Ручей

— Не только «Ручью», а всему человечеству, — вставил Дмитрий Сергеевич.

Господин Bothma взглянул на Марию долгим взглядом и стал листать наручный комп.

— Это моя жена, — сказал он наконец. — Ваша тёзка, тоже Мария. Её родители были истово верующими людьми, как, несомненно, и ваши.

Он показал фотографию иссохшей чернокожей женщины, чудовищно изуродованной и скорченной в современнейшем инвалидном кресле, подключенном к портативной системе искусственного жизнеобеспечения. Живыми в женщине были только глаза.

— А вот это Мария до аварии…

Он показал фотографию весёлой красавицы, белозубой и жизнерадостной, обеими руками поднимавшей над головой копну кудрявых, иссиня-чёрных волос.

— Вечная жизнь любимого человека в медкапсуле, — с горечью произнёс топ-координатор. — Понимаете? Со всеми перспективами современной науки и со всеми собственными возможностями вылечить её я бессилен. Мы обращались в лучшие больницы «Ручья» и к лучшим докторам. Простите, даже к шаману по настоянию моей матери. Самым позитивным ответом светил медицины было то, что пока нет возможностей её вылечить. Самым циничным — совет шамана взять в жёны его внучку.

— Однако, более детально изучив адаптивную регенерацию, — вкрадчиво заметил Дмитрий Сергеевич, — разумеется, с быстрой сменой возможностей, я думаю, мы сможем найти лекарство.

Мария сделала вдох и медленно выдохнула.

— У меня больше нет доступа к живому мозгоеду, — повторила она. — Возможно вы не в курсе, но случился скандал…

— В курсе, — кивнул фарм-воротила, улыбаясь.

— Скандал уладим, — сказал топ-менеджер. — А на работу «Ручей» выделит вашему университету грант. Два миллиона вас устроит? Разумеется, для начала.

Ректор, безмолвно до сих пор сидевший, заметно оживился.

— На меня, вообще-то, открыто дело, — чуть подумав, заметила Мария.

— Закроем, — парировал топ-менеджер. — Ну же, говорите, что ещё?

— Да то, что у меня нет доступа к живому мозгоеду, — ещё раз сказала Мария. — И скандал, и расследование — всё звенья одной цепи. Зверя подобрала и приручила сотрудница нашего ОЗДЖ, которая жила и работала на станции. Я не знаю, как она сделала это, я не знаю, где она сейчас. Потому у меня и неприятности. И где мозгоед не знаю тоже.

— Это не ваша ли беглая сотрудница часом? — спросил Дмитрий Сергеевич, включая наручный комп.

Мария глянула и оторопела. На арене стояла окровавленная Светлана, с вычурной причёской, в откровенном платье, держала на руках окровавленную тварь и, слабо улыбаясь, принимала аплодисменты.

— О боже, что это такое? — только и смогла произнести Мария наконец. — Где это?!

— Это ксенобои, — доброжелательно пояснил Дмитрий Сергеевич. — Тотализатор. А занимается ими мой родственник, муж племянницы. Я обратил внимание, что этот зверь каждую неделю дерётся, калечится, но к следующему бою неизменно приходит в норму.

— Адаптивная регенерация…

— В эту субботу будет новый бой, после него я с хозяином тотализатора и поговорю. Предложим хорошие деньги, он должен согласиться.

«Ну давай, — сказала себе Мария, собирая волю в кулак, — это твой шанс, не просри его…»

— Мне нужны гарантии безопасности для этой женщины, — указывая на Светлану, сказала она. — Развод с мужем-абьюзером, родительские права на ребёнка.

— Элементарно, — кивнул ручейник.

— Но суд ей присудил…

— Дорогая доктор, — мягко перебил фарм-воротила. — Закон — как дышло, как повернул — так вышло. Слыхали пословицу?

— Чего бы вам ещё хотелось? — продолжал допытываться господин Bothma.

— Нет законов защиты иномирья, окружающая среда безжалостно эксплуатируется… — продолжала Мария.

— Что вы скажете о заповеднике на всей территории карантина? — видя её воодушевление, с улыбкой спросил ручейник.

— Мало, дайте больше территории, — потребовала Мария. — Запрет на отлов мозгоедов. Запрет на добычу ископаемых. Постройка биологического исследовательского центра.

— Несомненно, — согласился ручейник. — Обсудим детали?

Час спустя Мария стремительно прошла мимо удивлённой, похожей на курицу лаборантки кафебры микробио и вломилась в кабинет Грэгора, вне себя от возбуждения. Тот оторвался от компьютера, изумлённо посмотрел поверх очков на неё, на бутылку, которую Мария вытащила из-под халата и грохнула на стол, на то, как она, старая корова, кружилась в одиноком танце, пока ногой не наткнулась на столик, и лишь тогда стала смеяться.

— Душа моя, у тебя так блестят глаза, словно кто-то из студентов уговорил тебя отведать капель, — произнёс он, улыбаясь.

— Лучше, Грэгор! Как давление, надеюсь, норм? Потому что сейчас мы напьёмся как студенты! Gaudeamus igitur, чёрт побери!

Глава 39. Грей

Так вот для чего двуногим короткие хвосты! А он-то думал, дурилка. Хотя чего Грей дурилка? У него-то самого это дело надёжно спрятано в складочках. Вот придёт самка из лесу спариваться, сразу и вылезет, а самка к нему уже может прийти, вон, шрамов сколько. Настоящий воин. Хотя, как к нему прийти, если в этом логове всегда так шумно? Только, разве что, глупая какая-то или слюнявая. Нет, слюнявых самок Грею не надо.

Главное, что Мать как следует спарилась, и с правильным самцом, как он и думал, хоть в чём-то не ошибся, а значит скоро они уйдут в своё старое логово, зачем теперь-то сидеть в чужом? Возвращаться надо, и их с Сестрой забирать. А там и поле, и ельник за ним, и соты сдохли, Грей кругом поставит пригласительные метки и пусть все идут его выбирают. Он представлял, что бы сказали его бывшие Сёстры, ехидно смеявшиеся ранее, увидев Грея сейчас. Или прежняя Мать. Ох, уж лучше не представлять, не вспоминать ту семью, родичи его отвергли, а двуногая Мать — нет. У него теперь новая семья.

Иногда, незадолго до боя, он мог поиграть с Сестрой круглым шариком, а так-то постоянно либо дрался, либо болел, тогда играть не хотелось, и Грей смотрел с Сестрой на странные вещи, которые нельзя схватить и понюхать, а только разглядывать и слушать. У той была твёрдая лужа, в которой бегали маленькие двуногие и крохотные звери, всё это пело, трещало и звенело, но не пахло. Порой речь шла про охоту, игру и ловлю, это он понимал и следил, догонят или нет. А порою — невесть что творилось, всё странное.

Иногда, когда семья отвлекалась и забывала закрыть вход, он потихоньку уходил посмотреть, что и как происходит. Особо интересно было за логовом, хоть и сложно наружу выбраться. Но Грей наловчился: прижимался к стенам, к закрытым пещерам, правильно застывал, или хвостом цеплялся за выступ и сверху висел как неживой, терпеливо ожидая, пока пройдёт двуногий и откроет выход, тогда проскальзывал вслед, ищи-свищи.

За логовом нашлось много славных мест, куда Мать никогда не водила его и не пускала, к примеру, большие соты, за которыми жила и ела живая вкусная добыча, её никто не убивал, видно, держали про запас, поэтому Грей тоже не стал бить, просто понюхал, а та боялась. В кустах он испражнялся да собирал кочей по мелочи, не из голода, а для порядка — чего они пришли?

Ещё была гора виторогих черепов огромных монтов, в них отлично получалось прятаться и бродить, будто в лабиринте, там встречались мыши, Грей давил их и тоже ел.

А холодная пещера с добычей? Да какая пещера. Целое холодное логово, полное мяса, где рядами висели целые туши самой разной настоящей, вкусной добычи, быков и монтов, аж сердце заходилось смотреть. Шкуры мочили в зловонной отравленной воде в другом логове, туда Грей не лез, уж слишком скверно пахло, но к тушам его тянуло любопытство. Однажды как следует спрятался, дождался, пока самцы потащат свежак, и проник следом. Затем случилась неприятность: самцы, повесив тушу, вышли, а Грея не видели и закрыли, так он порядком замёрз, потому что круглых Глаз до линьки — как пальцев на лапе, а летом шкура к холоду не готова. Зато наелся до отвала чего хотел, попробовал кусок от каждой туши. Вечером соскучился и всех позвал, так пришёл самец, выпустил его и стал кричать. Грей слышал негодование в его голосе, и тоже начал сердиться, потому что ничего плохого не сделал и много мяса оставил остальным, но явилась Мать и забрала в логово, ласкала, видно, тревожилась, где он делся, но усов обкусывать не стала, чтоб не убегал, значит, можно дальше убегать. В принципе, и здесь жилось хорошо, лишь бы выпускали почаще, он же знает, где стоят ловушки, и не лезет.