Страница 41 из 46
– Жаль, что сапфировое колье у вас не с собой, – вздыхает Наталья Кирилловна. – Вы могли бы попробовать вернуться домой прямо сейчас.
Мне тоже этого немного жаль. Я перестала носить колье несколько месяцев назад, хотя первое время после перемещения боялась его снять даже на минуту. Но ходить в летнем платье с таким украшением и, тем более, купаться в нём, было бы глупо.
Но, с другой стороны, переместиться прямо сейчас, не повидавшись с тетушкой, с Вадимом, с Сухаревым, с Назаровым, с отцом Андреем и еще многими и многими людьми, которые за это время стали близки и дороги мне, я бы тоже не решилась.
Я возвращаюсь на съемную квартиру в большом волнении. Но теперь это волнение уже приятное, наполненное надеждой.
А весь следующий день мы с княгиней ездим по Петербургу, и я стараюсь запомнить те места, которые она мне показывает, что потом, вернувшись домой, сравнить их с новыми впечатлениями. Елагина водит меня по модным ателье и магазинам и покупает мне и наряды, и всякие приятные мелочи. Мне стыдно принимать такие подарки, а своих денег у меня слишком мало, чтобы так тратиться.
– Ну, что за глупости, Анечка? – возмущается Наталья Кирилловна. – Мне ужасно приятно это делать! И, поверьте, мы с мужем вполне можем себе это позволить.
Она расспрашивает меня о нашем крохотном медицинском пункте и всячески одобряет это начинание. И, не слушая возражений, она покупает для доктора Назарова несколько коробок медицинских препаратов. А потом добавляет к ним новенькие инструменты.
– Поверьте, я знаю, что требуется провинциальному доктору. Я тоже пару десятилетий назад открыла небольшие лечебницы и в Елагинском, и в Закревке. А еще школы для крестьянских детей. К сожалению, не все помещики понимают, насколько это важно.
На следующий день Кузнецов уже должен быть в Петербурге, а еще через день я намерена отправиться назад в Даниловку, поэтому после ужина у Елагиных, я обнимаю и князя, и княгиню, и к горлу у меня подступает комок. Поразительно, как некоторые люди могут поселиться в нашей душе всего за пару дней знакомства.
48. Гостья
К Адмиралтейству я иду пешком. Надеюсь, Вадим уже здесь, в городе! По нему и по Черской я скучаю особенно.
Нашу карету я вижу издалека и уже почти бегу к ней. Кузнецов тоже замечает меня, и на губах его появляется улыбка.
– Всё ли хорошо, Анна Николаевна?
Честное слово, я бы обняла его прямо здесь, но, боюсь привести его в замешательство.
– А ты? Ты благополучно добрался?
Я объясняю ему дорогу, и он на удивление легко находит нужный дом. Он говорит, что приехал в Петербург еще ночью и уже успел отдохнуть, но я всё-таки решаю остаться в городе до завтрашнего утра. Ехать до Даниловки несколько суток, и Вадиму, в отличие от меня, которая может поспать в карете, большую часть времени придется сидеть на козлах.
Мы входим в парадное, и швейцар вытягивается передо мной:
– Вас дожидаются, Анна Николаевна!
– Дожидаются? – удивляюсь я.
Это могут быть разве что Елагины, но мы с ними простились накануне.
И нет – со стоящей в парадной скамьи поднимается незнакомая мне женщина.
– Анна Николаевна? – спрашивает она. – Простите, что я к вам так, без предупреждения. Я – Татьяна Михайловна Данилова – мать вашего покойного мужа.
Я вздрагиваю и отступаю на шаг назад. Мне кажется, что я вижу привидение. Мать графа Данилова? Этого только не хватало! Ведь наверняка она видела свою невестку – по крайней мере, на свадьбе. А значит, сможет понять, что я – не Анна Николаевна.
Но женщина, окинув меня внимательным взглядом, в волнение отнюдь не приходит. Значит, самозванку во мне не признала. Наверно, они с Анной Николаевной не были особенно близки, а со времени их встречи прошло уже довольно времени. Она уже немолода, и ее наряд совсем немодного фасона.
Я спохватываюсь:
– Да что же мы стоим? Пойдемте в дом!
А Данилова, изучив меня, переводит взгляд на стоящего за моей спиной Вадима, и в глазах ее появляется что-то похожее на испуг.
Мы поднимаемся в квартиру, я предлагаю гостье чаю, но она отказывается, и я не настаиваю.
– Я, случайно, знаете ли, узнала о том, что вы в Петербурге, – говорит Татьяна Михайловна, расположившись в кресле. – Моя хорошая знакомая, снимает квартиру в этом же доме. Представляете, какое совпадение? Тамары Андреевны не оказалось дома, и я как раз находилась в парадном, когда посыльный принес какие-то коробки для графини Даниловой. Я спросила, не для Анны ли Николаевны? Швейцар подтвердил, что да. Вот я и решила вас дождаться. А вы, должно быть, в столицу за покупками приехали?
– Да, – подтверждаю я, – за покупками. В коробках – медикаменты для нашего доктора.
– О, – удивляется она, – так вы всё-таки позволили доктору Назарову остаться?
– Конечно! – мне кажется странным такой вопрос.
– Простите, это, конечно, не мое дело, но Сергей полагал, что это неразумно. Пустая трата денег. Крестьяне всё равно не способны оценить такую доброту.
Меня коробит от ее слов, но я сдерживаю себя. Она – всего лишь продукт своей эпохи.
– Я думаю по-другому.
– Вот как? – удивляется она. – Но, насколько я знаю, поместье приносит очень скромный доход. И если расходовать его столь расточительно, то скоро вы вынуждены будете ограничивать себя во всём. Наверно, я должна была приехать в Даниловку уже давно – возможно, сумела бы помочь вам советом. Но я долго не могла оправиться от гибели сына и не хотела бередить эту рану.
– Вполне понимаю вас, Татьяна Михайловна!
– Да мне и неловко было вас беспокоить, – продолжает она. – Даниловка – моя родина, но хозяйка теперь там вы. Правда, не знаю, нужно ли поздравить вас с этим или пожалеть. Мой брат был не слишком хорошим хозяином.
Мне кажется странным такое заявление. Куда худшим хозяином оказался как раз ее Сергей.
– Андрей Михайлович был подвержен влиянию всех этих новомодных идей, которые должны бы были быть чужды каждому русскому человеку. Он слишком много думал о крестьянах и слишком мало – о себе самом. Он собирался дать вольные своим крепостным. Это вы можете себе представить?
Она говорит об этом с таким возмущением, что я не выдерживаю:
– Это я представить как раз могу и не вижу в этом ничего дурного. О вашем брате в поместье до сих пор отзываются самым наилучшим образом, и мне жаль, что он не успел реализовать некоторые из своих идей.
– Жаль? – она задыхается от возмущения. – Да если бы он сделал это, вам досталось бы полностью разоренное поместье! Крепостное право – основа российской государственности!
– Ах, вот как? – я тоже распаляюсь. Учитывая, что, возможно, скоро я вернусь домой, мне хочется хоть кому-то объяснить, что человек не может принадлежать другому человеку, что все люди перед законом должны быть равны. – Так не вы ли поспособствовали тому, что даже та единственная вольная, которую ваш брат успел оформить, оказалась утрачена?
– Что? – Данилова не сразу понимает, о чём я говорю. А когда понимает, то чуть бледнеет. – Ах, вы о вольной для того мужика, к которому благоволил мой брат? Да, не буду скрывать, я знала о ней. Но я вполне одобрила решение Сергея, когда он решил ее скрыть. Андрей и без того позволял этому Кузнецову слишком много. Кстати, это, кажется, именно его я видела сегодня в парадном?
Я подтверждаю – да, именно он. И добавляю, что он уже знает о том, что свободен.
– Но это неправильно, Анна Николаевна! – Татьяна Михайловна бледнеет еще сильней. – Вы не должны были этого делать! Сергей сжег его вольную, и вам следовало оставить всё как было.
Мне кажется, она волнуется сильнее, чем того требует ситуация. А потом мне в голову внезапно приходит шальная мысль, и разрозненная прежде мозаика вдруг складывается в цельную картину.
49. Еще одна тайна
– Я прежде думала, что Вадим Кузнецов – сын вашего брата, – говорю я, глядя ей прямо в лицо. – Но кое-что противоречило этой версии, и я никак не могла понять, что же заставляло Андрея Михайловича относиться к мальчику с такой теплотой. А теперь поняла. Вадим – это ваш сын, правда?