Страница 8 из 91
— Собрание у нас неформальное, без протокола. Повестка — свободная, с вашего позволения сначала вопросы задам я. Валентин Петрович, — обратился к завхозу. — Как наше соцсоревнование по образцовому ведению хозяйства с филиалом НИИ №17141?
Соседний режимный объект.
— Соперники пока отстают — у них на прошлой неделе случилось ЧП в виде пяти сбежавших крыс, которые попортили коммуникации, — поведал он.
— Злорадствовать не будем, но соцсоревнование — жестокий спорт, — покивал я.
Товарищи гоготнули, я задал следующий вопрос — электрику:
— Даниил Андреевич, какие у партийной организации успехи на ниве борьбы с курением?
Задрали дымить — в девяноста процентах офисных помещений СССР плотность пассивного курения просто ужасающая.
Половина работников мужского пола и две дамы синхронно скривились.
Кашлянув в кулак, и. о. парторга ответил:
— На плановом собрании единогласно (да здравствует партийная дисциплина!) принят запрет о курении в здании.
— Это, извините, кнут, — заметил я. — А пряник?
— «Пряник», — усмехнулся он. — Тоже есть, в виде десятирублевой ежемесячной премии за отказ от курения.
— Нормально, — одобрил я. — Курение — это очень вредная привычка, практически не приносящая удовольствия. Минздрав СССР рекомендует всем от нее избавляться, товарищи.
Курильщики приуныли еще сильнее.
— Далее, — продолжил я. — В связи с полученными сигналами предлагаю всем желающим товарищам покритиковать Игоря Викторовича.
Директор подобрался и натянул «покерфейс» — опытный.
Восемь поднятых рук.
— Даниил Андреевич? — начал я с завхоза.
— Игорь Викторович в обеденный перерыв курит в кабинете.
Четыре из семи рук опустились — хотели сообщить то же самое. Не исключено, что по прямому распоряжению товарища начальника, в качестве согласованной и безопасной для карьеры критики.
— Игорь Викторович, это правда? — обратился я к директору.
— Признаюсь, товарищи, — виновато повесил тот голову. — Тридцать пять лет курю, считай — всю жизнь. Тяжко после обеда держаться, а дурной пример коллективу подавать не хотел — это недостойно Советского руководителя. Прошу справедливого товарищеского суда и обязуюсь записаться в кружок легкой атлетики.
— Предложения, товарищи? Пожалуйста, Елена Сергеевна, — дал слово бухгалтеру.
— Предлагаю принять во внимание заслуги Игоря Викторовича перед народом и Партией и ограничиться общественным порицанием.
Это у нас, получается, защитница.
— Амаяк Амаитович? — дал слово торговику армянского происхождения.
— Я считаю, что Игорь Викторович не ходит со всеми в курилку не из-за нежелания подавать плохой пример, а потому что считает себя лучше других, — приложил он начальника.
— Основания? — спросил я.
— Окно кабинета Игоря Викторовича выходит во двор, — ответил он. — Прямо на курилку — из нее видно, как он с особым цинизмом курит в форточку.
— Иосиф Львович? — дал слово главе бухгалтерского отдела.
— Протестую против «особого цинизма», — вступился он за директора. — Игорь Викторович во время курения прячется за занавеской — это говорит о том, что он ощущает глубокое чувство вины перед коллективом.
— Вы не курите, Иосиф Львович, и в курилке я вас не видел, — скучным тоном парировал Амаяк Амаитович.
— Я в курилку хожу регулярно, — скрестив руки на груди, влезла Елена Сергеевна. — И сама рассказала о занавеске Иосифу Львовичу.
— Прошу высказаться остальных курящих товарищей, — пресек я начинающуюся перепалку.
После высказываний картина стала ясна — бухгалтера у нас «воюют» за директора, торговики — против, а юристы «не курят и не чуяли, поэтому не хотят вводить товарищей в заблуждение», то есть — держат нейтралитет.
— В силу невозможности установить факт цинизма предлагаю сосредоточиться на самом факте нарушения, — потерял терпение некурящий и сидящий в кабинете на другом конце коридора от директорского Василий Васильевич.
Ждет возможности покритиковать на другую тему.
— Поддерживаю, — кивнул я. — Я слишком молодой, чтобы подвергать Игоря Викторовича порицанию. Кто может взять на себя этот груз?
Высказался Амаяк Амаитович:
— Игорь Викторович, вы — почти пожилой, заслуженный Советский руководитель, а ведете себя как прячущийся в туалете школьник с папиросой. Очень надеюсь, что вам стыдно!
— Очень стыдно, товарищи! — прижав руку к груди, покаянно-мужественным тоном подтвердил директор. — Обещаю исправиться.
— Предлагаю перейти к дальнейшей критике Игоря Викторовича. Извините, Василий Васильевич, Ольга Петровна подняла руку быстрее вас, но обещаю дать вам слово после нее. Ольга Петровна, прошу вас.
Тридцатитрехлетняя мать двоих детей, жена токаря и заслуженная «торговик» Советского союза поправила утепляющий плечи платочек и поведала страшное:
— За последние полгода Игорь Викторович пропустил три субботника.
Директор защитился самостоятельно:
— Каждый раз по уважительной причине — болел.
— Однако остальные выходят на субботники даже с температурой, — подключилась коллега Ольги Петровны. — И вообще — все болеют один-два раза в год, а у вас больничных — десятая часть всего рабочего времени.
— Поддерживаю, — воспользовался возможностью Василий Васильевич. — Кроме того, почти все больничные Игоря Викторовича совпадают либо с партийно-общественными мероприятиями, либо с командировками.
— И вся нагрузка падает на вас? — спросил я.
— «Вся» — это очень точное определение, — усмехнулся он. — Товарищи, кто может вспомнить, как за эти полгода Игорь Викторович обращался к вам по рабочим вопросам?
— На то вы и заместитель, чтобы Игорю Викторовичу самому по кабинетам бегать не приходилось, — неприязненно посмотрела на него Елена Сергеевна. — Не тянете рабочую нагрузку, товарищ Селиванов, так и скажите — найдем на ваше место более компетентного товарища.
— Это я «не тяну»? — побагровел, но сумел сохранить вежливый тон Василий Васильевич. — Да я раньше всех прихожу, позже всех ухожу! В командировку кто едет? Селиванов! В Госбанк с устным отчетом кого пошлют? Селиванова! Да он мне даже печать свою отдал! — фыркнув, он достал из кармана пиджака и громко поставил печать на стол. — Документы подписал и на диване лежит, как Обломов!