Причудливые виражи

Километры и время пролетели незаметно.

Генка забежал по пути в ночной магазин, выбрал приличный сорт Мартини, пачку апельсинового сока, пару шоколадок.

Продуктов в холодильнике должно быть достаточно. В прекрасном настроении, предвкушая океан удовольствий, влетел он на седьмой этаж без лифта, тихохонько, ведь это сюрприз. Неслышно отомкнул замок.

В воздухе квартиры плотно висел тяжёлый мускусный запах, который сложно с чем-либо иным перепутать — насыщенный гормонами дух безудержной похоти.

Сердце невольно ёкнуло, остановилось, подпрыгнуло, пропустило пару размеренных тактов, вновь завелось с болью в груди, словно после удара тяжёлым предметом.

Генка не успел ничего понять — сработала интуиция. Или подсознание.

Банк памяти хранит многое. Специфическое пряное испарение пахло изнурительным, многочасовым энергичным сексом.

И где? В его доме, в супружеской спальне.

Ни знать, ни видеть того, о чём подумал, не хотелось.

Но ведь он может ошибаться. Мало ли в жизни случайных совпадений. Говорят, так воняют некоторые сорта сыра. Правда пристрастия к данному экзотическому продукту Лариса точно не имеет.

Делать нечего — нужно проверять.

Генка снял туфли, осторожно прокрался в спальню, окна которой смотрели на восток. Было раннее утро, до рассвета оставалась пара часов. Зато, ярко светила полная луна. В другое время такой пейзаж мог бы растрогать до слёз очарованием прекрасного, но сегодня, сейчас повода для благодушия не было.

Два влажных обнажённых тела наслаждались близостью на его супружеском ложе; как голубки — в первозданном, никакой одеждой не обременённом виде, циничные и дерзкие в бесстыдной наготе.

Лариса, его Лариса, широко раскинула прелестные белые ноги, обнажая соблазнительно выбритый вход в пещеру наслаждений.

Голова её покоилась на руке атлета. По объёмным мышцам было видно, насколько он физически развит. Вторая рука обхватывала расплющенную грудь жены.

Одежда любовников в беспорядке разбросана на полу. На тумбочке два фужера с остатками тёмного вина, пустая бутылка.

Вид и запах душераздирающей сцены были невыносимо омерзительны.

Генку передёрнуло. Промелькнуло желание немедленно включить свет, насладиться панической реакцией коварных эгоистов.

Но зачем, разве это чего-то изменит? Всё уже случилось. Возможно не в первый раз.

Шокировало, озадачило, возмутило до глубины души уверенное спокойствие жены. Она же знает, что у мужа исключительно острое обоняние. Даже спустя время он почувствовал бы посторонний запах.

Впрочем, это уже не имело значения: Геннадий больше не хотел видеть мгновенно ставшую чужой и враждебной Ларису.

Похоже, Маша, у её родителей. Такое часто бывает.

Думать ни о чём не хотелось. Даже не так — мыслей было слишком много: они суетились, толкались и мешали друг другу, создавая хаос, отчего казалось, будто голова пустая и звонкая.

Мужчина тихонько раскрыл встроенный шкаф в коридоре, отыскал ключ от бабушкиной однокомнатной квартиры.

Лариса настаивала её продать, а Гена считал, что позже она пригодится для Маши, уже почти взрослой, чтобы жить самостоятельно. Не заметишь, как выпорхнет из гнезда. Нужно же ей где-то жить.

Вот и пригодилась квартирка.

Купленные перед поездкой продукты пришлись кстати. Он положил их в сумку. На выходе вспомнил, что нужно дать супруге знать, что он всё видел.

На тумбочке в прихожей открыл тетрадь, написал размашисто “Насладился в полной мере незабываемым зрелищем! В постели с Тарзаном ты была великолепна. Не решился отвлекать и беспокоить. Бывший муж”

До бабушкиной квартиры пять кварталов городской застройки. Машина ещё не остыла.

Ехал Гена осторожно, медленно. Торопиться теперь было некуда. Заснуть всё равно не удастся.

По радио опять крутили ту же мелодию Наутилуса.

Горькая кривая усмешка отпечаталась на его лице, когда начал улавливать текст песни, — в комнате с белым потолком, с правом на надежду. В комнате с видом на огни, с верою в любовь. Я ломал стекло как шоколад в руке, я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе, я смотрел в эти лица, и не мог им простить того, что…

Генка определённо не мог простить коварное, чудовищное предательство.

С ним происходило нечто не совсем понятное — какое-то болезненное раздвоение: с одной стороны тошнило от брезгливости, и тут же всплывало желание грубо изнасиловать жену, чтобы она почувствовала боль и унижение, но при этом смотреть в её распутные глаза.

Жалко было почему-то не себя — её: Лариса ведь такая беспомощная в повседневной жизни.

Она никогда не работала, ничего толком не умеет. Интересно, что скажет дочь, когда узнает причину его бегства… как отнесётся к нему, к матери, с кем решит жить?

Возможность оставить всё, как есть, вернуться позднее, простить, даже не приходила в голову.

“Почему, почему, почему”, — спрашивал себя Гена, и не находил ответа.

Лариса — единственная в его жизни женщина. Он однолюб.

Ни детских, ни школьных романтических приключений у него не было.

Этими качествами, преданностью и верностью, мужчина гордился, женщиной своей неслыханно дорожил, относился к ней как к хрупкому экзотическому цветку: впитывал её сладкий нектар, наслаждался деликатным лакомством, оберегая от тягот жизни, от обстоятельств, от житейских трудностей, ударов судьбы, бытовых проблем.

По возможности старался выполнять хозяйственные обязанности, выделял Ларисе значительную часть семейного бюджета на личные расходы, никогда не заводил склок, гасил большую часть незначительных разногласий, уступая во всём.

Взамен ему нужна была только любовь. Разве это так много?

Как же несправедлива жизнь, позволяющая расплачиваться за добро фальшивыми отношениями!

Мозг высверливало жгучее желание немедленно проникнуть в сознание Ларисы, тайком узнать, в чём кроется причина предательства, что конкретно подвигло жену свершить над ним духовную казнь.

Геннадий во всём винил только себя, хотел разобраться в причине разобщения, вникнуть в суть своего и жены эксцентричного поведения, в тонкости взаимных отношений, в нюансы трагического несовпадения интересов.

Знать бы, чего любимой не хватало. Не было у него возможности уделять супруге больше внимания: ни друзей, ни посторонних занятий не имел, старался, как мог обустроить комфортную жизнь семьи.

Перестарался?

Гена задумался, отвлёкся, не заметил вовремя как возле остановки, на которой стояла женщина с чемоданом, въехал в глубокую лужу, подняв фонтан брызг.

Грязная вода с головой накрыла бедняжку.

Мужчина зажмурился, сжался, физически почувствовав негодование и праведный гнев на себя. Его эмоции вместе с водой стекали с потерпевшей ручьём.

Немедленно остановиться, подать машину назад, извиниться, что-либо в качестве компенсации или оправдания предпринять, — вот что могло усыпить, рассеять невесёлые переживания.

Облитой грязью даме было сейчас гораздо хуже, чем ему.

Женщина не кричала, не выплёскивала оправданное неприятным обстоятельством раздражение. На её лице отражалась лишь беспомощная растерянность.

Она была готова разреветься.

Так обычно выглядят обиженные дети.

Геннадий взял чемодан, не спрашивая разрешения, положил в багажник, не произнося ни слова, слишком уверенно для себя прежнего расстегнул на ней пальто, снял его, встряхнул, свернул грязной стороной наружу, и тоже отправил вслед за чемоданом.

— Геннадий. Извините, не хотел вас обидеть — задумался. Если честно — была причина, хотя она меня не оправдывает. Что вы делаете на остановке в такое время, автобусы ещё не ходят?

— Не поверите — развожусь. От мужа сбежала.

— Бывают же такие совпадения. А я от жены удрал. Втихаря, как нашкодивший мальчишка. И куда теперь? Отвезу, куда скажете. Я теперь ваш должник, у меня уйма времени. Обязан реабилитироваться. Если в химчистке пальто не отчистят — обязуюсь купить новое. Так куда вас?