Страница 25 из 63
— Спокойно, спокойно! Если повторится что-либо подобное тому, что здесь только что произошло… — Он медленно выдохнул воздух. — Ни я, ни мои помощники терпеть никаких оскорблений больше не станем. И конференция на этом закончится.
Зал снова взревел.
— Прекратите! Разве можно что-нибудь понять, когда вопросы задают сразу сто человек? А тем более отвечать! Не могли бы вы объединиться и поручить кому-нибудь говорить от имени всех? Иначе мы далеко не уйдем!
Гул снова усилился, но на этот раз репортеры договаривались между собой, а не обращались к сидевшим за столом работникам информационного отдела НАСА, которые с радостью воспользовались короткой передышкой. Том Стинсон, помощник Барнза, прикрыв рукой телефонную трубку, наклонился к Барнзу и сказал ему на ухо:
— Я говорю с центром управления «Меркурия». Они ничем не могут помочь, Дес.
Щека Барнза снова задергалась.
— Что еще они говорят? — прохрипел он.
— Они не могут сообщить ничего нового. Говорят, чтобы мы придерживались первоначальной версии. Дескать, мы не можем обеспечить приводнение Пруэтта, как это планировалось ранее, потому что в районе посадки море бурное. Тот же вздор, никаких изменений. Мол, с кораблем и космонавтом все в полном порядке, просто мы воспользовались плохой погодой и стараемся набраться побольше опыта, тем более что полет проходит отлично. Еще они говорят, что…
— Хватит, — раздраженно перебил его Барнз. Он провел дрожащей рукой по взмокшим от пота волосам. Все та же чепуха. — Господи, Том, мы не можем больше продолжать этот фарс. Кое-кто из сидящих в зале отлично знает, что мы лжем. Они поддерживали нашу игру некоторое время, но…
Зал внезапно смолк. В центральном проходе стояли три человека. Барнз прищурился, чтобы разглядеть их, и похолодел. Ничего доброго ждать не приходилось. Боже, это же Грег Сондерс, сотрудник телеграфного агентства, опаснейший человек и страшная язва. Слева от него стоял Джек Киршбаум из телевидения, справа — Сид Прайс. Барнз знал, что Прайс — корреспондент одной из крупных нью-йоркских газет, но сейчас не мог вспомнить, какой-то ли «Таймс», то ли «Трибюн». Впрочем, это не имело значения.
Сондерс начал говорить медленно, отчетливо, тщательно подбирая выражения, и с первых же слов у Барнза перехватило дыхание. Гнев снова был готов прорваться, но отступил, беспомощный, перед рассчитанной точностью слов Сондерса, методически рассекавших и разоблачавших обман.
— …и хотя мы относимся с пониманием к вашим оскорбленным чувствам, мистер Барнз, с не меньшим пониманием мы относимся и к собственным журналистским нуждам, не говоря уже о неизмеримо большем сочувствии к миллионам людей, которые хотят услышать, не скажем ли мы что-нибудь о том, что же происходит в космическом корабле и что в действительности случилось с майором Пруэттом.
Голос хлестал Барнза все сильней и сильней, он знал, что надвигается на него, ему казалось, что крыша проседает и готова обрушиться на Них, но он был не в силах ничего предотвратить…
— …мы не ожидали, что окажемся в таком положении. Мистер Барнз, я теперь говорю от имени всех нас и… Голос Сондерса стал презрительно насмешливым.
— …я хочу дать вам понять, что мы опубликуем сообщение точно в том виде, в каком я его сейчас изложу вам.
«Вот оно, — подумал Барнз и обхватил край стола так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Сейчас из обоих стволов…»
— Мистер Барнз, вы лжец.
В зале воцарилась мертвая тишина.
— Мы уже знаем, что сообщение НАСА о продлении полета Пруэтта сверх сорока восьми витков было просто дымовой завесой. Погода в районе приводнения прекрасная. Никакого шторма нет. Далее, мы согласились с вашим требованием, чтобы эта пресс-конференция носила секретный характер. Нам это не понравилось и не нравится до сих пор; от этого дурно пахнет. Но мы согласились и намерены сдержать свое слово. Если же вы не скажете нам правды — сейчас же, немедленно, — мы разоблачим вашу версию, как злостную ложь, как надувательство, как бессовестный обман, направленный на то, чтобы скрыть правду о серьезной опасности, возможно грозящей Пруэтту. А теперь отвечайте: скажете вы нам правду или нет?
Барнз лихорадочно соображал, как быть. Слава богу, что Сондерс не обошелся с ним более круто. Официальной версии больше придерживаться нет смысла. Все они превосходно знают, что он лжет, но лично к нему претензий никто не имеет. Будь они на его месте, они бы, к сожалению, вели себя точно так же. Пожалуй, будет лучше сказать им кое-что, пока центр управления «Меркурия» не установит точно, что именно случилось с капсулой. Он помотал головой, пытаясь собраться с мыслями. К черту приказы; придется сказать…
— Ладно, Сондерс. Но прежде чем начать, я хочу кое о чем предупредить вас, всех до единого. Все, что я скажу, по-прежнему не для широкой публики.
Он вскинул руку, чтобы прекратить крик, поднявшийся в зале после его предупреждения.
— Черт побери, я говорю так потому, что вынужден. Все, что я скажу, не должно получить огласки, пока не поступит подтверждения некоторых фактов. Однако если в течение следующего часа ничего не случится, я буду считать, что запрет снят, и вы вольны обнародовать все, что узнаете. Даете слово, что оправдаете мое доверие?
Сондерс, Киршбаум и Прайс оглядели зал. Из рядов донеслось сердитое бормотание, но громких возражений не было. Барнз знал, что если трое стоявших примут его предложение, остальные пойдут за ними. На этот раз заговорил Киршбаум:
— Ладно, Барнз. Мы согласны ждать… но не больше часа.
Барнз заговорил медленно, умышленно растягивая паузы между словами, чтобы усилить ошеломляющий эффект своего сообщения.
— Завершая сорок восьмой виток, майор Пруэтт начал готовиться к торможению. До этого момента телеметрическая информация была в норме. И тут…
Барнз замолчал.
— Ближе к делу, черт побери! — крикнул кто-то из зала.
Барнз смотрел в зал невидящим взглядом.
— Тормозные ракеты отказали.
Он никогда еще не слышал такого громового хора голосов. Тут только он понял, как поразило это известие людей, сидевших перед ним.
— Мы… мы пытаемся точно установить, каково положение. Б-больше я пока ничего не знаю.
Ноги у него подкосились, и он с облегчением упал в свое кресло. Еще минут десять в зале стоял невообразимый рев, потом все снова затихли.
Сондерс, белый как мел, обернулся к Барнзу и собрался что-то сказать, но не успел — в зал ворвался человек.
— Они передают! — задыхаясь, выкрикнул он. — Передают по телевидению из Нью-Йорка! Напрямую, не в записи! У них будто бы монопольное право передач из Кокоа-Бич. Сообщают, что у Пруэтта не сработали ракеты! И называют его «пленником космоса»!
Послышались злобные крики и брань; у дверей и запасных выходов началась давка — разъяренные репортеры ринулись к телефонам. Накаленные до предела, они толпой вывалились из конференц-зала гостиницы «Кейп Колони Инн» на шоссе, ведущее в Кокоа-Бич. Как подло их обошли с величайшей, небывалой сенсацией, обставили, обскакали… Но кто?..
В зале, где только что было пятьсот человек, осталось не более трех десятков. Репортеры двух крупных телевизионных компаний взялись за микрофоны, чтобы передать срочное сообщение.
Барнз сидел и беспомощно смотрел на все, что творилось в зале. Он увидел, как Джек Киршбаум подошел к репортеру телевидения, составившему себе «имя» на научно-популярных передачах. Внезапно Джек протянул руку и сорвал с репортера наушники, зацепив при этом ухо и до крови ободрав его.
Прислушавшись к голосу в наушниках, Киршбаум в недоумении повернулся к Сондерсу и Прайсу.
— Прямая передача! Боже праведный, да ведь он все передавал отсюда, все, что происходило!
Он бросил наушники, круто, стремительно повернулся и с размаху ударил телевизионного репортера кулаком по лицу. Бывший авиадесантник вложил в удар все сто с лишком килограммов своего веса.
Но это уже ничего не меняло. Вся страна уже знала, и повсюду творилось что-то невообразимое.