Голубиная книга 2

– Ой, наны–наны–наны! – Поют и вокруг Кызымы скачут. – Ой, наны–наны–наны! А давай в игры играть, в кошки мышки!

Сцепились лапами и в хороводе закружились, да быстро, что и захочешь – не вырвешься! С чертями хороводы водить опасно, с ними так закружишься, что и мать, и отца, и себя самого позабудешь. Но царица Кызыма хызрырских кровей женщина, и воспитание у неё степное: она и не поняла, что черти перед ней. Для неё все, у кого на морде пятачок поросячий либо рыло кабанье, одним словом называются: «чучка». Животное так себе, в пищу по законам степным не годится, пользы от него никакой, а вред больше для самооценки.

– Эй, шайтан–чучка! – Закричала царица. – Хоровод джок, моя твоя не играй, моя один игра знает – козлодрание!

– Ой, наны–наны–наны, – продолжают своё тянуть черти, но уже более заинтересованно, – а задрать мы завсегда пожалуйста, да вот беда: козла–то нет!

– Зачем джок козёл? Мал–мала есть козёл, – ответила хызрырка и мешок с плеча сбросила.

Упал мешок на дорогу, гул пошёл от удара, будто гиря стопудовая в нём лежала, а царице и дела нет: запустила руку и вытащила за космы махонькое лохматое существо неизвестной породы. Глянула на рыло свиное и, усомнившись, пробормотала: «Чучка?», но, нащупав у того на голове рога, решила, что за козла сойдёт – за неимением лучшего. Размахнулась и швырнула его в чёртовый хоровод. Чертей будто взрывом разметало, разлетелись кто куда, но тут же на ноги повскакивали и с визгом к пленнику кинулись.

– Мой козёл!

– Нет мой!

– Мне!

– Мне, мне кидай!

Орут, друг у друга добычу выдрать пытаются, только клочки шерсти да пучки волос в стороны летят.

Кызыма на них отвлекаться не стала, аркан раскрутила, кинула. Зацепилась петля за выступ на скале. Подёргала царица верёвку – держится крепко, ну и полезла вверх, одержимая желанием законной жены выдрать космы сопернице.

Надо сказать, что «соперница», своими проблемами занятая, ни сном ни духом об этом желании не знала. Она тоже верёвку раскручивала, пытаясь накинуть на рога бык–туру. С пятой попытки удалось. Затянула на мужевых рогах петлю покрепче и потащила за собой. Бык–тур упирается всеми четырьмя копытами, мычит, ревёт – будто его на бойню волокут! Усоньша бычью тушу вперёд вытянет на два шага, как бык–тур назад рванёт и великаншу за собой на два шага утянет. Так они с горем пополам дотащились до подножия замка и в аккурат в центре свары оказались, что черти затеяли, перекидывая друг другу несчастного, занявшего место козла в игре. Усоньша реакцией отменной обладала, машинально схватила летящий предмет и над головой подняла. Черти по инерции вокруг запрыгали, но как поняли, кто перед ними, тут же в себя пришли. Вытянулись по стойке смирно, стоят – не дышат. У великанши с ними разговор короткий, чуть что не так, сразу голову с плеч долой. А чертям хоть и в аду, а жить точно так же хочется, как людям да другим тварям на земле матушке. Да что там говорить, ведь чертям в аду – самый настоящий рай!

– А ну, рогатые, говорите, какую это вы тут игру затеяли? Футбол аглицкий гоняете, али в баскетбол, какой люди негровидные выдумали, потешаетесь?

– Никак нет, Усоньша Виевна! – Хором гаркнули черти. – Козлодрание, Усоньша Виевна!

– Оно понятно, что не мячиком в меня запулили, но родителя козлом только мне называть позволено! – И подняла руку повыше.

Присмотрелись черти, замертво попадали! В лапище держала Усоньша князя Пекельного царства, самого Вия. Заскулили рогатые, со страху у них коленки затряслись, а Усоньша, заботливо так говорит:

– Батюшка, скажи хоть слово!

– Поднимите мне веки… – проблеял изодранный князь Пекельного царства.

Любящая дочь тут же просьбу выполнила: одной рукой ухватила родителя за остатки волос, а другой к лицу потянулась, веки старику поднять. Да забыла, что в руке конец верёвки держит, к которой муж её, в быка превращённый, привязан. Бык–тур взревел, копытами взбрыкнул, вокруг Усоньши обежал – и дал дёру! Вот только петля с запястья соскочила, как раз в момент, когда Усоньша веки отцовы приподняла, да на ресницах затянулась.

– О–оп–оппус–ти–ти–те–е–э… м–мн–мне–э–эээ…. в–ве–эки… – кричал Вий, подпрыгивая на кочках, да уж поздно было: потащил его бык–тур по адову царству, не разбирая дороги.

Усоньша хотела следом кинуться, и родителя спасти, и супруга остановить, ногами быстро перебирает, а с места не двигается. Хотела рукой взмахнуть – не может. Повертела головой, зарычала, а как поняла, что её держит, тут и заплакала в бессильном бешенстве. Пока она с чертями правила игры выясняла, Кызыма её к скале верёвкой крепко–накрепко прикрутила. Стоит великанша, с ног до головы обмотанная, и сделать ничего не может.

– Ну что, дырбаган казан дурак? Секир башка ишак баба делать будем? – Вежливо так поинтересовалась Кызыма. Она напротив Усоньшиной морды устроилась, на выступе скальном. А великанша стоит дура–дурой, и понять не может, что от неё требуется?

– А ну развяжи меня, девка узкоглазая, я тебя сожру, и сапоги не выплюну!

Ну, Кызыму–то угрозами не проймёшь, у неё нервная система крепкая.

– Джок сожру, джок сапоги, – отвечает Кызыма, а сама из–за голенища нож достаёт. – А ну, бол тес–тес ишак баба, царь Вавилка верни, а то секир башка делать буду!

– Кызымушка! Жена моя любимая! – Раздался сверху радостный крик.

Задрала хызрырка голову, видит: Горыныч снижается, а на спине у него царь Вавила сидит. Запрыгнула Кызыма Горынычу на спину, к супругу кинулась, обнимает его, целует.

– Усоньша джок, Усоньша секир башка сразу!

– Да какая Усоньша, Кызымушка? Да разве бы я тебя на такую страшилу променял? Вот ежели б она раскрасавицей была, – тут Вавила у лица сабельку кривую хызрырскую обнаружил и понял – не то говорит. Он мигом поправился и продолжил:

– Да хоть самой распрекрасной была б, и то не променял тебя!

Царица саблю в сторону отвела, обняла мужа, да и говорит:

– Якши Вавилка! Дырбаган казан ишан!

– Казан, Кызымушка, казан, – согласился царь, особо не вникая в слова.

– Вот что, друзья, – прервал душевную встречу супругов Ярила. – Я здесь останусь, брата спасать требуется, а вы летите на землю, в Лукоморье. И ты, Велес, в Ирий отправляйся – книгу Голубиную деду отдашь, да прямо в руки. Только Роду – и никому другому!

На том и порешили. Велес с отцом да мачехой простился и пропал. Скарапея со змеем Горынычем крыльями взмахнули и тоже полетели к мировому дереву, чтобы по дуплу, что внутри ствола, на землю выбраться.

А Ярила на том же скальном выступе, где только что царица лукоморская сидела, устроился, в глаза Усоньше Виевне проникновенно взглянул и говорит:

– Теперь ты мне не чужая, сноха как–никак. Научу я тебя, как Усладу облик его божественный вернуть. Смотрел я на вас, смотрел, и понял вот что: остались в нём воспоминания, не все латынская девка Маринка, чернокнижница и охальница, из него вытравила. Ненависть к тебе так сильна была, что и в турьей шкуре не забылась. Значит, уравновесить эту ненависть любовью требуется. Ну, тебя он не любит, в наказание оженили, значит, дай ему то, что он любит столь же сильно, сколь тебя ненавидит. Уравновесятся чувства, и память к нему вернётся. Поняла?

– Поняла, не дура, – рыкнула великанша. – Сурицы ему надобно налить, потому как ничто другое его сердцу не мило. Только где ж я столько сурицы хмельной наберу?

– Ну, это уж ты сама думай, – отвечает Ярила, пряча в рукаве ухмылку. Он–то знал, что бьёт в царстве адовом источник неиссякаемый с сурицей, но вот где именно? Многое б отдал, чтоб узнать, но не получалось отыскать, хотя не одно столетье потратил на поиски. – Я одно скажу: от тебя, объекта неистовой ненависти побежал брат мой к объекту неиссякаемой любви.

– Так ежели он сейчас равновесие восстанавливает, то значит к источнику хмельному бежит! – Сообразила Усоньша. Рванулась она, аркан хызрырский порвала, словно нитку тонкую. Да разве ж можно чем остановить бабу, хоть рогатую, хоть нет, когда чувствует она, что может мужа от попойки удержать? Никакой верёвкой не привяжешь, никакие стены преградой не станут!