Воины света

О том, где и как воспитывали в подростковом возрасте меня, я предпочёл умолчать. Мой опыт для великого князя уж точно не годился.

Мы с Витманом синхронно вздохнули. А в дверь деликатно постучали.

— Там не заперто, Клавдия Тимофеевна, — сказал я.

Щеки у вошедшей Клавдии пылали, но выглядела она решительно. Присела, приветствуя Витмана:

— Доброго дня, Эрнест Михайлович.

— Доброй ночи, уважаемая Клавдия Тимофеевна, — Витман выразительно взглянул на разбитое окно — за которым уже различимо начало светать. — Скоро настанет доброе утро. От лица тайной канцелярии приношу извинения за действия…

— Ах, оставьте, — поморщилась Клавдия.

Шевельнула рукой — заставив осколки стекла собраться в целое и встать на место.

— Скажите, Эрнест Михайлович, что вы намерены предпринять в отношении бедного мальчика? — Клавдия решительно шагнула к цесаревичу и заслонила его собой — как наседка цыплёнка.

Глава 21

Амулет смирения

Цесаревич, к слову, уже начал подавать признаки жизни. Он потянулся, улёгся на бок, подложил под голову согнутую руку и продолжил дрыхнуть. Так, словно лежал не на операционном столе, а в собственной постели.

Лицо Витмана приобрело каменное выражение.

— При всем уважении, Клавдия Тимофеевна… — начал было он.

— Ах, поверьте — мне нет никакого дела до этих ваших государственных тайн! — всплеснула руками Клавдия. — Всё, что меня беспокоит — состояние великого князя.

— Нас оно беспокоит не меньше, — буркнул я. — От состояния великого князя сейчас зависит очень многое.

— Да, я поняла. Потому и прибежала. Вы ведь не собираетесь изолировать мальчика от общества? — Клавдия пытливо заглянула Витману в глаза. — Государь ведь не допустит подобного обращения со своим сыном?

— Государь, милейшая Клавдия Тимофеевна, не допустит в первую очередь нанесения урона государству, — холодно ответил Витман. — Впрочем, решать за Его величество я ни в коем случае не берусь — так же, как и прогнозировать решения.

— Вы говорите неправду! — Клавдия всплеснула руками. — Ваша суровость давно стала притчей во языцех, все газеты об этом пишут! И все знают, какое влияние вы имеете на государя. Так вот, Эрнест Михайлович: я искренне уважаю вас. Но пришла, чтобы сказать: как лечащий врач бедного ребёнка, я буду стоять на своём до последнего! Я добьюсь аудиенции у императора! Я не позволю вам заточить мальчика в каменном мешке — вместо того, чтобы всего-навсего создать для него амулет смирения и поддерживать функционирование этого амулета! Разумеется, я прекрасно понимаю, что…

— Подожди, — я взял Клавдию за плечо — остановив тем самым поток красноречия. — Как ты сказала? Амулет смирения?..

Для того, чтобы успокоить взволнованную Клавдию, нам с Витманом пришлось объединить усилия. Лишь после того, как мы оба принесли клятву, что замуровывать «бедного мальчика» в каменный мешок до конца его дней не собираемся, Клавдия ушла в свою комнатушку отдыхать.

Зевающий Вова, которого мне с трудом удалось растолкать, укатил на моей машине в Барятино.

А мы с Витманом, который прибыл в клинику в сопровождение своих людей на двух служебных автомобилях, повезли великого князя домой, во дворец. Мальчишка пока так и не проснулся.

— Вот что значит — молодой здоровый организм, — покосившись на развалившегося на заднем сиденье цесаревича, с завистью сказал Витман. — Натворил дел, и знай себе дрыхнет! А мы — разбирайся.

— Нетолерантно рассуждаете, Эрнест Михайлович, — зевая и потягиваясь, заметил я.

Что уж греха таить — дрыхнущему цесаревичу сам от души завидовал.

— Я — сатрап и деспот, подчинивший Императора своему влиянию и стремящийся превратить страну в полицейское государство, — парировал Витман, — Имею полное право рассуждать ещё и не так.

— А вы — сатрап и деспот? — заинтересовался я.

— А вы, что же — не читаете либеральных газет?

— Мой дед — человек старой закалки. Он не выписывает либеральные газеты.

— Зря, — усмехнулся Витман. — Если бы вы их читали, узнали бы много нового. В том числе о себе.

— Сомневаюсь, — усмехнулся я. Уж чего только Концерны обо мне не писали… — Расскажите лучше об этом амулете. Я понял, что вы поняли, о чём идёт речь. Объясните и мне. Я не знаток амулетов.

Витман вздохнул.

— Да штука-то, сама по себе, нехитрая, существует довольно давно. Основное её назначение — подавлять агрессию. Изначально амулет был создан для ветеринарных целей: усмирения жеребцов, быков, кабанов и прочего крупного скота в период, когда животные не подпускают к себе хозяев. Испытывают боль, например, и впадают из-за этого в агрессию. Элементарно не позволяют себя лечить. Амулет представляет собой что-то вроде лассо. На шею животного набрасывается петля, и через некоторое время беснующийся бык с налитыми кровью глазами, образно говоря, превращается в ластящегося котёнка. Как именно это работает, не скажу, я не физиолог. Суть та, что в один прекрасный день некая мерзейшая личность смекнула, что амулет можно применять и к людям.

Я присвистнул:

— Рабство?

— Именно. В первую очередь, разумеется, оказание сексуальных услуг. Но и некоторые хозяева подпольных предприятий тоже не брезгуют пользоваться. Дабы избежать агрессии со стороны строптивых работников. К слову, хотел бы я знать, каким образом узнала о существовании подобного амулета милейшая Клавдия Тимофеевна…

— Милейшая Клавдия Тимофеевна живёт и работает в Чёрном городе, — резко ответил я. — Она лечит простых людей — в числе прочего, от результатов применения к ним всякой магической дряни. Полагаю, Клавдии Тимофеевне известно о существовании ещё и не такого дерьма.

— Да, пожалуй, — ничуть не обидевшись, согласился Витман. Спокойно продолжил: — Амулет, разумеется, строжайше запрещён к применению в отношении людей…

— Разумеется, — хмыкнул я. — Кто бы сомневался. Скажите, Эрнест Михайлович. А куда у вас вообще полиция смотрит?

— Что значит — у вас? — оскорбился Витман. — Лично я заведую другой структурой! Тайная канцелярия — это тайная канцелярия. Магическая уголовщина — не наше направление, уж простите.

— Значит, теснее надо работать со смежными подразделениями, — проворчал я. — Бардака будет меньше… Ладно. Пока у нас на повестке дня другой вопрос. Как убедить Его величество надеть на шею своего сына амулет, предназначенный для укрощения бешеных жеребцов и строптивых проституток?

— Прости… Простите, что вы сказали?

Мы с Витманом так увлеклись предметом разговора, что пробуждения цесаревича не заметили. Проснувшийся Борис взирал на нас с заднего сиденья авто с неподдельным интересом. Сложно сказать, как давно уже прислушивался к беседе.

Он сел, увидел в зеркале заднего вида своё отражение и попытался пригладить всклокоченные после сна волосы.

Переспросил:

— Что-что там планирует Его величество надеть на своего сына?

На время нашей беседы с императором цесаревича препроводили в его собственные покои. Разговор предстоял тяжёлый.

— Сколько, говорите, народу пострадало? — Император хмуро выслушал мой доклад.

— Трое магов, помимо меня самого, — ответил я. — Все — из моего отряда. Господа Пущин, Долинский и Батюшкин. Охранники Его высочества. Ну и так, по мелочи. Гости, прислуга…

— Имущество, — напомнил Витман. — Ваш дом в Барятино, насколько я понимаю, снова придётся восстанавливать.

— И имущество, — кивнул я. — Но, Ваше Величество, главная беда не в этом. Беда в том, что прорывы будут повторяться. Мы, как вы знаете, и сами предполагали, что такое может быть, заранее готовились к плохому варианту. А сегодня Юнг, внезапно материализовавшись посредством астральной проекции Его высочества, подтвердил наши самые худшие опасения.

— Да. Я понял.

Мы с Витманом сидели в кабинете императора — в креслах для посетителей, стоящих вдоль стен. Сам император садиться не стал. Он ходил по кабинету, от стола к двери и обратно. Сейчас остановился и повернулся к Витману.