Страница 10 из 39
Лишь только фантастический пейзаж с ветровыми скульптурами исчез за облаками пыли от нашего грузовика, как перед нами возникла группа самых высоких ахаггарских великанов. Мы приближались к ней много часов, прежде чем увидели ее воочию, но тут внезапно спустилась ночь, хоть еще и субтропическая, но тропики были уже в поле зрения, так как горы на горизонте лежали уже под тропиком Рака.
Грузовик вели по очереди два водителя, дорога была видна и ночью, поэтому мы ехали практически непрерывно, только от полуночи до четырех часов утра был короткий общий отдых. И вот на второй день утром грузовик выбросил нас у цели нашего путешествия, которая звалась Таманрассет.
Любимая книга детства «Туарег» И. Р. Вавры ожила здесь перед нашими глазами. Мы находились в центре самого известного, когда-то внушавшего страх туарегского племени кель Ахаггару, племени воинов и грабителей пустыни, людей, гордившихся своим ростом, до двух метров, которым черное покрывало придает особенно неприступный и угрожающий вид.
Об истории туарегов и самого Таманрассета можно было бы написать много интересного, но я с большим удовольствием расскажу о том, как мы ловили ночью гекконов Ptyodactylus hasselquisti на кладбище и в водонапорной башне. Это был тот же род, что и в Айн-Сефре и Гуите, но если там они были совсем маленькие и почти черные, то здесь бегали двадцатисантиметровые «гиганты», почти совсем белые, они напоминали мне души невинно погибших ящериц; хрупкие и нежно-прозрачные, они появлялись в сумерках и исчезали с рассветом. При неясном свете месяца они походили на нематериальные мглистые клочки эктоплазмы, казалось, для них не существовало земного притяжения, они легко двигались по совсем гладким поверхностям в любом положении, например по стеклянному потолку. Им позволяет это особое строение пальцев ног, расширенных и снабженных снизу цепляющими пластинками.
Но когда вы поймаете этот, казалось бы, нематериальный призрак, проявится его материальная сущность — он вполне «материально» укусит вас за палец, что, впрочем, небольно и неопасно. При этом геккончик издает иногда своеобразные, визгливые звуки. Опасность грозит прежде всего хвосту геккона; эти ночные призраки все же явно субтильнее дневных ящериц и очень легко теряют свой хвост добровольной аутотомией. Они стремятся сбить с толку неприятеля и отвлечь его внимание на брошенную ненужную часть тела. Хвост быстро отрастает, но он уже никогда не будет таким красивым, как прежний.
Большинство видов гекконов предпочитают обитать на гладких отвесных или даже нависающих стенах, где их не могут достать враги. Жилища людей представляют для них идеальный «биотоп», потому что там концентрируется много насекомых. Гекконы в субтропиках и тропиках, таким образом, — важный и часто недооцененный «симбионт» человека, естественное средство биологической борьбы с нежелательными «домашними» насекомыми. Туареги это, очевидно, сознают — мы видели гекконов, спокойно живущих в их домах и камышовых хижинах (в то время как в Южной Европе гекконы бывают жертвами предрассудков).
Едва мы проникли в здание таманрассетской водонапорной башни, как перед нами возник местный житель, и его черное покрывало, закрывающее лицо, выглядело устрашающе. Для того чтобы такая встреча прошла гладко, надо иметь при себе какое-нибудь животное, которое можно показать. У нас уже была одна агама и маленький геккон, пойманный на кладбище, поэтому мы могли объяснить, что мы тут ищем. Строгий страж чистоты резервуара принял наше объяснение с восторгом и увлеченно начал изобретать способы ловли крупных экземпляров, которые разглядывали нас с потолка, с высоты примерно шести метров. С его помощью нам удалось поймать двух гекконов и поместить в полотняный мешок, не повредив им хвосты. Мы расстались, сознавая, что открыли таким образом эру туарегско-чехословацкого сотрудничества. Нашим вниманием теперь завладела аллея тамарисков, где Петр обнаружил еще один вид гекконов. Мы обыскивали ветки, когда прямо перед моим лицом что-то промелькнуло на нижней ветке. Я схватил это «что-то» правой рукой, на которой была кожаная рукавица. Раздался странный звук — что-то среднее между визгом, писком и еще чем-то, что я затрудняюсь определить. Одновременно «что-то» мощно вгрызлось в рукавицу. Примчался Петр, посветил фонариком и пришел в ужас: это оказалась огромная желтая сольпуга Soliphuga, длинные ноги которой покрыты не менее длинными осязательными волосками. Но она не ядовита, хотя и выглядит страшилищем.
Когда нас поборола усталость, мы нашли удобный песчаный занос и легли спать. Мы с Петром впервые с грустью вспомнили Европу и начали напевать в два голоса какую-то македонскую думку. Софья не оценил этого, мы мешали ей спать. В ответ нам невдалеке раз дался угрожающий лай собаки, и мы замолчали. Но было уже поздно. Из тьмы вынырнула хромая бестия и начала на нас рычать и скалить зубы. Мы швырнули в нее несколько горстей щебня и камней, но нам не сразу удалось отогнать ее. Как я ни сопротивлялся, сон сморил меня, и я заснул с ощущением того, что утром здесь будет лежать, очевидно, обезображенный труп, задушенный этой хромой тварью.
Уже не помню, при каких обстоятельствах утром мы познакомились с шефом местной таможни (как записал он в мой блокнот). Но это знакомство позволило нал получить много ценных сведений об Ахаггаре. Узнав помощью Софьи о предмете наших увлечений, он при гласил нас на небольшую экскурсию на машине. Когда мы отправились к зданию таможни, где стояла машина, из домика выбежал второй (и последний) его житель — небольшой хромой песик, который бросился нам навстречу, как к старым знакомым, радостно виляя хвостом. Повизгивание его показалось мне подозрительно знакомым. Софья сразу узнала его и, поскольку собак она боится меньше, чем я, ответила на его проявления симпатии, чтобы, с одной стороны, выразить нашу общую благосклонность к таможне, а с другой — возместить псу неласковое наше обращение с ним прошлым вечером, когда мы так сурово отогнали его от нашего «песчаного отеля».
Мы уселись в ожидавший нас лендровер, но таможенник еще зачем-то вернулся в канцелярию; он принес «заикающееся железо» (как мы называли это во время военной службы) — самопал. Мы несколько удивились и спросили через Софью, не означает ли это, что туареги действительно так опасны. Он рассмеялся и заверил нас, что, хоть они и были когда-то грабителями, которых все боялись, это все было слишком давно. Сегодня они в лучшем случае нападают друг на друга — вы понимаете, выжить в пустыне не так легко, — но не бойтесь, чужого не тронут. Мы с благодарностью приняли к сведению, что в крайнем случае можем выжить в пустыне, нападая друг на друга (если Софья правильно перевела нам его слова), но нам все еще не совсем было ясно, для чего он берет с собою это преступное оружие. Он терпеливо объяснил нам, что для газелей. По Дороге и Амсель мы можем встретить газель, а это лучшая возможность потренироваться в стрельбе по движущейся мишени.
— А что потом сделаете с этой газелью? — спросили мы.
— Мне она не нужна, — объяснил он нам с гордой снисходительностью; наши вопросы, должно быть, казались ему чрезвычайно наивными.
Приведенный случай скорее типичный, чем исключение, и не только для Алжира. Этого человека нельзя было отнести к примитивным варварам; это был изысканно-культурный, образованный, очень приветливый и гостеприимный араб. Трудность состоит в том, что культурное отношение к природе вырабатывается медленно, и результате продолжительного развития на основе знаний, традиций и целенаправленного воспитания. Молодые африканские государства еще не имели мерила для них ценностей, поскольку традиционным для них образцом служили «героические» европейцы-охотники, которые ради своей «благородной утехи» или «спорта» устраивают массовое истребление африканских животных. Еще более тревожит тот факт, что и сегодня эксперты, посылаемые в развивающиеся страны (где они выполняют заслуживающую признания работу в тяжелых условиях), от недостатка развлечений посвящают свободное время охоте в окрестностях и превращаются в коллекционеров охотничьих трофеев и природных редкостей. И но не просто истребление животных. Своим дурным примером они наносят косвенный ущерб, хотя, как «наидостойнейшие» представители цивилизации, они должны были бы оказывать обратное влияние.