Страница 73 из 89
Глава 25 Сага о больных ублюдках
— Дед, продай веревку.
Возница, старый, трухлявый на вид, словно трехмесячный гриб, подслеповато захлопал глазами. То ли не мог поверить в свое внезапное счастье, то ли от древности выжил от ума.
— Веревку, — терпеливо повторил Анри, указывая на тугую связку, что лежала в пустой телеге, краем высовываясь из-под белесой от возраста парусины.
Дедок пошамкал беззубым ртом, потаращился в небо, где проплывали с неспешностью облака удивительной курчавости.
— Продать, значит?..
— Можно я его стукну? — глядя на непонятливого возницу, спросил шепотом стенолаз.
— Не надо, Быстрый, — ответил Суи, — у этой пиздоголовой трухлятины могут быть дети, внуки, жена и теща. Зачем их радовать бесплатно?
— Творчески мыслишь, — хмыкнул Анри.
— А то! — со скромным достоинством признал Бертран.
— Три гроша! — вдруг проорал возница голосом, потерявшим всю старческую скрипучесть. И, растеряв остатки храбрости, зажмурился, словно ожидая удара топором по макушке за наглость.
— Хуй тебе! — рыкнул Анри. И запрыгнул в телегу.
Лошадка, столь же замшелая, как и хозяин, проводила его взглядом, полным мудрости и жалости к себе.
Быстрый, не побрезговав, покопался в тощем мешке, сунул за пазуху крохотный мешочек, судя по сухому шепоту — с крупой. Вытащил связку из-под парусины, оценивающе осмотрел. И, кивнув сам себе, выкинул ее на обочину, к ногам командира.
— Думаешь, верье новое? — скептично хмыкнул тот.
— По закону всемирного равновесия, установленному премудростью Панктократовой, — проговорил Анри. Прижав подбородок к груди, он искал что-нибудь достойное в кошельке.
Возница, понявший, что его грабят, однако не убивают — по крайней мере, сейчас — приоткрыл один глаз. Суи погрозил кулаком. Дед накрепко зажмурился, словно ракушка.
Быстрый нашел пару подходящих монеток, сунул деду в судорожно сжатую ладонь. И спрыгнул с телеги. Приземлился стенолаз не очень удачно — повело в сторону, чуть не свалился в кусты.
Лошадка смерила его еще более грустным взглядом.
— Денежки! — почти простонал старикан, вцепившись в истертые серебряные кружочки, обрезанные до состояния многоугольников.
— На глаза бы их тебе, мудила! — прошипел Анри, схватившись за лодыжку. — Тупорез пробитый!
— Ты как? — обеспокоено спросил Бертран.
— Надо было его зарезать нахер, и все дела, — отмахнулся стенолаз и, подхватив веревку, захромал по дороге.
Не оборачиваясь, проговорил:
— Давай быстрее, друг Топор! Мы тут и так провозились слишком долго. Как бы парни вниз не попрыгали.
— Не попрыгают, — замотал головой Бертран, — они ж не дурнее стельной медведихи.
— Это еще почему не попрыгают? — Анри от удивления остановился, повернулся к командиру, перекинул веревку поудобнее.
— Ибо завет Пантократоров таков, — нудно загнусавил Суи, — что нет в мире красоты лучшей, нежели поссать с высоты. А уж на товарища — так это вообще.
— И?
— Ну, так сам представь, попрыгают они туда, а как вылезать будут? А тут мы придем, будем издеваться над ними, обзывать по-всякому. Ну и пару струй-то, а? Как по мне, ни один человек не решит до такого доводить!
— Пиздец, ты больной ублюдок! — даже с некоторым восхищением проговорил Анри. — Как выкрутил-то!
— Веришь, — шмыгнул носом Бертран, — а я ведь и не стараюсь, оно как-то само. Что хорошее придумать — так хрен там плавал, а как ерунду какую мерзкую — так, нате вам, пожалуйста.
— Лишь бы нас та ерунда не касалось, — намекнул товарищ. Затем, распутав связку, вытащил из тугого переплетения один из концов веревки. Навязал на конце несколько узлов, взялся покрепче, перекинул через плечо.
— Не так руки режет, да и не вырывается, — пояснил стенолаз.
— Да я как бы и догадался.
— Ну, мало ли. Вдруг в размышления нырнул, как в колодец. И вообще, надо было того деда завалить. Растреплет же.
— И что он растреплет? Что у него веревку купили? И что с того?
— Мало ли, — продолжал сомневаться Анри, — как по мне, то проще раз, и все.
— И кто из нас больной ублюдок? — спросил Бертран.
Стенолаз не ответил, лишь прибавил шаг.
Возница на дороге продолжал радоваться, делясь с молчаливой кобылой переживаниями от чуть не сорвавшейся сделки.
Фэйри с Дудочником, дожидаясь веревкодобытчиков, по очереди кидали камешки в черноту, высчитывали по звуку падения глубину. Прикинуть точно не получалось, но по всему выходило, что с перебором. Куда больше, чем удастся, связав ремни, штаны и лямки от заплечных мешков. И даже рубахи бы не помогли.
И как бы не толкала под руку жадность, как бы не намекала, горячо и влажно шепча на ухо, что все обойдется, они ждали. Судьба задерживающихся товарищей внушала опасения — не попались ли, не заблудились ли, не случилось ли чего плохого на дороге?
— Ограбят их еще, вот смеху будет! — сердито пророчествовал Дудочник, лежа на животе у самого края провала.
— Они сами кого угодно ограбят! — еще мрачнее защищал профессионализм товарищей Фэйри, снова и снова ощупывая крепкими пальцами натертый след на вишне. По всему выходило, что завешивались раз-другой, не больше. У вишни древесина крепкая, но десяток спусков перетерли бы стволик на треть.
— Может, какой местный дурачок за «драконьими слезами» решил слазать? — предположил Дудочник. — И не нашел ни хрена?
— Или вся эта кладовая запись — одна большая херня! — хмуро проговорил стенолаз, перевернулся на спину и уставился на небо, проглядывающее сквозь редкие ветки, начавшие уже облетать.
— Ты поэтому до последнего ждал?
— Ну, — Фэйри закрыл глаза и сделал вид, что задремал.
Отставной егерь с разговорами приставать не стал — его и самого глодал щетинистый червь сомнения. Слишком все выходило хорошо. Будто для того, чтобы на последнем рывке стать здоровенным хером под юбкой симпатичной шлюхи. Некоторые говорят, что так даже интереснее, но Дудочник предпочитал проверенные рецепты и способы. Без излишеств.
— Есть у меня подозрение, что Пантократор все же не совсем за нас, — с закрытыми глазами внезапно проговорил Фэйри.
— Я даже не буду спрашивать почему, — криво улыбнулся Дудочник.
— А я все равно отвечу. Никто не любит придурков. А мы пока что, именно так и поступаем. Тебе не кажется? Резать монахов, грабить целые деревни… Мы как обезумевшие хорьки в переполненном курятнике. Бегаем, скачем. Все в крови и дерьме. А потом хозяин с топором придет и четвертует к хуям.