Люди и боги

— Мне близок образ мысли вашего лорда-отца. Полагаю, он в достатке обладает тем, что купить невозможно.

То был прекрасный момент. Виттор сумел заинтересовать принца, и следовало развить успех. И путь для этого имелся: вопросы об искровых машинах показали интерес Адриана к прогрессу, разговор о новинках даст ключ к его сердцу. Виттор мало знал об искре, но имел на примете новшество финансового мира — бумажные ассигнации. Отец часто говорил, насколько полезны они и для казны, и для торгового дела. Виттор уже раскрыл рот, когда к нему подлетел Мартин:

— Брат, тут кое-что того, произошло. Вот скажи, что это значит? Она так посмотрела…

Кажется, он не заметил Адриана.

Виттор развернул его лицом к принцу и шлепнул по затылку, чтобы Мартин поклонился.

— Ваше высочество, простите моего брата! Он слишком взбудоражен Даром и высокими гостями, потому забывает о манерах.

Принц улыбнулся:

— О, не волнуйтесь, я понимаю: семейные дела требуют срочного решения.

— Семейные дела подождут, ваше высочество! Мы не окончили беседу!

С досады Виттор ляпнул глупость — и окончательно все испортил. Нельзя говорить императору, окончена беседа или нет. Владыка сам решает, когда начаться разговору и когда завершиться. Виттор покраснел:

— Простите, ваше высочество…

— Не стоит извинений, — легкой прохладцей в голосе Адриан показал, что очень даже стоит. — Помогите брату, лорд Виттор. Не смею вас задерживать.

Виттор грубо оттащил Мартина в сторону, кипя и бурля от злости.

— Тебя убить мало! Колесовать, четвертовать и повесить! Ты все мне испортил!

— Ну, извини… Я того, не хотел…

— Что могло случиться такого, чтобы отвлечь меня от принца? Отец умер? Мать вернулась⁈

— Не… Виттор, я того… наверное, погорячился. Забудь, ничего такого особенного…

— Говори уже!

— Ну… знаешь этих монашек, которые с архиматерью… там есть одна…

По словам Мартина, случилось вот что. Святая архиматерь Эллина привезла с собою пятнадцать матерей верховного капитула и три десятка монахинь, избранных за свое благочестие и достойных созерцания чуда божественного Дара. А кроме них пожилую архиматерь сопровождала дюжина служанок. Миряне не имеют права бывать в личных покоях Эллины, тем более — прикасаться к ее телу, потому вся прислуга состояла из монашек низких рангов: послушниц и младших сестер. Одна из них взволновала Мартина теми округлостями, что проступали под рясой.

Он не знал, как ее зовут, и поначалу даже иногда путал с другими служанками Эллины — они ведь все одинаково одеты, а на головах платочки, волос не видать. Но Мартин стал присматриваться к служанкам и заметил, что они чередуются посменно, и кто не занят возле Эллины — те могут гулять по замку. Он выследил, когда та самая выбирается на прогулку, и стал ходить за нею. В прямом смысле слова — по пятам. Заговорить он не решался. Послушница была молчалива, вот Мартин и думал, что на ней какой-нибудь обет молчания. Он просто ходил за ней следом, куда она — туда и он. Ну, и смотрел все время, конечно. А за Мартином, как правило, следовал еще и телохранитель Сэм.

…На данном этапе рассказа Виттор уже проклинал последними словами и Мартина, и себя. Мартина — за тот идов хаос, который заменяет ему мозги; себя — за то, что не заметил вовремя и не пресек все это. Но худшее было еще впереди.

Этим вечером архиматерь Эллина вышла к молитве в сопровождении всей свиты. Послушницы стояли в конце, в виду своей незначительности. Мартин тоже зашел в часовню — ну, как бы, помолиться. Пристроился за спиной той самой, стал глядеть. И пока глядел, пришла мыслишка: а вдруг у нее под рясой нет исподнего! Вряд ли это так, но даже маленький шанс не давал покоя. Сильно захотелось проверить, просто невмоготу, а способ проверки имелся лишь один. Словом, Мартин схватил ее за зад. Хорошенько так схватил, всей раскрытой ладонью, и немного пощупал — ну, чтобы понять, есть ли там еще один слой ткани. Послушница, конечно, обернулась. Он щупал, а она не кричала, не давала оплеухи, не «сударь, что вы делаете!» — только смотрела вот этак. Тут Мартин понял, что под рясой есть еще слой, а то и два. Внезапно нахлынул стыд, Мартин отвернулся и сбежал. Но ее взгляд до сих пор преследовал его. Что это значило? Брат, скажи, ну!

Виттор схватился за голову.

— Какого черта, Мартин! Почему на тебя нашло так быстро⁈ Чуть больше недели от той идовой кошки!

Мартин обиделся — как всегда, когда слышал слово «нашло».

— Ничего не нашло, зачем ты так говоришь! Просто понравилась она мне! Тебе тоже иногда девки нравятся! А если понравилась — что тогда? Ну, я вот… Чего плохого-то?

Виттор напомнил себе: на Мартина нельзя злиться, Мартин не виноват. Боги не додали ему ума. Мать звала его крысиным выродком, а потом и вовсе бросила. Мозги Мартина встали набекрень — но разве он хотел этого?

— Пойми, брат, — Виттор вздохнул, набираясь терпения, — у послушниц архиматери от нее нет секретов. Эллина узнает, что младший лорд Шейланд пристает к монашке. И ладно бы к аббатиссе или приорессе — так нет, к мелкой ничтожной служаночке, которая даже стоит в последнем ряду. Что будут о нас думать после этого? Ничего хорошего, можешь мне поверить!

— У нее упругая попка… — сказал Мартин.

— А у кошки тоже?

— Причем здесь?..

Терпение кончилось.

— Мартин, ты кретин. Иди к отцу, расскажи ему все. Пусть решает, что с тобой делать.

Брат побелел от страха.

— Нет, пожалуйста, не надо к отцу! Не говори ему! Неужели ты не понимаешь, почему я?..

Виттор отвернулся, не желая слушать, но Мартин продолжил:

— Ну, ты все говоришь: лорд то, лорд се. Отец тоже. Раз я лорд, то можно мне… ну, хоть что-нибудь? Зачем быть лордом, если нельзя ничего? Может, я и кошку прикончил, чтобы показать, ну… я лорд, я могу всякое. Но нет! Этот Рихард уже и людей кончал, а мне даже кошку нельзя!

Виттор долго молчал, размышляя. И правильно, и выгодно было рассказать отцу. Отец оценит послушность Виттора, а Мартин получит наказание и хоть недельку проведет спокойно. Но что-то зацепило в словах брата, отозвалось… Вспомнились глаза, какими смотрели на Виттора император и принц. Если я лорд, то почему нельзя ничего…

— Ладно, иди. Я не скажу отцу.

— Спасибо, брат! Спасибо тебе большущее!

Виттор даже не представлял, во что выльется этот редкий случай, когда он забыл о выгоде.

— Садись, сын.

— Благодарю, отец.