Страница 3 из 39
Я однажды переворачивал камни в пустыне между Айн-Сефрой и Сфиссифой, когда туда вдруг нагрянул небольшой вооруженный отряд на конях. Мужчина с мрачным лицом остановился в десяти шагах от меня и что-то грозно произнес на «завитушечном» языке. Поскольку я не знал ни арабского, ни французского, я оставил на время свои камни и, обращаясь к нему, ласково произнес несколько фраз на чешском языке о погоде, о жаре, потом подошел к нему, спросил, где он раздобыл такую прелестную лошадку и как ее зовут. Затем вытащил из складок одеяния правую его руку и сердечно пожал. Неприветливое выражение лица стражника постепенно улетучивалось, он уже ни о чем не спрашивал, но и не двигался с места. Тогда я вернулся к своим камням и продолжал поиски того, что под ними скрывалось. Этот мужчина следил за мной, потом спрыгнул с коня, подошел ко мне, наклонился и тоже начал переворачивать «щебеночки». Так мы молча проработали около получаса. Интересно, что за все это время мы не нашли под камнями ни одного живого существа, хотя обычно там бывает все что угодно — скорпион, паук, геккон, сцинк, небольшой шипохвост или хотя бы всевозможные жуки, но на этот раз — ничего. Через полчаса мой знакомый выпрямился, пожал мне руку, сел на лошадку и уехал.
4. Айн-Сефра означает «Желтый источник». У этого источника расположен оазис, а за ним — красивые песчаныс дюны. С одной стороны над ними поднимаются каменные откосы горного массива Ксур, а с другой — простирается полупустыня, понемногу переходящая в каменистую пустыню — хамаду.
На этом кончалась информация, полученная от нашего предшественника. У нас по сравнению с ним было немало преимуществ. Война окончилась, и послевоенная сумятица отходила в прошлое. Что касается общения с местными жителями, то у нас была Софья. До сих пор ее способности не находили соответствующего применения — постоянное передвижение автостопом и жизнь среди соотечественников на остановках не представляли для этого возможностей. Но мы уже предвкушали все выгоды, которые мы будем иметь от участия Софьи в нашей первой «рабочей» остановке.
Первые два дня мы бродили по окрестностям Айн-Сефры в основном сами. В то время как Софья с наслаждением собирала камни и показывала нам особенно интересные экземпляры необычной, созданной песчаными ветрами формы, мы с Петром пытались разыскать интересных представителей пустынной фауны, особенно пресмыкающихся. Наши результаты, однако, не соответствовали прилагаемым усилиям. Методы обследования территории, проверенные в Чехословакии или на Балканах (применяемые с успехом и в Атласе), в этой местности ничего не давали. Притом на песке было полно разнообразных следов, из чего было ясно, что дело не в природе, а в нас.
На другой день вечером произошла знаменательная встреча: местный учитель, француз с итальянской фамилией Жильбер Сантуччи, с которым мы подружились, познакомил нас со старым арабом, охотником и следопытом Луи Уи, и тот охотно согласился на следующий день «протащить» нас по окрестностям и показать, что тут есть и как все это искать, и все это он сделает из чистой дружбы и ничего за это не возьмет.
Рано утром мы отправились в нашу первую рабочую экскурсию по пустыне. Дорога шла по широкой плоской долине, где тонкие слои наносного песка перемежались с твердой щебеночной почвой, из которой местами выступали невысокие выветренные скальные обломки и группы каменных глыб. Под косыми лучами утреннего солнца на песке были отчетливо видны разнообразные следы, крупные и совсем маленькие, оставленные самыми мелкими насекомыми. Песок похож был на густоисписанную книгу, широко открытую перед нами для того, чтобы засвидетельствовать жизнь в пустыне. В ней можно было найти ответы и на вопросы, что привели нас сюда, и на те, которые только еще могли появиться. Трудность заключалась в том, что мы были почти безграмотны; но теперь ситуация не была уже безнадежной: с нами был Луи.
Наша благодарность к этому бескорыстному и приветливому проводнику сменилась восхищением и уважением.
Несмотря на то что Луи почти не умел читать по-арабски, ни тем более по-французски, он приводил нас в изумление обилием информации, которую он мог прочесть на песке.
— Вот здесь обитала гребнепалая ящерица — зельмумия (мелкая песчаная ящерица Acanthodactylus — крупный самец); свежий след, попробуем по нему пройти. На правой задней лапе у нее нет двух пальцев, — предупредил он нас на тот случай, если бы нас такая добыча не устраивала. — А здесь она выгребала из песка жучка. Он был достаточно большим, и она трепала его до тех пор, пока не отломала ему ноги, чтобы он не смог убежать. Вот, посмотрите.
След вывел нас на щебень, где уже ничего нельзя было увидеть, по крайней мере так казалось нам. Но наш проводник шел дальше по следу, изучая подветренную сторону каждого камешка, на котором осело хотя бы несколько квадратных сантиметров песку. Время от времени он одобрительно ворчал — он видел что-то, что мы при всем желании были не в состоянии увидеть. Мы прошли 20 метров и опять вышли на песок — и ага! — вот он, след, и теперь он так отчетлив, что даже мы могли его разглядеть. Потом вдруг направление следа изменилось и расстояние между отпечатками ног увеличилось.
— Испугалась чего-то, может быть, нас — и быстро убежала вон туда, в кусты. Посмотрим, пойдет ли след дальше.
Это казалось нам совсем безнадежным, потому что вокруг куста был лабиринт следов, в том числе и зельмумий.
— Тут бегали еще три такие же ящерицы, — констатировал наш следопыт, — но две из них значительно меньше. Третья хоть и большая, но ее уже здесь нет, это старый след, по крайней мере вчерашний. Та ящерица, которую мы ищем, отсюда не выбегала — прячется где-нибудь в зарослях.
Вскоре после этого мы нашли ее в небольшом углублении между камнями. Это был прекрасный взрослый самец, жаль только, что на задней правой лапе не было у него двух пальцев.
Таким же образом выследили мы двух агам и одного шипохвоста. Нам стало казаться, что мы уже поняли, как это делается, и мы отправились по следам хамелеона, которые Петр обнаружил между травинками. Луи из вежливости минуту наблюдал за нашими действиями, но затем не выдержал и заявил, что таким образом мы можем найти в лучшем случае лишь скорлупу яичка, из которого этот хамелеон когда-то вылупился: если же мы хотим поймать его, мы должны идти в прямо противоположном направлении. Он объяснил нам, как определяется направление движения хамелеона, но сложность объяснения превосходила наши коммуникационные возможности. До сих. пор вид следов хамелеона вызывает у меня растерянность: лапы его имеют форму клещей для обхвата ветвей и не слишком приспособлены для передвижения по грунту. Пальцы направлены в стороны, точно перпендикулярно к направлению движения; хамелеон передвигается медленно и ноги ставит на поверхность вертикально сверху, так что след не бывает размазан в направлении движения, а поэтому определить по нему, куда он движется, очень трудно. Только в тех местах, где хамелеон поймал добычу, можно легко определить его положение; хвост вдавливается в песок, а отпечатки ног становятся глубже.
Нам не пришлось долго искать хамелеона. Он прошел только 40 метров от одного куста к другому и сидел там на веточке, крепко обхватив ее пальчиками своих клещевидных лап. Хамелеоны проводят большую часть жизни, сидя неподвижно в засаде, подстерегая добычу среди ветвей или медленно передвигаясь осторожными, неслышными «шагами». При опасности они могут полагаться только на свою способность сливаться по цвету с местностью — быстро убежать они не могут. «Нашему» цветовая маскировка не помогла; когда мы его схватили, он попытался испугать нас, внезапно изменив окраску на кричаще-яркую, и на теле его появилось «звездное небо» (белые точки на темном фоне) и лучеобразные полосы вокруг глаз; он выгнул по-кошачьему хребет, угрожающе открыл свою огромную пасть и зашипел. Он дал понять, что готов укусить, однако от предложенного ему пальца отвернулся и отказался «попробовать» человека, хотя его челюсти сжались бы наверняка не хуже, чем у любой другой ящерицы такого размера.