Испанский поход

Глава четырнадцатая Крепость на Истре

Очистив захваченный корабль от мертвых гоплитов, Ларин приказал править к берегу. А бирема Ингибила получила приказ идти следом.

— Темнеет уже, — не то приказал, не то объяснил Леха Токсару, присматриваясь к пологим холмам, за которыми уже трудно было что-либо разглядеть, — переночуем здесь, а завтра с помощью богов доберемся. Должно быть рядом, а то с такими повреждениями далеко не уйти. Подлатать надо.

— Это верно, — кивнул Токсар, — победа нам дорого обошлась. Хорошо еще, что триера всего одна была. И откуда она здесь только взялась?

Леха сам задавал себе подобный вопрос, но пока не мог найти на него ответ. Если крепость, по всем приметам, уже в двух шагах, то почему в окрестных водах свободно плавают греческие корабли? Ведь там оставалось не меньше десятка скифских триер, не считая боевых бирем. Неужели греки все же взяли крепость и Ларина там ждет совсем другой прием, нежели тот, на который он рассчитывал. Не любил Леха неопределенность. Ему нравилось, когда все ясно — тут наши, там враги. А сейчас все было как раз наоборот.

«Ладно, — решил адмирал, пристально всматриваясь в воды Истра, казавшиеся теперь пустынными, — обождем немного, а там видно будет».

Когда корабль пристал к невысокому берегу рядом с биремами, после сражения походившими больше на остовы кораблей, чем на целые суда, Ларин первым спустился на камни. Бегло осмотрев пробоины первого корабля, вокруг которого копошились воины, вытаскивая на берег раненых и то, что можно было спасти, адмирал медленно направился вдоль воды. Чуть дальше приткнулась на мели еще одна бирема. А в сотне метров третья. Остальные, получив приказ адмирала, разворачивались и спешили к месту общей стоянки.

— Дозоры расставь и лагерь укрепи, — приказал своему помощнику адмирал, — пока здесь тихо, но неизвестно, что на берегу происходит. Мой шатер вон у того холма поставить.

Пройдя несколько шагов вдоль берега, по которому уже сновали скифы, Леха добавил:

— Все части катапульты Архимеда перегрузи теперь на триеру, так надежнее будет.

— Сделаю, — подтвердил помощник, — только до ночи, боюсь, не успеем.

— Тогда на рассвете, — распорядился Ларин, — ночью нельзя долго костры жечь.

— А как быть с пленными греками? — уточнил Токсар, обернувшись на триеру, нос которой несколько десятков скифов уже вытаскивали на берег.

— Как поставят шатер, веди их ко мне, — приказал Ларин, — побеседуем. А я пока осмотрю остальные суда да Инисмея проведаю.

Токсар кивнул, отправившись выполнять приказания. А Леха, передумав, начал с посещения раненого сотника, увидев, что его в недавнем прошлом флагманская бирема уже уткнулась носом в берег.

— Ну как он? — поинтересовался адмирал у старого лекаря, поднявшись на борт, с которого уже началась разгрузка.

Инисмей лежал в забытьи на корме. Его плечо перехватывала окровавленная повязка. Он был бледен и еле дышал.

— Я дал ему сонный отвар, — сообщил лекарь, — пока отдыхает. А завтра будет видно.

— Жить будет? — поинтересовался Леха, всматриваясь сквозь вечерний воздух в изможденное лицо сотника, — он мне живым нужен.

— На все воля богов, — ответил старик, воздев руки к небу, — надо принести жертвы, тогда они будут милостивы.

«Ох уж мне эти лекари, никогда точного ответа не дождешься», — разозлился Леха, даже топнув по палубе ногой, отчего сам испытал боль. Рана еще беспокоила. Но вслух спорить не стал.

— Жертвы принесем, не беспокойся. Сегодня же вечером, — проговорил адмирал, переводя взгляд на старика, — надо поблагодарить богов за победу. Но и ты помни, что за его жизнь передо мной отвечаешь.

Старик хмуро кивнул, спросив лишь:

— Как нога?

— В порядке, — отмахнулся Леха, сжав зубы от ноющей боли, — скоро плясать смогу.

Закончив на этом разговор, за следующий час он обошел все корабли, выяснив, что продолжать движение без длительного ремонта могут только две биремы из успевших принять участие в сражении. Остальные могли передвигаться в лучшем случае на буксире. «Так и пойдем, — сразу решил Ларин, — нельзя нам здесь особо задерживаться. Вот доберемся до крепости, там и дадим ремонт».

— Пробоина и пять весел поломаны по левому борту, — отчитывался Уркун, стоя рядом с молчаливым капитаном биремы, что шла в караване третьей, — погибли двенадцать человек.

Лишь взглянув на кельта, расстроенного видом своего корабля, Леха сразу понял, о чем тот будет просить, — дать ему денег на починку. Возместить «форс-мажор», так сказать. «И ведь придется дать, раз обещал», — подумал Леха, рассматривая обломки досок и весел, торчавших из борта во все стороны.

— Груз не утопил? — наконец спросил Ларин о том, что его больше всего интересовало.

— Нет, все на месте, — сообщил Уркун, — Токсар уже подходил. Сейчас начнем перетаскивать на триеру что сможем до ночи.

Адмирал устало кивнул, направляясь к своему шатру, что уже стоял в указанном месте бурлившего лагеря. У шатра призывно горел небольшой костер, где специально для него готовили похлебку. Лехе вдруг дико захотелось отдохнуть — все же сил истратил много на это сражение да под смертью ходил не раз. Но, приблизившись, он увидел пятерых греков, доставленных сюда по его же собственному приказу, и поморщился. «Придется допрашивать, — решил адмирал скрепя сердце, — до утра тянуть не стоит. Может, что интересное расскажут».

Он миновал охрану из десятка скифов-лучников, что расступилась при его приближении, и прошелся вдоль пленников, поставленных на колени около большого камня в ожидании своей участи. Все они были без доспехов, в одном исподнем, со связанными за спиной руками. Но Ларин хорошо запомнил их лица и не нуждался в представлении. Двое были офицерами, двое солдатами, а последний пленник — начальником гребцов. Самого капитана захватить не удалось. Его закололи прежде, чем Ларин успел отдать приказ взять живьем.

— Ну, — перешел адмирал на греческий, останавливаясь напротив ближнего пленника, — рассказывай, кто такой, кому служишь, как здесь оказался.

Грек вскинул голову и вперил в него полный ненависти взгляд.

— Кто ты такой, чтобы спрашивать меня об этом? — изрыгнул он.

В отсветах близкого костра лицо пленного казалось бесстрашным, а голос угрожающим. И если бы не путы на руках, можно было бы подумать, что это он допрашивает стоявшего перед ним бородатого человека в панцире, а не наоборот.