Страница 66 из 76
Однако стоило им очутиться дома, за закрытыми дверями, как он схватил Купер в объятия и осыпал ее лицо поцелуями.
— Дорогая! — воскликнул он со слезами на глазах. — Ты снова сделала меня самым счастливым мужчиной на свете!
— Слава богу! — выдохнула она. — А то я уже думала, что ты расстроился.
— Меня просто захлестнули эмоции. Я и надеяться не смел, что стану отцом.
— Признай, однако, что ты делал все возможное, чтобы им стать, — с серьезным лицом произнесла она.
Он расхохотался:
— Любимая, ты ведь тоже сыграла в этом немалую роль.
— Конечно. Я очень хотела как можно скорее зачать нашего первенца. Я ведь тоже не молодею. К тому времени как ребенок родится, мне будет уже двадцать восемь.
— Прекрасный возраст. Бог нас действительно благословил.
На этой же неделе пришла новость, что Генри представили к ордену Почетного легиона за его заслуги перед Францией. Орден ему должен был торжественно вручить глава Временного правительства Шарль де Голль, и по счастливому стечению обстоятельств одновременно с ним награждали Катрин Диор и Эрве де Шарбоннери. Предстояла встреча друзей и родственников.
Церемонию проводили в Елисейском дворце. Кристиан Диор вместе с отцом и братом Раймоном были в числе гостей. Генерал де Голль, необычайно высокий, в полной парадной форме, возглавлял это мероприятие. За последние два года, проведенные в политической борьбе, он заметно постарел. В своей краткой речи он выразил надежду, что теперь, во времена Четвертой республики, Франция наконец вступит в период стабильности и прогресса. После того как он прикрепил ордена к лацканам награждаемых, последовал приятный сюрприз: Купер вручили коробку с восемью изящными шелковыми шарфами от самых прославленных домов моды Парижа.
Распивая шампанское в позолоченной роскоши президентского салона, они обменялись свежими новостями. Купер была очень рада снова увидеть Катрин, здоровую и загорелую. Та теперь была mandataire еп fieurs coupees — официальным поставщиком, рассылающим букеты свежесрезанных французских цветов по всему миру.
— Власти дали нам эту работу в награду за наши военные заслуги, — поведала она Купер. — Нас спросили, чем бы мы хотели заниматься, и я выбрала это. Нам приходится каждое утро вставать в четыре, чтобы успеть отправить цветы на рынок Ле-Аль, но что может быть прекраснее, чем проводить все свое время в окружении цветов?
— Значит, вы все-таки последовали по стопам вашей матери, — заметила Купер.
— Вы правы. Я думаю о ней каждый день. — Она внимательно посмотрела на Купер, и вдруг выражение ее лица неуловимо изменилось. — Простите меня за прямоту — но вы, случайно, не ждете ребенка?
Купер инстинктивно положила руку на живот:
— Я не думала, что уже заметно.
— Не заметно. Во всяком случае, не по фигуре. Это видно по вашим глазам.
— Вы очень наблюдательны, Катрин.
— Мы с вами друзья, — ответила девушка, — и хорошо понимаем друг друга. Вы просто светитесь, Купер, даже окружены сиянием. Наверное, вы очень счастливы.
— Я счастлива сильнее, чем того заслуживаю.
— Так значит, я права?
— Вы правы.
— Поздравляю вас, дорогая! — Она расцеловала Купер в обе щеки. Но когда отстранилась, было заметно, что мыслями она где-то далеко и глаза у нее печальны. — Материнство… Это такое счастье! Интересно, вы сами-то это понимаете?
— О Катрин! А почему вы не хотите родить ребенка?
— У Эрве уже трое. Больше детей он не хочет, тем более незаконнорожденных. А после всего, что я видела в Равенсбрюке, я вряд ли стала бы хорошей матерью. Это полностью меняет взгляд на вещи.
Купер дотронулась до маленького эмалевого креста на лацкане Катрин.
— Мы так гордимся вами и вашим подвигом.
Катрин грустно улыбнулась:
— Так чудесно быть кавалером ордена Почетного легиона, не правда ли? Они сейчас арестовывают людей, которые предали и пытали меня, убивали моих друзей. Состоится суд, и эти мужчины предстанут перед ним со своими адвокатами и будут защищаться и доказывать, что просто выполняли приказы, что делали все для блага Франции. Меня снова и снова станут допрашивать, потребуют предоставить неопровержимые улики, будут унижать и обвинять во лжи. И уж поверьте, я не могу сказать, что жду этого с нетерпением.
— Но это же несправедливо! — возмутилась Купер.
Катрин пожала плечами:
— Нам приходится играть по правилам, даже если другие их и не соблюдали.
В этот же вечер был дан праздничный ужин, который посетили американский и британский послы. Гала-ужин стал ярким событием: мужчины были в белых галстуках и со всеми своими орденами, женщины блистали в нарядах от величайших кутюрье — Роша, Скиапарелли, Бальмена. Купер облачилась в потрясающее малиновое платье, смоделированное и сшитое для нее Диором, которое вызвало целый поток комплиментов. А она, в свою очередь, была невероятно горда мужем — во фраке, украшенном орденом Почетного легиона и другими наградами, он выглядел великолепно.
За столом Купер посадили рядом с Гертрудой Мак-Карти-Каффери — женой американского посла. Ей было за пятьдесят, и одета она была не столько модно, сколько практично, но и до нее дошли слухи о том, что Марсель Бюссак собирается вложиться в нового неизвестного модельера. И теперь дипломатичными расспросами она вытягивала из Купер информацию:
— Неужели он так же хорош, как Молино, Роша и все остальные? — спрашивала она. — Он кажется таким невзрачным и застенчивым.
Купер посмотрела поверх сверкающего хрусталем стола туда, где сидел с розовыми щеками и не сходящей с лица улыбкой Диор.
— Он не подражает другим, — произнесла она, — и каждый раз придумывает что-то совершенно новое и свежее. В результате его платья ничем не напоминают работы остальных модельеров.
Жена посла внимательно изучила платье Купер.
— А это, я так понимаю, пример его работы.
— Да.
— Действительно, весьма оригинально. И если позволите заметить, платье вам очень к лицу. — Гертруда Каффери надела очки и с особым вниманием рассмотрела талию Купер. — Разве не чудесно, что после стольких лет ужасов и лишений у нас наконец-то так много поводов для празднования?
Купер залилась краской. Похоже, разведслужба американского посольства работает безупречно.
17
Спустя несколько месяцев глубокая тишина дома номер тридцать по авеню Монтень была нарушена начавшимся ремонтом.
Рабочие сталкивались в дверях, занося в дом трубы, лестницы, доски, сумки с инструментами, банки с краской, мотки электрического провода, мешки с цементом и деревянные рейки. Когда Купер попыталась пройти в здание, ей пришлось уступить дорогу четверым грузчикам, которые несли завернутую в белую ткань огромную хрустальную люстру. Она шагнула в сторону, придерживая живот руками, а потом ей пришлось медленно тащиться за ними следом, пока они поднимались по широкой лестнице. Пыхтя и покрикивая друг на друга, они кое-как развернулись на площадке с высоким окном, ничего не зацепив громоздкой люстрой, и внесли ее в бельэтаж, где планировалось устроить салон.
Диор, на котором был белый халат, с беспокойством поглядывал на высокий потолок.
— Что, если потолок не выдержит? — вместо приветствия спросил он у Купер, которая и сама еще не отдышалась после подъема по лестнице.
— Тогда люстра с оглушительным звоном грохнется на пол.
— Не смешно.
— Тиан, они знают, что делают. Тебе не стоит забивать голову посторонними заботами.
— Но я беспокоюсь обо всем! И особенно о тебе. Когда уже родится твой ребенок?
— Еще через несколько недель.
— Мне хочется его поторопить, — сказал он, придвигая ей стул. — Ты ужасно действуешь мне на нервы. Мне пришлось дать объявление о наборе манекенщиц. Тех, что уже есть, мне мало. Завтра состоится конкурсный отбор. Ты придешь помочь?
— Конечно.
В зал внесли и установили огромную стремянку. Диору уже удалось собрать вокруг себя впечатляющую команду. Он проявлял особое сочувствие к тем, кто потерял работу из-за войны. В эту категорию попадало большинство нанятых им продавщиц. Их всех отличала необычайная личная преданность Диору и безоговорочная вера в его талант.