Страница 67 из 112
Встав у ограждения, где теперь развешивались их щиты на специальных упорах, Федор и Квинт сначала следили за действиями моряков, ставивших паруса, а затем их внимание переключилось на флот, шедший позади.
Квинкерема «Гордость Рима» первой рассекала волны залива.
— Смотри, брат Тертуллий, — заметил Квинт с гордостью, — мы с тобой на главном корабле идем. Значит, нам почет и уважение. А вон и сам Памплоний!
Федор проследил за указующим перстом и, действительно заметив на башне Памплония в блестящей кирасе и шлеме, кивнул. Рядом с ним находился Гней Фурий Атилий. Военачальники что-то оживлено обсуждали, разглядывая еще близкий берег.
Получалось, что морпехи действительно стояли на палубе флагманской квинкеремы, за которой выстроились в кильватерном строю четыре знакомых пятипалубника: «Гром», «Хищник», «Смертоносный» и даже «Сила Тарента», где морпехами командовал Гай Флавий Кросс, оставшийся в прошлый раз с ними на берегу.
А следом шли еще десять незнакомых квинкерем — грозная сила. Причем половина из них несла на себе, кроме «ворона», еще по две башни.
— Ребята говорят, что это часть нашего флота, вернувшаяся после уничтожения пиратов в Иллирии, — сообщил Квинт, разглядывая плавучие крепости, — а служат там сплошь принципы и триарии. Таких, как мы, вообще нет.
— Понятно, — ответил Федор, — корабли «бывалых».
— И на триерах та же ерунда, — поделился информацией Квинт. — Одни принципы.
Помимо квинкерем Федор разглядел эскадру из двадцати двух триер, рассекавшую волны немного правее самых крупных кораблей. На них тоже находились морские пехотинцы, правда одна триера могла взять на борт не больше центурии. Зато центурии принципов, если верить Квинту. А это дорогого стоило. Но флот поддержки сухопутной армии этим не ограничивался. Еще ближе к берегу Федор заметил паруса не менее, чем двух десятков либурн с располагавшимися на них солдатами. Это были те самые суденышки, на одном из которых он якобы плыл из своей деревни в Калабрии.
— А на либурнах кто? — уточнил Федор на всякий случай.
— Не знаю, — разочаровал его Квинт, — но кроме нас, гастатов больше нет. Значит, кто-то из «бывалых». Либо принципы, либо триарии. В этот раз что-то мало солдат набрали в обучение. Видно, не успели, дело неожиданное вышло.
Покинувший утром гавань Тарента римский флот, двигавшийся со скоростью квинкерем, к концу первого дня встал на якоря в неизвестной пустынной бухте, где пространство позволяло разместить такое количество судов. Берег оказался холмистым, с огромными каменными глыбами, но небольшое плоское пространство все же нашлось. Памплоний не рискнул вытаскивать суда на берег, кроме самых легких либурн, но лагерь приказал построить.
Однако, этих мест не знал лишь Федор, а вот рыбак из Бруттия некогда изучил их вдоль и поперек. Примерно на полпути до ночной стоянки, увидев какой-то холм на берегу, Квинт начал орать и показывать на него пальцем. Скоро выяснилось, что где-то здесь, на мысу, огибаемом в тот момент военной армадой Тарента, находилась его деревня.
— Там, — кричал Квинт, тормоша друга, — я там живу! Это моя родная деревня. Мы сейчас как раз огибаем Бруттий, и завтра еще вдоль него будем идти, но уже с другой стороны. Я здесь все берега знаю.
Но сколько ни вглядывался Федор в холмистые берега с изредка торчащими скалами, никакой деревни не заметил. А когда закончилось строительство лагеря, и гарнизон морпехов и моряков отошел ко сну, выставив обязательную стражу, Квинтом овладело желание сбегать домой, навестить родных. К счастью он скоро одумался. До его родной деревни отсюда было не меньше семидесяти километров, а Квинт, хоть и жилистый, но отнюдь не марафонец. Бегать не любил. А потому смирился.
К вечеру следующего дня они уже пришвартовались в Локрах, большом порту, где встали на ночевку. Утром к флоту Памплония присоединились еще три квинкеремы и десять триер, увеличив и без того немалую мощь. Федор с усилием припоминал карту, и ему казалось, что этот порт находился где-то у самого носка «итальянского сапога». Правда, еще «на подошве».
А когда наступили сумерки, и трубач сыграл отбой, Федор все же решился проверить свои догадки. Ночевали они на этот раз на корабле, на берег не сходили. И бывший сержант возблагодарил за это Памплония — не пришлось снова строить лагерь. И то, слава богу.
— Слушай, — спросил он Квинта, обосновавшегося на соседней лежанке и пытавшегося уснуть под скрип корабельных снастей, — а до Сицилии отсюда далеко?
— Уже нет, — ответил Квинт, — рукой подать. Завтра пройдем Регий, а потом снова берег Бруттия потянется. Но к вечеру, может, и дойдем, если ветер попутный будет. Сицилия твоя слева по борту останется, даже берег увидишь. Зачем тебе?
— Да так, — уклонился от ответа Федор. — Интересно.
— Чего там интересного, — возразил сонным голосом Квинт. — Сицилия почти вся наша. Разве что Архимед в Сиракузах.
— Это ты о чем? — снова приподнялся на лежанке Федор, услышав столь знакомое имя.
— Да живет в Сиракузах один грек, чудные машины строит.
— А ты что, его знаешь?
— Да кто ж его не знает, — заерничал Квинт, — разве что ты. С тех пор как этот полоумный грек начал строить свои машины для сиракузских тиранов, этот город вообще никто взять не может. Не дай Юпитер, нас туда пошлют, все от его машин и погибнем!
С тем Квинт и заснул, озадачив Федора новой информацией. Оказывается, его угораздило перенестись в те времена, где еще жил великий геометр Архимед. И, похоже, слава его гремела повсюду, раз о нем наслышан даже простой рыбак из Бруттия.
На следующее утро, проведя несколько часов в море, они достигли крайней оконечности «италийского сапога», как продолжал по укоренившейся привычке называть эти места Федор. Хотя сами италики, мессапии, самниты, марсы и луканы вряд ли представляли, что их земля имеет такую форму.
Обогнув мыс, армада Памплония повернула на север, войдя в неширокий пролив. Здесь Квинт и указал на противоположный берег, подернутый легкой дымкой, заявив:
— Вот она, твоя Сицилия. Скоро будем проходить Регий, справа по борту. Он стоит на бруттийской земле. А чуть позже по левому борту на берегу покажется Мессана. Из-за нее наши консулы, говорят, и рассорились когда-то с Карфагеном. Но не зря, потому что почти весь остров остался за нами, хотя народу полегло немало.
— А Сиракузы где? — уточнил любознательный Федор, сделав вид, что впервые слышит про Карфаген.
— Южнее. Их отсюда не видно.