Украденная ложь

Темные волосы цвета оникса. Темные глаза, похожие на кусочки лакрицы, достаточно сладкие, чтобы их съесть, и достаточно терпкие, чтобы вызвать тошноту. Это не тот случай, когда вы думаете, что кто-то смотрит на вас, но на самом деле он таращится куда-то в другое место.

Его взгляд не оставляет сомнений. Он смотрит на меня.

Но меня пугает оттенок его сердца. Такой ужасающий черный цвет окружает бьющийся у него в груди орган, бесконечно перерабатывающий кровь. Из-за этого я задумываюсь, если его разрезать, не будет ли его кровь багровой?

Низ живота дрожит от ужаса и желания. В его внешности чувствуется манящее меня притяжение. Но я ощущаю идущие от него флюиды, как брошенный в тихий пруд камень. Он наполнен шумом, анархией, олицетворением насилия, и это задевает во мне аккорд, который давно не вырывался.

Страх.

Горячий страх, который кипит в моем горле, разъедает кожу и вызывает внезапную потребность бежать, далеко, далеко от него.

В то время как мой мозг работает в режиме повышенной готовности, крича, что нужно уходить и уносить ноги.

Мое тело реагирует совершенно иначе. Оно отказывается покинуть его пристальный взгляд. Внешняя часть меня замирает. Но внутри все гудит. Чувство, ожившее между ног, усиливается, потому что в неприятностях есть что-то такое, что я всегда любила.

Когда свет стробоскопа на долю секунды меркнет, вновь осветив комнату, он уже не опирается на стену. Теперь он уже на несколько шагов ближе ко мне.

В одну секунду он там, в другую — нет, только чтобы снова появиться еще на дюйм ближе ко мне.

Он хищник, который ищет, чем бы поживиться. Что-то, во что он мог впиться зубами и разодрать на куски, разжигая свою потребность в охоте и утоляя голод.

Я обхватываю рукой запястье, впиваясь ногтями в мягкую плоть руки. Заставляю себя оставаться на месте. Мне нужно увидеть, что произойдет.

Что он будет делать.

Еще одна вспышка света, а затем я чувствую его в своем пространстве.

Он очень близко ко мне. Всасывает весь мой кислород. Оглядывает мое тело. Еще один шаг вперед, еще один дюйм, и я смогу прикоснуться к нему. Почувствовать его запах. Ощутить его присутствие в десятикратном размере.

Словно почувствовав это, он проводит языком по клыкам и опускает голову, напрягая челюсть. Его глаза манят меня, вызывая желание показать ему что-то… особенное.

Он знает, что я нервничаю. Готов к тому, что я повернусь и побегу. Думаю, какая-то его часть хочет догнать меня, хочет, чтобы я попыталась убежать, чтобы волк в нем мог выследить меня.

Темнота окутывает меня еще на секунду, я задерживаю дыхание, готовая столкнуться с последствиями своего решения. Готовясь к любым разрушениям, которые он хочет мне устроить, готовясь увидеть, как его лицо озарится чем-то вроде удивления от того, что я осталась на месте.

На миллисекунду я чувствую запах чего-то пряного и теплого. Чувствую его близость, даже слышу, как его дыхание опаляет мое лицо.

Я закрываю глаза, теряясь в секундах перед его атакой.

— Брайар!

Голос Лиры пробивается сквозь дымку, и я открываю глаза, понимая, что таинственный мужчина исчез, растворился в толпе, не сказав ни слова.

— Эй, ты знаешь… — замолкаю я, зная, что Лира полна знаний о людях, которые здесь живут, но как мне объяснить, что это был за человек?

Высокий? Горячий? Когда он смотрит на тебя, тебе кажется, что он может съесть тебя живьем? Она решит, что я сошла с ума.

— Знаю кого? — кричит она, сводя в беспокойстве брови.

Я еще раз оглядываюсь вокруг себя, пытаясь уловить хотя бы проблеск его кожаной куртки или серебряных колец.

И разочаровываюсь.

— Никто, это был никто. Пойдем, давай выбираться отсюда.

Алистер

— Ну, ты получил свою дозу, Алистер? Я не знал, что ты из тех, кто только наблюдает. Я все ждал, когда же ты набросишься, но ты подвел меня, приятель. Я был готов к шоу.

Я спускаюсь по ступенькам парадного входа, прикуривая сигарету. Дым обжигает мою грудь, уничтожая все хорошее, что там осталось.

— Не хватает действий, идеальный? Хочешь получить удовольствие, наблюдая за мной? Тебе стоит только попросить, Тэтч, и я тебе разрешу.

Он пристально смотрит на меня. Медленно поднимает средний палец, рубиновый драгоценный камень с его фамильной печаткой отражается в ночи.

— Подвинься, сладкий, — я открываю водительскую дверь, саркастически улыбаясь.

— Это моя машина!

— А ты водишь ее так, будто старик с катарактой. А теперь подвинься, блядь.

Он скрежещет зубами, переваливаясь через среднюю консоль и перебираясь на пассажирское сиденье. Поправляет свой костюм-тройку. Я ненавижу эту машину. Ламборджини Хуракан один из лучших на рынке, в фирменном цвете Тэтчера. Темно-красном. Но даже я могу понять, что этой машиной нужно управлять правильно, и превышение скорости на десять километров — это не то.

— Пристегнись, дорогой. Не хочу, чтобы ты поранился.

Я чувствую на себе его пристальный взгляд, когда включаю передачу, агрессивно нажимаю на педаль газа, громко взвизгнув шинами.

— Сломаешь — купишь новую, — фыркает Тэтчер, когда мы выезжаем с подъездной дорожки и направляемся по адресу, который нам прислал Рук.

Правой рукой он держится за боковую ручку двери, это незаметно, большинство даже не увидит, как его и без того бледная рука становится еще бледнее, с силой хватаясь за ручку.

Вот только я знаю, что единственное, с чем Тэтчер не может смириться, — отсутствие контроля.

— Да? На какие деньги? Думаешь, я смогу выложить за это двести тысяч?

— Не скромничай, Алистер. Мы все знаем, что у тебя денег больше, чем у Бога. Одно из преимуществ того, что твоя фамилия известна всему городу.

Мои руки крепко сжимают руль. Мой внутренний зверь просыпается, он делает это всякий раз, когда заходит речь о деньгах моей семьи. И вообще о моей семье.

— Это не мои деньги. Это их деньги.

Тэтчер расслабляется в своем кресле, со вздохом кладет голову на подголовник.

— Как скажешь, Али. Как скажешь.

Поездка проходит быстро, эта машина с легкостью скользит по асфальту. Вскоре я поворачиваю машину на грязную подъездную дорожку. Старый шаткий почтовый ящик указывает на дом.

Я вижу огонь еще до того, как мы подъезжаем к дому, оранжевое зарево между деревьями трещит и разгорается.

— Я убью его, блядь, — со стоном произношу я, проводя рукой по волосам, от волнения у меня дрожат руки.

Машина останавливается после того, как мы паркуемся в нескольких футах от пылающего трейлера. Я быстро выпрыгиваю из машины, видя нависшего над коленопреклоненным телом Сайласа с деревянной бейсбольной битой в руках.

— Где ты, блядь, был? — приближаясь ко мне, шипит Рук, всем телом излучая гнев.

— Да, почему мы так долго добирались сюда, Али? Ты ни на кого не отвлекался? — хитро спрашивает Тэтчер. У него есть склонность задавать вопросы, на которые он уже знает ответы. Они подстегивают его чудовищное эго.

Я толкаю Рука в грудь, прежде чем он успевает подойти ко мне, и тычу в него пальцем:

— Я сказал тебе ждать. Я же говорил тебе, что в худшем случае ты можешь поджечь его, но не раньше, чем я приду сюда.

Анархист в нем отказывается отступать, не говоря уже о том, чтобы признать, что его поступок был безрассудным. Мне следовало бы лучше знать, чем позволить ему взять на себя инициативу в этом деле. Рук так же непредсказуем, как ревущее пламя позади нас.

Я отвлекся. Это моя вина, что я не оказался здесь раньше.

Отвлечения делают тебя слабым. Делают глупым, а я не такой.

Сегодня вечером я позволил себе быть и тем, и другим.

Обычно я не люблю вечеринки. Сегодня я пошел, потому что нам нужно было присмотреть за Нейтом. Дождаться, пока он уйдет. До этого ходил только тогда, когда у нас был план устроить хаос, напугать людей, подраться с кем-то, сжечь что-то, испортить всем веселье. Я никогда не хожу на настоящую вечеринку. Однако эта вечеринка в Холлоу Хайтс оказалась… интересной.