Голубиная книга 2

– А придется, – зловеще проскрипела Лешачиха и следом за телегой, гружёной заморской нечистью, к Городищу потопала.

Уже к стенам городским подошла, а тут навстречу воевода во главе дружины выезжает.

– Тпру! – закричал он, пребывая в крайнем удивлении. – Что случилось, матушка Лешачиха? Зачем гостей таких заполошных пригласила, и почему не смотришь за ними, хулиганства да разбой учинять позволяешь? И хозяин лесной, Леший где?

Лешачиха перед воротами телегу остановила, и говорит:

– Лешего энти черти заморские споили, всю ночь с ними песни орал да за дриадами гонялся. Берегинь всех перепугали, гнёзда птичьи поразорили, зверьё мелкое и крупное до припадка нервенного довели! Вот куда ты это добро девать будешь, не знаю, но я мужа своего соблазнять да спаивать не позволю! И пьянки с гулянками круглосуточными пусть эти грецкие черти у тебя в остроге устраивают.

Топнула она ногой, плюнула со злости, а потом будто наизнанку вывернулась и пошла прочь. Зверьё лесное следом побежало.

У Потапа решения не задерживаются, а распоряжения тем более: тут же гостей непонятных в острог затолкали. Охрану к ним приставили из трезвенников и стариков – чтоб, значит, соблазну не подверглись.

Елена с мезонины сбежать по лесенке хотела, да забыла, что обычно ходила чинно, юбки придерживая, зонтиком от солнца прикрываясь. Ну и о том, что подол сарафана на обручи натянут, тоже позабыла. Споткнулась, в окно раскрытое вывалилась, точнёхонько в фонтанарию сверзилась. Потап тут же к жене метнулся, давай её вылавливать. А как выудил, распорядился:

– А ну–ка, стаскивайте со статуй грецких кофты да сарафаны, нимфеток энтих обряжайте, да всю нечисть грецкую домой гоните – гуртом! Чтоб духу их не было в земле Лукоморской!

Сказано – сделано: статуи снова оголились, мраморные прелести напоказ выставили, да только смущать некого было – дружинники делом занимались. Обрядили нимф да дриад в сарафаны, на сатиров штаны напялили – по дворам насобирали – да под конвоем в земли Грецкие погнали.

– Ой, Потапушка, да что ж ты делаешь, – навзрыд заплакала Елена Прекрасная. – Да мне ж приглашение в конкурсе красоты участвовать прислать должны! С богинями ихними наравне красивой меня считают, честь такую оказали, уважили, а ты всё спортил! Посол грецкий обещался, главный приз – яблоко молодильное, шибко от морщин хорошо помогает, на кожу действие оказывает эффективное! А ты сейчас нечисть ихнюю на такой ноте некрасивой выпроводишь, да отношения дипломатические с греками порушишь! Вот был бы жив батюшка, уж он бы придумал, как без конфликту мне цельный воз тех яблок организовать!

– Да жив твой батюшка! Жив!!! – закричал Потап. – Что ж ты родителя своего мёртвым не видела, а хоронишь?!

Но Елена в рёв бросилась, и слышать ничего не слышит. Утешал воевода жену, утешал, да всё без толку. Рассердился, в сердцах шлем оземь бросил, ногой топнул, да со двора сбежал. Идёт, с досады сам не свой, и думу думает: «А ведь права Еленушка! Вавила б мигом решил, как и в прибыли остаться, и без конфликта военного обойтись. Ему б этих яблок молодильных, какими красоту восстанавливают тамошние Юноны да Венеры, не то, что телегу – обоз бы организовали. Он б яблоки выкупом за рогатых козлоногих мужиков да голых древесных девок взял. Э–эх, и где ж ты, царь наш батюшка?»

Много бы отдал сейчас Потап, чтоб Вавила рядом был, в то утро трагическое сам бы караулил у разлома в земле, да в народе говорят, соломки везде не настелешь, чего уж сетовать? И ещё думал воевода, что Елена возможно права, сердцем чует дочерним, что мёртв давно отец её любимый, лукоморский царь Вавила.

А Вавила и жив–живёхонек был, и помирать не собирался. Рухнув в яму, он долго не летел, тут же на царский зад приземлился. Взглянул вверх и удивился: над головой лестницы, лестницы, лестницы, вниз посмотрел – то же самое. Рукой пощупал, на чём сидит – не удивился, что на ступеньке. Утешая себя, царь пробормотал:

– И ведь понастроил ж кто–то всё это хитросплетение ступенчатое? – Он встал, ещё раз посмотрел по сторонам. – А раз так, раз лестницы есть, значится, ведут они обязательно куда–нибудь… – И Вавила начал спускаться. – Надо просто встать и идти, а как к хозяевам этого места выйти получится, там уж договариваться, чтоб домой доставили… – Он и не заметил, как спуск превратился в подъём, потом снова в спуск. – На чем доставлять будут, не важно, лишь бы домой… К жене и сыну, хоть на коне я поеду, хоть на осле, да ногами дойти не получится, я на брюхе доползу, лишь бы выход показали… Не привередничать же из–за чину, да и корону не надел, с утра на пешей прогулке она без надобности…

Такие мысли в голове царской роились первые час–полтора. Другие час–полтора он уже шёл, обливаясь потом и думая только одно: «Да есть ли конец у этих ступеней чёртовых?» А лестницы одна в другую будто перетекали, змеями извивались. Вот, кажется, только миновал одну, а уж глядь – снова идёт вверх ногами по отношению к пройденному отрезку пути.

– Есть ли кто здесь?! – Сердито крикнул Вавила. – Кто обитает в мире этом многоступенчатом?! Отзовитесь, либо знак какой подайте! А–ууууу!!!

Не дождавшись ответа, вздохнул, да и пошёл дальше, в надежде на дверцу какую никакую наткнуться. Идёт, а сам думает: «Вот так, поди, ещё какой бедолага заблудившийся ходит по этим лестницам, бродит, а я его и не вижу. И он меня узреть не может, по воле колдовской сейчас поди идёт подо мной, али надо мной. Может, сбросить вниз что–нибудь, знак какой подать?» Порылся в карманах, но ничего не обнаружил. Карманы–то, они ближе к вечеру наполняются, штаны вниз тянуть начинают, а с утра–то в них Шиш да Ишишка не кувыркались. Снял тогда царь с пальца перстенёк, что у Лешего в споре выиграл, и вниз бросил, а сам стоит и смотрит, куда он упадёт. Оказалось, не туда смотрел Вавила, перстень в аккурат ему на макушку приземлился, стукнул больно и рядом на ступени упал. «Вот ведь чертовщина какая», – посетовал царь. Поднял он со ступени перстень, снова вниз бросил, а сам голову задрал и смотрит: точно, сверху летит, камнем рубиновым сверкает. Вавила сообразил отбежать в сторону, перстенёк снова вниз полетел. Покачал головой царь–батюшка, встал поодаль, ступенек на десять выше, и наблюдает, откуда тот появится. Приготовился, как камень сверкнёт, подбежать да руку протянуть. Негоже драгоценностями, пусть и простенькими, раскидываться, не по–хозяйски! Но не угадал царь, в третий раз перстень не прилетел, вместо него на ступени книга упала. Обычная такая, ничего особенного, обложка серая, листы пергаментные, исписанные мелкими буковками. Поднял её царь, в руках повертел, полистал, но прочесть ничего не смог: буквы непонятные и будто движутся, одна на другую громоздятся, плывут, меняются. Хмыкнул Вавила, подивился – к чему такая вещь бесполезная? – да и запустил книгой в сторону. И тут же отскочил, ожидая, что сейчас круг опишет и согласно законам этого странного места, точнёхонько в спину стукнет. Но далеко отбежать не успел, вместо книги с диким воем туша змеиная пронеслась, царя протаранила. Едва несчастный за длинную шею уцепиться успел, не то сам бы с лестницы сверзился.

Приземлились десятью пролётами левее. Вавила на ноги встал, головой потряс, лысину почесал. Посмотрел, с кем его случай свёл, обрадовался:

– Горыныч! Дружок! Ты как сюда попал?

– Какой мы тебе Горыныч?! – прошипела одна змеиная голова.

– Скарапеи мы, – вторила ей другая.

– И живы ли, мертвы ли – не знаем, не ведаем, – грустно закончила третья.

– Да уж, тут и вправду не поймёшь, где верх, где низ, где жизнь, а где смерть, – вздыхая, согласился царь. – Всё смешалось, всё нарушилось.

А змеиня трёхголовая на это и отвечает:

– Летать тут, конечно, сложно, но я не о том. Уж кушать больно хочется, а ты первый из встреченных!

– Ох, и пообедаем сейчас! – Поддержала среднюю голову левая, облизнулась да на Вавилу так нехорошо посмотрела, плотоядно прямо!

– Ложись, девочки! – Заорала, выбиваясь из темы, правая змеиная голова и Скарабея, подхватившись, взмахнула крыльями.