Страница 39 из 46
Так и не приняв решения, я подхожу к его особняку. Дом с колоннами сразу свидетельствует о высоком статусе владельца. И швейцар, которого я прошу сообщить князю о том, что его желает видеть графиня Данилова, тоже полон величия.
– Его светлость никого не принимает, – важно сообщает он и не выказывает никакого желания мне помочь.
– Но я приехала из Вологодской губернии специально, чтобы повидаться с князем! – пытаюсь я воззвать к его жалости. – Больше тысячи верст, несколько дней пути!
Но он качает головой:
– Ничем не могу помочь, ваше сиятельство. Если хотите, можете оставит карточку или записку. Но его светлость – человек занятой. Вот и сейчас по делам поедет, а вернется, может, только к вечеру.
Но я и сама уже вижу князя – он выходит из парадного. На вид ему не меньше шестидесяти лет, он сед, но плечи его горделиво расправлены, а взгляд внимателен. Он тоже замечает меня, но всё-таки не считает нужным изменить первоначальное направление движения и поворачивает в сторону ожидающей его кареты.
Нет! Если он уедет, то мне придется сидеть на набережной целый день, дожидаясь его возвращения. А ведь он может вернуться и ночью!
И я, прежде чем швейцар успевает меня остановить, бросаюсь к Елагину.
– Ваша светлость!
Он оборачивается в мою сторону и вежливо наклоняет голову.
– Простите, сударыня, кажется, я не имел чести быть вам представленным?
Наверно, когда-то он был очень красив, потому что до сих пор его лицо весьма интересно.
– Я – графиня Анна Николаевна Данилова, и мне решительно необходимо с вами поговорить!
Он задумывается на мгновение, а потом качает головой:
– Простите, великодушно, но, боюсь, в ближайшие несколько дней у меня не найдется ни единой свободной минуты.
– Я приехала к вам из Вологодской губернии! Именно к вам, ваша светлость!
Мне кажется это достаточным основанием, чтобы он хотя бы выслушал меня.
Он удивляется:
– Неужели, дело настолько серьезно? Ну, что же, извольте – мы можем доехать вместе до Сенатской площади, и вы вкратце изложите мне суть дела.
Вкратце? Но это невозможно! И всё-таки я сажусь в его карету.
46. Елагины
Сенатская площадь – совсем рядом. Сколько мы будем ехать до нее? Десять минут? Пятнадцать? За это время я не смогу ничего рассказать. Но другой возможности Елагин может мне и не дать.
Впрочем, как выясняется, князь забыл дома какие-то документы, и кучер отправлен за ними, что дает нам несколько дополнительных минут.
– Помните ли вы, ваша светлость, некоего маркиза Паулуччи? – спрашиваю я, и по тому, как нахмурился мой собеседник, понимаю, что это было не лучшее начало разговора. Но отступать уже поздно.
– Нет, простите, сударыня, не помню.
Я вижу, что он говорит неправду, но обвинить его во лжи, конечно, не решаюсь.
– Маркиз Паулуччи скончался в Москве позавчера. В его дневнике я нашла запись о вашей с ним встрече. Должно быть, это случилось давно, и вы уже не помните этого. Маркиз приезжал к вам, чтобы получить информацию о перемещениях во времени. Его чрезвычайно интересовала эта тема.
На сей раз на лице Елагина не дрогнул ни единый мускул.
– Возможно, я действительно когда-то разговаривал с этим господином. Но если бы вы знали, со сколькими людьми мне приходится встречаться по долгу службы, вы не удивлялись бы тому, что многих из них я не помню. Но что заставило обратиться ко мне вас саму?
– Дело в том, ваша светлость, что меня тоже интересует вопрос перемещений во времени, – выпаливаю я и замираю от волнения.
Князь бросает на меня скептический взгляд.
– Где вы набрались этой чуши, сударыня? Перемещения во времени – это страшный бред. Наверняка, этот маркиз Паулуччи был сумасшедшим, и вам не стоило принимать всерьез то, что он говорил. И если это именно то, что заставило вас приехать в Петербург, то мне искренне жаль.
– Это очень важно, ваша светлость! Поверьте, я интересуюсь этим отнюдь не из праздного любопытства!
– Простите, ваше сиятельство, что разочаровал вас, но, боюсь, ничего другого вы от меня не услышите.
За окном кареты мелькают пересекающие Невский проспект Большая и Малая морские улицы. Скоро мы доберемся до Сената, и Елагин скроется за его дверями и наверняка не захочет разговаривать со мной снова. И даст указания швейцару гнать меня от его ворот.
А значит, единственный способ разговорить его сейчас – это сказать правду. И я выдыхаю:
– Это не бред, ваша светлость. Я знаю, что перемещения во времени возможны. Я сама однажды переместилась на полтора столетия назад.
Его взгляд не делается теплей ни на йоту. А губы дергаются в усмешке.
Должно быть, он принимает меня за сумасшедшую. Или за интриганку. И я понимаю – никакого откровенного разговора у нас с ним не будет.
Карета выезжает на Дворцовую площадь, и я, увидев здание Зимнего дворца, не могу сдержать изумленного вздоха:
– Так он желтый!
Я привыкла видеть его в зеленом цвете, и хотя я слышала, что фасады стен меняли свой окрас несколько раз, и какое-то время были даже красными, впечатление оказывается слишком сильным.
– Что вы сказали? – князь вдруг подается вперед.
– У нас он бирюзовый! – говорю я.
Конечно, мои слова ему не понятны, и только укрепится в мысли о моем психическом нездоровье. А Елагин вдруг стучит кучеру:
– Антип, поворачивай домой!
Я смотрю на него с изумлением.
– Что-то случилось, ваша светлость?
Но он не отвечает. Он погружен в свои мысли и даже не смотрит в мою сторону. И только когда карета останавливается перед уже знакомым мне домом, он говорит:
– Я хочу познакомить вас со своей женой!
Мы входим в дом, поднимаемся по лестнице на второй этаж. Ах, как тут красиво! Словно в каком-то музее или во дворце. Да это, наверно, и есть дворец, ведь его хозяин – князь.
У румяной девушки в чепце и переднике князь спрашивает про Наталью Кирилловну – должно быть, так зовут княгиню. А потом распахивает дверь в огромную, уставленную книжными шкафами библиотеку.
Седая женщина – худенькая, изящная – поднимается из-за стола.
– Константин? Мне казалось, ты уже уехал в Сенат.
Потом она замечает меня и смущается.
– Это – графиня Анна Николаевна Данилова, – оказывается, он запомнил мое имя. – А это – моя жена Наталья Кирилловна. И мне кажется, вам есть о чём поговорить.
Мы с княгиней смотрим друг на друга непонимающе.
– О, прошу вас, присаживайтесь вот сюда, на диван, – Наталья Кирилловна вспоминает о своих обязанностях хозяйки.
А ее муж, наконец, считает возможным пояснить:
– Мне кажется, дорогая, что Анна Николаевна имеет некоторое отношение к тому времени, в котором ты провела свои первые восемнадцать лет. Представь себе, она заявила, что Зимний дворец должен быть бирюзовым! Мне бы подобное не приснилось даже во сне.
Теперь княгиня смотрит на меня куда внимательней, чем прежде.
– Бирюзовым оно станет в середине двадцатого века, – задумчиво говорит она. А потом обращается ко мне: – Анна Николаевна, вы знаете, что такое телевизор? А компьютер? А смартфон?
Мне хочется расплакаться от счастья. Она тоже из двадцать первого века! Но когда она попала сюда? И почему осталась?
– Конечно! – почти кричу я. – И мне здесь их ужасно не хватает! И интернета – его особенно!
Она уже смеется, а потом подходит ко мне, садится рядом и обнимает крепко-крепко.
– Я надеялась, что когда-нибудь это случится! – говорит она и тоже утирает слёзы. – Но расскажите же мне обо всём! Когда вы попали сюда? Как это произошло?
Она задает те же вопросы, которые я хотела задать ей. Но раз уж она спросила первой, я отвечаю:
– Меня переместил сюда маркиз Паулуччи, с которым я познакомилась в две тысячи двадцать первом году. Как он это сделал, я не знаю. Я ничего не успела понять – только что я была у себя дома и вдруг оказалась в лесу, в чужой одежде, в другом времени. Ваш супруг сказал, что он не помнит маркиза…