Страница 43 из 46
– А у нас жеребенок родился! – сообщает помогающая выгружать из кареты коробки со шляпками и платьями Стешка. – Вылитый Виконт!
Я не могу удержаться и целую ее, а она заливисто смеется.
Варя быстро накрывает на стол, и за обедом я обстоятельно рассказываю Сухареву, Назарову и тетушке о своих не тайных делах – о знакомстве с Елагиными и о том, что большой петербургский магазин будет закупать наши товары в любом количестве.
– Вот это новость так новость! – довольно потирает руки Захар Егорович. – Теперь и развернуться можно! Скоро в Вологде ярмарка, и ежели вы, Анна Николаевна, не передумали, так коровушек как раз прикупить надо бы.
Я одобрительно киваю. Кажется, теперь его уже не нужно понукать, и он сам, даже без участия настоящей Анны, пожалуй, станет тянуть эту упряжку.
При мысли о своем возвращении в двадцать первый век мне становится грустно. Я совсем недолго знаю всех этих людей, но как же мне не хочется с ними расставаться.
Когда управляющий и доктор уходят, мы с Черской запираемся в гостиной, и я рассказываю ей уже то, что не предназначено для чужих ушей. О Паулуччи и его тетради, о секрете, открытом мне Елагиными, и о том, что Вадим – тоже Данилов. Наверно, тайну Кузнецова можно было бы и сохранить, но мне хочется, чтобы настоящая Анна Николаевна понимала, кто он такой и не обидела бы его случайно.
– Передам ей, не беспокойся, – кивает Глафира Дементьевна. – И про Елагиных расскажу. Хорошо, когда знаешь, что есть люди, которые готовы тебе помочь. И спасибо тебе, Аннушка, за всё!
По ее морщинистым щекам текут слёзы, и она обнимает меня и целует.
Я достаю из шкатулки сапфировое колье, и Черская спадает с лица.
– Решилась-таки?
Я киваю. Надо.
И сидящий на комоде Василисий подтверждает:
– Пррравда, надо!
Мне хочется еще раз увидеть Вадима, но я боюсь, что если встречусь с ним, то переменю свое решение.
Глафира Дементьевна крестит меня. И я начинаю читать заклинание.
51. Возвращение домой
Я читаю заклинание, а в голове проносится целый сонм гнетущих мыслей. Что ждет меня там, в двадцать первом веке? И в какой именно день я попаду?
В тот же самый, из которого переместилась сюда? И будет ли это означать, что оказавшись там, я ничего уже не смогу вспомнить? Ни прежнюю Даниловке, еще не избалованную благами цивилизации. Ни свою поездку в Петербург. Ни доктора Назарова. Ни Черскую. Ни… Вадима.
Когда я думаю об этом, мне становится дурно. Я не хочу их забывать! И пусть я буду далеко от них, на расстоянии полутора столетий, я хочу помнить о том, что они где-то есть. И знать, что они обо мне тоже помнят.
Вариантов развития событий несколько – и это только те, которые пришли мне на ум.
Вариант первый. Я возвращаюсь в тот самый день, когда я перестала быть директором АО «Даниловское молоко». В свой дом, в ту же самую комнату. Вот только Паулуччи там быть уже не должно. И я, возможно, даже не буду знать, что Паулуччи был вообще. Я просто снова стану той, которой всегда была – хорошей девушкой Аней – умницей и отличницей, радеющей о своей деревне и о предприятии, которое создавали дед и отец. Вот только это радение, как оказалось, никому было не нужно.
А настоящая Анна Николаевна? Что будет с ней? Она вернется в свой девятнадцатый век и тоже ничего не будет помнить о путешествии во времени? Но если так, то это значит, что она тоже окажется в том самом дне, когда всё это случилось. Вернее, в том самом вечере, когда они с графом Даниловым ехали в его поместье.
Я вспомнила занесенный снегом лес. И волчий вой. И вилы, что держал в руках Кузнецов. И мне снова стало страшно. Сумеет ли Анна Николаевна добраться до поместья?
Но даже если она доберется, что она увидит там, в Даниловке? Ветшающую усадьбу, голодных крестьян. А значит, всё то, что я делала эти месяцы в поместье, окажется зря? И не будет никакого сырного завода. И конной косилки. И ватных палочек.
Думать об этом было невыносимо, и я предпочла переключиться на альтернативные возможности.
Вариант второй. В двадцать первом веке с момента моего перемещения прошло столько же времени, сколько и в девятнадцатом. А значит, я оказываюсь там, где была бы сейчас, если бы никакого перемещения не было вовсе.
А Анна Николаевна оказывается в поместье, рядом с Глафирой Дементьевной, и всё то, что я сделала в Даниловке, не пропадает втуне. Правда, у настоящей графини Даниловой сложности возникнут всё-таки могут. И Сухарев, и Назаров, и Варя со Стешкой, и остальные слуги не знали другой графини, кроме меня. И хотя Черская говорила, что мы с ней очень похожи, различия между нами всё-таки есть. Как объяснит их всем тетушка? Что скажет в оправдание того, как переменилась Анна Николаевна? Разве что велит племяннице сказаться больной и уложит ее в постель, а потом изменения во внешности спишет на последствия болезни.
А вот что всё это время делала графиня в двадцать первом веке? Сумела ли приспособиться к тому, что ее внезапно окружило? Мне в этом отношении было проще – я про девятнадцатый век многое знала из книг, фильмов и уроков истории, а вот она о нашем времени не знала ничего. А учитывая те изменения, что произошли в мире за полтора столетия, от этих перемен можно было тронуться рассудком. И не обнаружу ли я сейчас себя в сумасшедшем доме?
Такая перспектива тоже показалась мне ужасной. Но, возможно, я недооцениваю Анну Николаевну, и она, будучи всё-таки ведьмой, сумела проявить характер. Вот только без посторонней помощи ей было никак не обойтись. У меня в девятнадцатом веке была хотя бы тетушка. А кто мог помочь ее сиятельству? Подруга Лида? Это вряд ли. После того собрания она наверняка побоялась бы показаться мне на глаза.
И я снова, уже в который раз прониклась жалостью к своей тезке, ощутив отчаяние и страх, которые, должно быть, ощущала и она сама. Так что этот вариант был едва ли лучше первого.
Вариант третий – самый непредсказуемый. Что, если мои действия в прошлом запустили какой-то неведомый механизм, который изменит и будущее? И гибель Паулуччи в девятнадцатом веке уже привела к необратимым последствиям? Кажется, это называется эффектом бабочки.
Обдумать этот вариант я не успеваю – потому что, открыв глаза, обнаруживаю себя в знакомой обстановке.
52. Настоящая графиня
Большая комната с книжными шкафами вдоль одной из стен. Украшенная изразцами печь, сложенная когда-то руками отца. И мягкое кресло рядом с ней.
На мне – то самое нарядное синее платье, в котором я была на собрании акционеров. А на шее – сапфировое колье.
Мне кажется сначала, что ничего не изменилось – как будто я просто вернулась домой после того приснопамятного собрания. И я даже ловлю себя на мысли о том, а было ли вообще это путешествие во времени, или оно всего лишь – плод моего воображения?
Но потом взгляд останавливается на лежащей на столе книге. «Настройщик» Дэниела Мейсона. Но у меня никогда не было такой книги!
И за окном – совсем не зима!
А еще я слышу чьи-то голоса. Мужской кажется мне знакомым, но от волнения я всё-таки не могу определить, кому он принадлежит. А вот женский я точно слышу в первый раз.
Разговор идет на кухне. На моей кухне! Но кто эти люди, и что они тут делают? Меня уже ничем не удивить, но напугать всё-таки можно, и я на всякий случай тянусь к стоящей у печи кочерге. Но руки дрожат, и кочерга с грохотом падает на пол.
Голоса стихают, зато теперь я слышу шаги – и они всё ближе и ближе. Дверь распахивается.
На пороге – мужчина и женщина. И если женщина мне не знакома, то мужчину я узнаю без труда.
– Павел? Ты что тут делаешь?
Паша Лагунов – одноклассник, друг детства, коллега. Единственный, кто тогда, на собрании, меня поддержал.
– Аня? – неуверенно переспрашивает он и смотрит на меня так, как, наверно, смотрел бы на привидение, вздумай оно показаться ему на глаза. – Анька, ты вернулась?