Высокие устремления

Глава 28 Нугра рядом…

Охотники спали, спрятавшись от ветра за невысоким валом из снега, укрывшись тонкой покрышкой из парусины. Ее выменяли у темер-нюча из Нугры прошлым летом. Три дюжины гусей отдали! Хорошая, легкая!

Дозорных не ставили — ни с кем войны нет, со всеми дружба, к чему зря в темноту таращиться? Любой зверь, пусть даже и учуявший кровь — три оленя мертвыми лежат, мимо пройдет! Ведь к запаху крови мешается запах унаков, возвращающихся с охоты. Любой зверь знает, что для унака лишней добычи не бывает! Потому и мимо пройдет, хвост поджав. А что зубами от ненависти к везучим клацнет, так то его дело! Сам дурак! Мог унаком родиться!

Вот и спали все четверо. Хорошо спали! Во снах жен видели. Кто свою, кто чужую, а кто и обеих сразу. Во сне все можно, хоть морскую корову видеть, никто нож в печенку не сунет, никто смеяться не будет!

Палонгу пришли под утро. В те часы, когда на земле темнота, словно ночь никогда не кончится. И спать хочется так, что и глаза не раскрыть… И сны самые сладкие, самые крепкие!

Неслышно ступая, окружили место ночевки, где унаки спали безмятежно, словно моржи в жаркий летний день, когда ветерок легкий-легкий, только комарей сдувать… Окружив, переглянулись, подняли копья, нацелив туда, где под вытертым парусом, припорошенным снегом угадывались тела. Кивнули. Ударили одновременно. Еще раз ударили, еще, руки снова пошли в замах… Разогнались бить до тех пор, пока последняя капля жизни не покинет изуродованные тела, запятнав утоптанный снег.

— Хватит! — приказал вожак, который все это время стоял чуть поодаль. Скосил взгляд на шамана. Тот приплясывал от нетерпения. — Хватит!

Палонгу остановили удар. Все, кроме одного. Тот не удержался, ткнул напоследок.

— Идите! — шаман заверещал, будто крыса, которой зажали хвост и подпалили шерсть. — Быстрее!

Воины заворчали, но отошли от охотничьей лежки. Из-под парусины текли тонкие струйки, тут же замерзая. Окружающая темнота делала красное черным.

— Идите, — повторил вожак, махнув ладонью в вытертой оленьей рукавице.

— И ты иди. Далеко иди! — не оборачиваясь, произнес шаман, застывший над трупами. Только ладони жили своей жизнью. На миг вождю показалось, что не пальцы — змеи! Он с трудом подавил желание схватится за топор и проломить череп под трехрогой короной. Судорога мучительно свела правое плечо. Вождь молча развернулся и пошел, догоняя воинов. Те же, почти бежали — никому не хотелось находиться рядом с местом, где шаман будет творить страшное…

Среди палонгу не было никого, кто мог бы назваться хорошим человеком. Только плохие! У каждого за спиной было то, что толкнуло на кривую тропу. Кто убил, кто украл, кто взял силой. Кто-то родился на Круглом, кто-то на Гусином, кто-то на других островах. Про то, кем и где раньше были, не вспоминали. Объединившая их грязь замазала все различия, сделав «палонгу».

Кто первым предложил назваться так уже и не вспомнить. Давно было! Многие умерли. Кто в драке, кто на охоте, а кто и сам себе горло перерезав, не выдержав тяжести позора. И жизни, когда ты — сам по себе. За тобой нет рода, нет деревни, а только пара дюжин таких же изгнанников, как ты…

Конечно, никто из тех, кто когда-то был унаком, не имел вытянутой, словно падающая капля, головы. И руки у всех были с пятью пальцами, а не с двумя. И детей не воровали — почти, разумеется, потому что всякое случалось. А вот прилипло и все.

Вожак, от звуков, что прилетели со спины, споткнулся — ноги сами подкосились, чуть не упал. С трудом удержался, чтобы не посмотреть, что же там происходит. Но лучше не знать, что делает с трупами остроглазый сухой старик. Лучше не знать!

Ветер, идущий с побережья принес запах дыма, еды и тепла. Близко деревня, близко! Шагавшие всю ночь и еще немного, палонгу, прибавили шаг. Впереди их ждал бой, который обещал смерть многим. А от страха не надо бежать, надо подходить к страху вплотную. И бить топором по лбу. Палонгу, хоть и опустились к трупным червями, оставались унаками по рождению.

Идущий впереди Паканин поднял руку, остановился, прислушался.

Остальные тоже замерли.

— Идет кто-то, за сопкой. Двое-трое, шаги легкие. Парни. Или девки?

— Девки лучше, — облизал губы, будто змея жало высунула, Койвун, — девки слаще. И шире.

— Тихо! — оборвал мечты вожак. — Поймать надо, раз идут. А там и проверим, кто шире, где уже.

— Мысль есть! Хорошая! — потер ладони шаман — и откуда только взялся, вроде бы плелся где-то позади. — Ловите их! Чтоб одна живая была!

— А если парни? — переспросил Койвун, снова облизнувшись.

— Тоже один нужен, а второго себе заберешь! Только не всего.

Койвун позеленел, отвернулся. Очень уж мерзко скалился беззубым ртом шаман — будто опарыши в дохлятине ползают. Плюнул, на унты попав, и побежал за Пакатином, который уже был у самого гребня.

Вожак за разведчикам не пошел — сами справятся. Стоял на месте, смотрел на воинов, уводил взгляд от хихикающего шамана.

И не сказать же, что с ним хуже стало. Нет! И добыча сама в руки идет, и непогода обходит, и болезней не было. Но вот глянешь, и словно тухлятины объелся, а выблевать не можешь… Надо было отказать посланцам с южных островов. Но поздно! Терпи. Сам виноват.

Пока думал, пока себя ругал и грыз, Койвун с Паканином вернулись. С добычей. С двумя девками.

— Кто такие, куда шли? — спросил вожак, взяв одну за подбородок, заставил поднять лицо.

— В гости шли, — хлюпнув носом, ответила ее соседка. — Я — Лидик, она Мувчик, из Печкани мы.

Палонгу, стоящие вокруг, засмеялись.

— К нам в гости шли! Ай, хорошо шли!

— Отпустите! — попыталась вырваться Лидик. Но куда там! Койвун крепко держал за руки, зарывшись носом в воротник ее камлейки, громко принюхивался, слюну глотал.

— Печкани зоветесь, а навагу* не несли с собой, — улыбнулся вожак. — Кто же так к палонгу в гости ходит? Не подготовились. Стыдно, девки, стыдно!

Девчонки забились еще сильнее. Тут же получили по звонкой затрещине. Лидик повисла — удар вышиб дух. Мувчик трепыхаться перестала, только зыркала из-под разлетевшихся волос. Свирепая какая, горячая!

— Которую? — спросил вожак у шамана, глядя в сторону.

Тот замер, ткнул пальцем в Мувичк.

— Эту давай. Та как росомаха злая, быстрее добежит! А эта, она как улитка. Пока доползет, мы уснем.

Вожак выдернул нож, шагнул к висящей на руках Койвуна девчонке.

Тот отступил на шаг.

— Ты что? Моя! Не дам! Я сперва! Потом — что угодно! Но мой раз — первый!