Страница 5 из 75
Я делаю выпад вперед, внезапный и сильный. Моя рука защищена от удара стальным щитом снаружи, но я все равно чувствую, как металл впивается в его скулу.
Воздушный поток проходит через нас, когда его голова от удара поворачивается влево. Стон боли вырывается из его рта вместе с багровой жидкостью. Она брызгает на пол, на его рубашку. Вероятно, я выбил ему зуб.
Кожа в месте моего контакта рассечена, кровоточащий неприятный порез уже начинает набухать, становясь жгуче-красным.
Я кладу руки по обе стороны от его стула, наклоняюсь так, чтобы мое лицо было близко к его лицу, качаю головой и щелкаю языком.
— Неправильный ответ, Говард.
Что-то острое, как электричество, пронзает мое тело, когда его глаза сверкают от страха.
Адреналин от осознания того, что он сейчас в ужасе за свою жизнь, заставляет мои пальцы ног загибаться в ботинках. Я мог бы жить за счет этого. Его страх. Я мог бы питаться им, как голодный гребаный пес.
— Я спрошу еще раз, — говорю я, вставая во весь рост. — Розмари Донахью. Ее вскрытие.
— Да! Да! Я делал ее вскрытие! Какое это имеет значение?! Это была просто передозировка! — отчаянно кричит он.
Я киваю:
— Хорошо, это действительно хорошо, а теперь скажи мне, почему ты забыл упомянуть о ранах на ее теле?
Шок отражается на его лице, как будто логические точки, почему мы здесь, наконец, соединяются. Он знает, что мы что-то знаем. Вопрос в том, будет ли он настолько глуп, чтобы лгать нам в лицо?
Говард коротко качает головой:
— Их не было. Это была просто передозировка.
Я был почти рад, что он снова солгал.
Еще один резкий, убийственно сильный удар приходится на то же самое место. На этот раз он действительно выплевывает зуб, а может, и два. Вес кастета делает мои удары еще сильнее.
Этот гнев, тот, который я всегда так быстро спускаю, уже давно существует, вырываясь наружу каждый раз, когда я открываю глаза. Я злюсь на продавцов и водителей. На все и вся.
И каждый раз, когда я наношу эти удары, каждый раз, когда я причиняю боль кому-то другому, я представляю именно их. Людей, которые дали мне мою фамилию и все, что к ней прилагается.
Тех, кто сделал меня всего лишь запасным вариантом.
Я меняю направление, нанося жестокий удар в его ребра, я готов поклясться, что мои уши слышат, как они трещат в его груди. От раздирающей кости боли я чувствую себя так, словно принимаю лучший наркотик на планете. Ничто не сравниться с этой эйфорией.
— Я был там, ты, гребаная мразь, — выплевываю я. — Я видел ее тело до приезда полиции. Ее ногти в крови и грязи от того, что она за что-то цеплялась. Вся в синяках, как будто ее держали. Ты снова собираешься мне лгать? Я обещаю, что если ты это сделаешь, ты пожалеешь об этом. Веришь или нет, Говард, но я обойдусь с тобой легко, по сравнению с тем, что сделает мой друг.
— Я не лгу, — хрипло говорит он, хватая воздух. — Клянусь, все мои выводы указаны в отчете. Это все!
Кровь капает из его рта на белый лабораторный халат. Интересно, думал ли он, когда надевал свои брюки сегодня утром, о том, что на них потом окажется кровь?
Если он хочет по-плохому, тогда будет по-плохому.
— Не говори, что я тебя не предупреждал.
Я поворачиваюсь к нему спиной, злясь, что не могу заставить его выложить больше информации.
— Он твой, — бормочу я.
Я даю Тэтчеру разрешение делать все, что придумает его извращенный ум. Я не настолько жесток, чтобы позволить ему начать первым. Я хотя бы попытался дать доброму доктору шанс.
Щелчок его оксфордов отскакивает от деревянного пола. Вес его зловещих намерений отражается от стен этого кабинета. Я прислоняюсь спиной к стене и расслабленно наблюдаю, как Тэтчер принимает участие в одном из своих любимых развлечений.
Заставляет людей истекать кровью.
Он сбрасывает пиджак на стол и не спеша закатывает рукава до локтей. Все это — часть его ментальной игры.
Мы хорошо контрастируем, он и я. Он холоден и расчетлив. Я инстинктивен и вспыльчив.
Идеальная пара социопатов.
Говард яростно трясет головой:
— Почему тебя это вообще волнует?! Ну же, ребята, подумайте. Если кто-нибудь узнает, что вы напали на меня, ваше будущее будет разрушено! — яростно кричит он. — Она просто богатая девушка. Просто какая-то тупая девчонка, у которой передозировка, которая, наверное, постоянно тусовалась, вы знаете таких!
Воздух становится холодным, не слышно никаких звуков, кроме его затрудненного дыхания. Сзади, как тихая вода, из тени выходит Сайлас. Черный капюшон скрывает его лицо, когда он хватает Говарда за волосы и резко тянет на себя.
Одним плавным движением он откидывает его голову назад, и доктор стонет в знак протеста,
— Ее звали Розмари. И она была не просто девчонкой.
Его голос грубый, не быстрый и резкий, как у Тэтчера, и не саркастический, как у Рука. Он надсадный, неровный, резкий и измученный. Он полон страдания и мести.
— Она была моей. И сейчас ты увидишь, что бывает, когда кто-то трогает вещи, которые принадлежат мне, — рычит он ему в ухо.
Тэтчер хватает круглый табурет возле стола, садится на него и подкатывается к связанному мужчине. Подобно тому, как это делает врач при осмотре пациента. Сайлас снова отступает назад, скрестив руки, прислонившись к стене, продолжая наблюдать.
— Ты скромно зарабатываешь, не так ли, доктор Дискил? Шестьдесят тысяч в год? Предположительно больше здесь, в Пондероза Спрингс. Это приятная жизнь для твоих двух сыновей, не так ли? Сколько им лет? Пять и десять? — спрашивает Тэтч, вежливо ожидая ответа.
При этом он выкладывает свернутую черную кожаную сумку. Расслабленными руками он расстегивает застежки на боку, переворачивает ее и медленно начинает разворачивать на столе. Металлические предметы, находящиеся внутри, отражаются в лунном свете, мерцая в темноте, как смертоносные звезды.
— Ах ты, маленький извращенец… — шипит Говард, пытаясь встать со стула.
Длинные ледяные пальцы Тэтчера пробегают по его коллекции взад-вперед:
— Я спрашиваю, потому что твои руки жизненно важны для твоей работы. Я, как никто другой, знаю, насколько важны руки для искусства расчленения, поэтому я соотношу их с тобой, доктор Дискил.
Я скрежещу зубами, наблюдая, как доктор рассматривает все сложные лезвия на своем столе. Его кадык покачивается.
— Так и не разучился играть со своей едой перед трапезой, а, Тэтч? — говорит Рук, осматривая кабинет.
Тэтчер только ухмыляется, продолжая задавать вопросы. Залезть в голову — половина удовольствия для него. Ему нравится не только заставлять их истекать кровью снаружи, он жаждет страха внутри.
— Мой отец дал мне вот это, — говорит он, поднимая один из ножей, — Ты ведь знаешь моего отца, не так ли?
Вопрос заставляет доктора содрогнуться,
— Да, предполагаю, что знаю.
— Видишь ли, с помощью этого ножа я мог бы использовать этот маленький крючок и вонзить его в плоть твоей спины, прежде чем содрать кожу. Я как раз искал новую пару кожаных сапог.
— Я ничего не знаю! Это бессмысленно! — продолжает Говард, его голос дрожит при мысли о том, что Тэтч сделает из него пару обуви.
Покончив с поддразниванием, он хватает более толстое и длинное лезвие, на мгновение ощущая его вес в руке, прежде чем схватить доктора за запястье, чтобы удержать его неподвижно. С точностью и почти изяществом Тэтч рассекает первую костяшку мизинца. Кусок придатка беспомощно падает на землю.
Белая кость быстро покрывается фонтаном крови, бьющей из того, что осталось от его маленького пальца. Нечеловеческий крик вырывается у него, когда он смотрит вниз на свою руку, ужасаясь тому, на что мы готовы пойти.
— Ты думаешь, то, что он сделал, больно? Несколько ударов в живот и разбитая губа? Я покажу тебе боль, доктор Дискил. Сильную боль. Пока последние слова, которые ты выкрикнешь из своего мерзкого рта, не будут: «Пожалуйста, просто убей меня». Итак, я предлагаю тебе ответить на наш вопрос, пока у меня не осталось ничего, что можно было бы разрезать.