Без мозгов

Я совсем не это хотел сказать. Не понимаю, почему меня понесло, но я дико злился на Дёмину. За её выступление про мою внимательность. Про то, что я единственный, но не так, как мне бы хотелось. А пусть знает, что она тоже… Что я тоже могу… Что не клином свет сошёлся.

– Ты вообще-то… на тебе вообще-то! – вырвалось у меня.

– Что?!

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Все эти эмоции очень мешали в решении главной задачи.

– Чего ты там мычишь? – нахмурилась Дёмина.

– Ничего я Кусковой не рассказывал. – Я убрал ладонь с лица и посмотрел на Маринку. – У них с Рубановой свои дела, и ни ты, ни формалин здесь ни при чём.

– Ладно, – Дёмина вдруг тоже успокоилась. Даже уточнять ничего не стала. – Дальше что?

– Дальше пойдем в туалет. Посмотрим на этот охраняемый объект.

– Конь же всё равно никого не пускает.

– А все хотят?

– Не думаю, – Дёмина пожевала губу, – это музыкальный туалет, возле актового зала. Он как переодёвочная, там кабинки заколочены. Миху оттуда по-любому прогонят, у десятых классов репетиция. Его просто затопчут, да и дело с концом.

– Это хорошо. В смысле, репетиция. Мы можем попробовать под шумок избавить Рубанову от мозгов.

Маринка проворчала что-то себе под нос и всё-таки пошла за мной. Мы поднялись мимо спортзала и столовки на площадку с библиотекой и актовым залом. Конь и в самом деле перекрывал подступы к туалету, отгоняя редких ботаников, задержавшихся после уроков. За дверью туалета невероятно печально всхлипывала Рубанова. Миха в ответ робко стучал по косяку и спрашивал:

– Тебе лучше?

– Нет! – отвечала Лидочка жалобным голосом. – Иди без меня.

Конь грустно тряс гривой и никуда не уходил. Не будь я мной, сам бы расплакался. Завидев нас с Дёминой, Миха набычился. Он принял боевую стойку, не забыв при этом отпихнуть с дороги рюкзак. Этот пих ногой меня неприятно удивил. Кнопок мы, значит, уже не боимся. Неужели и банок больше не бережём?

– Миша, – сказал я, – отойди, пожалуйста. Я хочу войти.

Конь на «Мишу», к сожалению, не оторопел, а ведь это я у него перенял. Нарочно запомнил его взрослые замашечки. Только это на Коне не сработало. Зато Маринка округлила глаза:

– Это женский туалет. Может, лучше я?

Лучше-то оно лучше, но я знал, что ни Конь, ни Дёмина Лидочку оттуда не вытащат. И отчего-то мне было не наплевать. Инфицирована Рубанова или нет, она не заслужила своих страданий.

Я мотнул Маринке головой и сделал строгое лицо. Оно должно было выражать опасность. При свете дня среди людей атаковать мозгоносы, конечно, не станут, – что бы они ни затевали, жертва должна быть изолирована. Но лучше всегда помнить, что враг не дремлет. Не знаю, как Маринку, а Коня мой суровый экран явно напряг.

– Не пущу, – предупредил он. – Не твоё собачье дело.

– Было не моё, – признал я. – И зря. Пусти, Миша. Там, в этом туалете, нет воды. Ей там пить нечего. Только время теряем.

Михины уши стали пунцовыми, рот открылся. Вот сейчас я его удивил. Во-первых, тем, что Лидочка застряла не по причинам водонасыщения. Он наверняка думал, что она там пьёт-пьёт, не может напиться. Во-вторых, тем, что я знаю об этой их водохлёбной слабости и больше не собираюсь делать вид, что всё в порядке. Я воспользовался его секундным оцепенением и открыл дверь.

– Эээ… – проблеял Конь.

– Миша, будешь пепси? – Маринка полезла в пакет, Конь сглотнул.

Я оглянулся через плечо, проверяя на всякий случай, есть ли свидетели. Внизу у лестницы собирались старшеклассницы. Я кивнул Дёминой, она кивнула в ответ, и я пошёл спасать Рубанову от самой себя.

В туалете, переделанном под техническое помещение, на закрытом фанерой унитазе у распахнутого окна сидела Рубанова. Под ногами у неё валялись несколько пустых бутылочек аква-минерале. В остальном это была обычная Рубанова, несчастная и заплаканная. Она стянула со стеллажа огромную бархатную штору и плакала в уголок этой шторы, что для Рубановой, на мой взгляд, было перебор. Я вообще не припомню, чтобы она до такой степени выражала эмоции.

Лидочка сморкнулась и подняла на меня глаза – прекрасные, сказал бы Юрик. Голубые с фиолетовым отливом. Да-да, именно. Рубанова вздохнула:

– Не уговаривай, Сева, я просто не могу сейчас выйти.

– Можешь, Лид. Тебя всё равно отсюда попросят. Или дежурный учитель найдёт.

– Ну и пусть. Я завтра в школу не пойду. И вообще не пойду. Я заболею и буду болеть. А потом уеду.

Понятно. Рубанова, так же, как и я, заглянула в электронный дневник и узнала о «важном событии». В котором Кускова по причине отсутствия участвовать не будет. А значит, не поможет Лидочке.

В любом случае, рано или поздно, Рубанова бы спалилась. Пропускать математику постоянно – не выход, а математичка слишком любит сюрпризы. «Подумаешь, самостоятельная, – говорит она. – Вы должны быть готовы всегда».

Вот и сегодня она внезапно отметила восклицательным знаком контрольную на два урока. Если учесть, что в последнее время Рубанова не была готова никогда, контрольная наносила сокрушающий удар по её репутации.

А ведь я предполагал, что этим закончится. Кускова, крыса, не собиралась прикрывать Лидочку бесконечно. Убедившись, что Рубанова увязла, как муха в патоке, Олька разыграла свои карты. Сколь бы ни были выгодны шантаж и премиальные, куда приятнее низвергнуть с трона королеву. Как удачно у папы Кусковой подвернулась командировка! Олькин финальный аккорд действительно впечатлял.

– Пойдём, Рубанова, – сказал я. – Всё наладится.

Для уверенности я нащупал в кармане гвоздик поострее, всё-таки я находился один на один с человеком, в чьей вменяемости сильно сомневался.

– Кускова завтра не придёт, – всхлипнула Лидочка.

Это сообщение само по себе слёз не стоило, но я был в курсе событий.

– Я с тобой сяду на математике. А Ольга… больше не будет.

– Чего не будет? – Рубанова покраснела.

Я достал из кармана толстовки пластиковый прямоугольник, протянул Лидочке.

– Откуда ты взял?!

– Обменял на обещание. Ты бы, Лид, позанималась просто. Мы же немного тем прошли. Посмотри видосики, там всё понятно объясняют. К математичке подойди, раз такое дело.

Рубанова недоверчиво крутила в руках свой калькулятор с собачкой. За дверью о чём-то ровно бубнили Маринка и Конь. Маринка такая, она кого угодно заболтает, если надо. Наверное, наплела ему, что у нас до зарезу секретный разговор про Кускову. Время от времени в нашем классе случаются такие эпидемии важных секретных разговоров. Главное, Лидочка перестала реветь, так что Конь перестал дёргаться. Он вообще в последние два дня вёл себя как-то… Без заскоков, что ли. Как будто на успокоительных. Или Рина их всех так приструнила?

Маринка осторожно приоткрыла дверь. Видимо, дольше забалтывать Коня было неразумно.

– Всё нормально? – она осторожно улыбнулась Рубановой. – Вы бы окно закрыли, дует же! Или решат, что мы у родителей сигареты стянули.

Ответить Лидочка не успела. Те самые старшеклассницы, гомоня и толкаясь, поднимались по лестнице. Одна из них, лошадь похлеще Коня, щёлкнула его по лбу и, отодвинув Маринку, ввалилась в туалет.

– А это что такое?! – возмутилась она, увидев меня. – А ну-ка, мелочь, кыш!

Она театрально взмахнула рукой, наступила на бутылку, потеряла равновесие и… Впечаталась в подоконник, где стоял рюкзак Рубановой. А дальше… Я уверен, что она сделала это нарочно – лёгкий толчок рукой, как будто в поисках опоры, и рюкзак полетел из окна на крышу пристройки.

Глава 14. Зомби среди нас

Залитая битумом крыша познала немало самых разных предметов. На пристройку часто залетали мячи и, хотя официально лазить на неё запрещалось, кто-нибудь проворный всё-таки выбирался из окна актового зала, а потом спускался по пожарной лестнице. Полёт рюкзака, в общем, был обидной, но не фатальной потерей. Если рассуждать теоретически. Практически же – это был рюкзак Рубановой.