помолилась. На Егоркин эгоизм, на самоуверенность и самолюбие, которого у него через край, весь расчёт.

Время стремительно летело, а вестей от любимого всё нет и нет.

Молчит как партизан.

— Неужто отступится, гадёныш? Неужели не нужна я ему совсем, и это после всего, что между нами было, — Ева всплакнула, сжала кулачки, — не прощу, пожалеет, что на свет появился! Ладно, под венец, так под венец. Назло Егорке накануне свадьбы преподнесу Денису золотой бонус на тарелочке с голубой каёмочкой. Будет захудалому женишку премиальный секс от Евы в подарок, чтобы глаза на лоб вылезли. Пусть оба подавятся. Покажу мальчишке небо в алмазах, дно самого глубокого океана в жемчугах да алмазах. Ради принципа покажу, наизнанку вывернусь.

Девушка злилась непонятно на кого: сама ведь кашу заварила, сама скверную игру затеяла.

— Локти Егорушка кусать будет, да поздно может статься. Девственники, они жуть какие плодовитые: могут сразу семя удачно пристроить. А если придёт, но поздно, опять хитрить придётся, по абортам бегать. Ну отчего женская доля такая горькая? Решай, не решай — всё одно проиграешь. Любой выбор плох.

Ева заметно нервничала, не в силах принять единственное решение.

— Егорка люб и дорог, но хозяином никогда не будет: денег приличных не заработает, по девкам бегать не перестанет. Он мужик до мозга костей. Когда и побить может, с него станется. Зато с ним сладко. Может и недолго счастье продлится. Да если даже самую малюсюсенькую капельку, но горячего и страстного, какого хочется. Только бы клюнул. Приди, Егорушка, что же ты молчишь!