Проклятие рода Карлайл

Неделя пролетела быстро, и вот Фредерику пришлось уехать в Лондон. Эмбер только надеялась, что это ненадолго, что совсем скоро он снова вернется к ней.

Попрощавшись с мужем, она вдруг почувствовала такую усталость, что тут же поднялась в небольшую светлую гостиную, оклеенную кремовыми обоями в золотистый цветочек. Эта комната стала ее любимой. Здесь было всего одно широкое окно, но помещение располагалось на южной стороне, а потому сюда все время заглядывало солнце. У стены стоял изящный секретер, над которым висел портрет какой-то дамы. Как сказал Фредерик, «еще одна Карлайл». В комнате было несколько элегантных диванчиков и стульев. В дальнем углу даже возвышался книжный шкаф с немногочисленными книгами на полках. Основная коллекция книг хранилась в просторной, но темной библиотеке внизу. Саму библиотеку Эмбер не любила – она казалась ей мрачной. Однако ее восхищало огромное собрание книг, толпившихся на полках высоких, до самого потолка, шкафов. Эмбер наведывалась в библиотеку вместе с Фредериком, выбирала книгу и уносила ее в свою светлую гостиную. И пока Фредерик спал – он никогда не вставал раньше половины одиннадцатого, Эмбер, уединившись, читала. Мужа смешила ее страсть к чтению, о которой до свадьбы он и не подозревал, а Эмбер готова была любить Карлайл-Холл только за то, что он предоставлял ей возможность читать, читать и читать. Теперь, когда Фредерик уехал, книги помогут ей коротать долгие часы и дни ожидания.

Эмбер уселась на широкий подоконник, устланный толстым покрывалом, подложила под спину небольшую подушечку и уставилась в окно, за которым виднелось море. Внизу можно было разглядеть краешек песчаного пляжа, который тянулся на мили и мили, а поблизости – ничего. Карлайл-Холл находился в уединенном уголке Корнуолла. Здесь было тихо и спокойно, лишь темные разбушевавшиеся волны, с рокотом обрушивавшиеся на песок, нарушали идиллию. Подумать только! Она, Эмбер Томсон, актриса, родившаяся в семье лавочника и швеи, теперь стала леди Фрайерс и поселилась в одном из самых прекрасных мест на земле.

Эмбер, положив голову на согнутые в коленях ноги, обхватила их руками и уставилась вдаль. Воспоминания об их с Фредди знакомстве накатили на нее приливом прибрежных волн.

Они познакомились в театре «Олдбридж», где выступала Эмбер. И хоть театр этот был третьесортный, куда почти не заглядывала приличная публика, Эмбер не давали главных ролей. Обычно ей доставались короткие эпизоды, в которых девушке едва удавалось произнести одну-две фразы. Но все изменилось в тот день, когда ведущая актриса сломала ногу, по неосторожности упав с лестницы, и театральному директору нужно было быстро найти ей замену. Случилось это прямо накануне премьеры, когда до начала спектакля оставались считаные часы. Послали за Лейси Стоун, второй по величине «звездой» их захудалого театра. Но та оказалась в стельку пьяной, и привести ее в чувства, чтобы заставить выйти на сцену, не представлялось возможным.

Мистер Бабидж рвал и метал.

– Все пропало! Чертовы шлюхи! – орал он. – Меня теперь засмеют, и я всю жизнь буду гнить в этой растреклятой помойке.

– Может, кто-то другой сможет сыграть Джульетту? – устало протянул Эндрю Джонс, актер, которому досталась роль Ромео.

Сегодня в Олдбридже ставили «Ромео и Джульетту», и мистер Бабидж раздал приглашения важным представителям высшего сословия. Поговаривали, что ему даже удалось зазвать кого-то из графов Суррейев и Кентов.

– Кто? Кто сможет? – мистер Бабидж с презрением осмотрел столпившихся вокруг него актеров.

– Да кто угодно. Хоть вон Мэри, – Эндрю кивнул на толстуху Мэри Уиллоби. Вся труппа прыснула со смеху.

– Молчать! – рявкнул мистер Бабидж. – Сволочи!

Сама Мэри, подавив смех, вышла вперед и, робко покосившись на мистера Бабиджа, сказала:

– Это Эндрю, конечно, шуткует, – она говорила с ужасным деревенским акцентом, который обычно веселил до коликов в животе тот лондонский сброд, что приходил к ним на комедийные представления. – Какая из меня Джульетта, с моими-то телесами, – и будто в подтверждение ее слов огромный живот Мэри колыхнулся и пошел волной, вслед за животом затрясся и ее тройной подбородок. Со всех сторон снова послышались смешки, однако Мэри продолжила свою речь: – Я-то не гожуся.

– Да любой Ромео из-за такой Джульетты копыта отбросит в первом же акте, – захохотал Эндрю, а мистер Бабидж пошел красными пятнами.

Эндрю ущипнул толстуху Мэри за необъятный зад, а она кокетливо ударила его по руке.

– Дуралей, – мурлыкнула она, отчего присутствующие еще больше развеселились. – Я это… Вот что я говорю, мистер Бабидж. Вы бы дали малютке Эмбер сыграть. Она ведь все роли знает назубок.

– Да ну?! – почти хором выкрикнули мистер Бабидж и Эндрю Джонс.

– Правду вам говорю, – оглянувшись, Мэри выхватила взглядом стоявшую поодаль Эмбер. – Иди сюда, милая, иди сюда.

Эмбер вышла вперед, неловко переминаясь с ноги на ноги.

– Ты, что же, и правда знаешь слова Джульетты наизусть? – спросил мистер Бабидж.

– Д-да, сэр, – заикаясь ответила Эмбер.

Эндрю Джонс, считавший себя талантом, непризнанной звездой, которой приходится прозябать в одном из худших театров Лондона, с насмешкой взглянул на девушку. Эмбер, конечно, была красива. Уж получше этих двух дур Лейси и Лиззи, которым мистер Бабидж постоянно давал главные роли. И уж он-то, Эндрю, знал почему: он был в курсе, чем они втроем занимались, когда театр пустел и остальные актеры разбредались по домам. Он собственными глазами видел, как Лиззи и Лейси по очереди восседали на мистере Бабидже прямо посреди неубранных декораций.

– Ты что, заика? – поморщившись спросил мистер Бабидж, уставившись на Эмбер.

– Н-нет, сэр, просто…

– Проговорила что-то. Светлый ангел, – перебив Эмбер, вдруг начал декламировать Эндрю, подходя к девушке. – Во мраке над моею головой ты реешь, как крылатый вестник неба вверху, на недоступной высоте, над изумленною толпой народа, которая следит за ним с земли.

С этими словами Эндрю взял Эмбер за руку и заглянул ей в глаза. Страх куда-то испарился, и она тут же ответила:

– Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени, а если нет, меня женою сделай, чтоб Капулетти больше мне не быть1…

В тот вечер впервые за всю историю «Олдбриджа» публика досмотрела спектакль до конца, а вместо свиста и улюлюканья, с которыми зеваки обычно покидали театр, раздавались всхлипы и вздохи. Игра Эмбер так впечатлила зрителей, что они рыдали, когда Джульетта испустила на сцене свой последний вздох.

Так Эмбер оказалась в центре внимания и с той ночи стала ведущей актрисой в труппе мистера Бабиджа.

Именно в день ее дебюта молодой виконт Фредерик Фрайерс, будущий граф Карлайл, посетил театр «Олдбридж» в компании своих друзей. Он влюбился в юную Джульетту с первого взгляда и вскоре стал завсегдатаем, посещая все спектакли, в которых Эмбер теперь играла ведущую партию.

А в один из вечеров Фредерик, набравшись смелости, навестил Эмбер после спектакля в ее гримерной, выказав свое восхищение. Хоть Эмбер и была красива, но ухажеров у нее не было. Миссис Томсон, обшивавшая театральную труппу, строго следила за дочерью и не позволяла актерам увиваться за ней.

– Не смотри на этих актрисок, дочка, – наставляла она Эмбер. – Ни стыда, ни сраму не имут. Ты у меня девушка честная, вот и оставайся такой. А если какой юноша с серьезными намерениями, то я не против, но по гримерным да темным углам прятаться, задрав юбки, не позволю!

Эмбер этого и не нужно было. В отличие от других актрис «Олдбриджа», менявших кавалеров одного за другим, ей никто не нравился, даже красавец Эндрю Джонс, с которым они теперь все время играли в дуэте.

А потом появился Фредерик. Он ворвался в ее гримерную, наверняка подкупив мистера Бабиджа, упал перед Эмбер на колени и начал клясться в своем восхищении. Эмбер приняла его комплименты, скромно потупив взор, но успела рассмотреть элегантно закрученные по последней моде светлые кудри, дорогую одежу с иголочки, а главное – сияющие искренностью серые глаза.

1

«Ромео и Джульетта», У. Шекспир