Ручей

— Мозгоед.

— Отравить — не вариант?

— У меня предложение получше, — ухмыльнулся яйцеголовый.

Он поманил Павора длинным пальцем и тот склонился к его наручному компу.

На экране шла кровавая драма: обычный пёс, беспородный уличный шаврик, бросался на парня в тройном защитном комбезе с электропилой. Постепенно и методично жестокий парень превратил агрессивную тварь в шевелящийся обрубок, но обрубок всё равно полз в бой, пытаясь напасть и укусить. Более того — отрубленные лапы шевелились!

— Это что за чертовщина?! — поразился Павор. — Что за дичь?!

— Никакой чертовщины, всего лишь ксеногрибок. Опаснейшая дрянь, найденная в проекции японского Хоккайдо. Эта собака давным давно мертва.

— Да как же, если вот кидалась?

— Слыхали о муравье-зомби, у которого из головы растёт гриб, поражающий нервную систему и заставляющий двигаться даже после гибели носителя? Этот — подобный, только паразитирует на теплокровных. И бродит мёртвое животное, агрессивное и тупое, вычихивает споры. Натуральный зомбак. Хорошо, что оно на острове локализовано, там сейчас Ручей закрыл все нулевые точки, но кое-кто грибком разжился, могу попробовать достать.

Идея была смелой, даже слишком смелой и рисковой для осторожного Павора.

— Так и людям заразиться можно, — сомневался он.

— Мы все привиты от флоры, прививочка-то, Глобал, работает, проверено, — яйвеголовый криво ухмыльнулся. — А вот мозгоед однозначно непривитый…

— И когда он сдохнет? — подумав, спросил Павор. — Сколько ждать?

— На арене и сдохнет. Потому что противника, заражённого грибком, убить невозможно. Он уже мёртв. И вечно жив. Нам достаточно купить ксенозверя, заразить грибком и выставить на бои.

Перед Павором забрезжил свет в конце туннеля. Да, этот человек был настоящей находкой.

— Виктор, можно личный вопрос? — не сдержался он.

— Смотря в какой степени личный, — яйцеголовый улыбнулся.

Павор разлил в высокие рюмки холодную, как лёд, водочку, пододвинул блюдце с икрой и лимончик.

— То, что вы делаете, уже давно выходит за рамки действий адвоката, — произнёс он. — Суд мы выиграли, вы вольны послать меня на все четыре стороны, однако, продолжаете со мной… Сотрудничать. В весьма нестандартном формате.

Яйцеголовый рассмеялся. Зубы у него были жёлтыми и редкими. Хищные зубы правильного и очень полезного человека.

— Ну, в этом нет секрета, — сказал неторопливо. — В бытность мою опером я раскрыл все дела. Не все, конечно, согласно букве закона, но все раскрыл. Понимаете? А вышел в отставку и погрузился в бракоразводную трясину. Мне попросту скучно, нерва нет, размаха. И вдруг вы с такой занятной проблемой. Нравится мне, Павор Игнатьевич, пройтись по лезвию.

— А мне всё больше нравитесь вы, Виктор. Знаете, я очень рад знакомству. В самом деле рад.

— Взаимно!

Павор снова разлил водку. Они скольнулись, выпили, закусили икришкой и помолчали, глядя на багряный закат.

— Кажется, я оказался на вершине, с которой виден конец моих проблем, — со вздохом облегчения произнёс Павор.

— А вот с большими надеждами поосторожнее. Сон, в котором вы видите, что оказались на вершине горы… Это сон от которого не пробуждаются.

Глава 35. Лана

Поначалу Лана думала, что попала на одноразовую гормональную акцию, но вскоре выяснила, что взяла абонемент.

В постели Алексей оказался разным, бывал то грубым, как скотина, то ласково мурчащим, словно большой кот, то дурашливо-романтичным, подобно павлину перед павой, но требовательным, совершенно небрезгливым и неизменно темпераментным. Половая жизнь не особо радовала Лану разнообразием, включая студенческие отношеньки да тучного Павора с одышкой. Как оказалось, хорошего скакового коня у неё никогда и не было.

— Я просто ебаться люблю, — пояснил однажды, когда они, потные, будто после марафона, лежали в его кабинете на диванчике, узком, тесном и неудобном для марафонов. Впрочем, в колыбе уютных мест и не было из-за массы обитателей.

— Фу, как некрасиво.

— Ну ладно, мне нравится секс, а хороший секс — ещё больше.

— А мой секс — хороший?

— Был бы плохим, я бы с горя ебал Валентину. А чо, потянет под сто грамм. Не?

Лана стукнула его локтем в сухой поджарый бок и с возмущением стала бить кулачками в грудь, тогда Алексей, смеясь, поймал руки, заложил за голову, без спросу закинул её ноги себе на плечи и снова трахнул. Невзирая на некоторое возмущение таким невежливым поведением, она второй раз кончила. Потом угрелись и задремали. Проснулась Лана «до будильника», то есть под утро, с панической мыслью — как там Капелька, и что она за мать такая, что бросила их со зверем на всю ночь.

— Лёш, я пойду, — сказала ему на ухо, на ощупь отыскивая одежду.

— Стоять, — пробормотал любовник, открывая левый глаз. — Куда это ты собралась?

И схватил за голеностоп.

— Я больше не хочу, — возразила Лана. — Мне столько не надо.

— Она была до краев полна светом, но за ней была её тень — зубастая, лохматая, безумная. А мне надо, моя Госпожа Тысячи Печалей. Встань. Покажи, какая ты красивая…

Час спустя, когда Лана, улыбаясь обкусанными губами, тайком возвращалась к себе с тапочками в руках, в пищеблоке уже возилась Валентина, пыталась реанимировать пылесос-автомат, который намедни издох, сожрав какую-то металлическую гадость.

— Думаешь, бога за бороду поймала? — спросила та негромко, орудуя отвёрткой.

— Что? — Лана остановилась и заглянула в приоткрытую дверь.

— Ничего, — фыркнула зэчка. — Таких, как ты, у него вагон с тележкой.

Лана поняла, что у них с Шульгой тоже случался секс, и ей стало противно. "Надо с этим завязывать, — думала она, — человек в любом случае женат…" Но непроизвольно ждала вечера, когда Алексей либо уходил через фабричную нулевую, либо оставался ночевать в кабинете. А оставался он часто, и в эти дни под любыми предлогами заманивал Лану к себе либо тупо шкрёбся пальцем в дверь, как Серый, просящийся на ночь в спальню. Приходилось его впускать, и тогда всё повторялось, только в тихом режиме: тс-с-с… Она тревожилась, что Серый станет ревновать, но тот как ни в чём не бывало с любопытством наблюдал с кровати за их любовными играми в углу, на коврике.

От сложного боя с Бонни он отошёл примерно за неделю. Сперва содрал лейкопластырь, обнажив неплохо поджившие раны, но импровизированную шину худо-бедно терпел, затем изгрыз бинты и от шины избавился тоже.

— Кривым останешься, дурашка! — уговаривала его Лана, пытаясь вновь наложить шину, потом плюнула — всё равно сорвёт.

Не остался. Наоборот, словно окреп. Сломанный хвост сросся неестественно быстро, хотя несколько отростков попросту отвалились, как сухие листья. Ел зверь прекрасно — с каждой добычи Лана брала для него в разделочной куски трепещущей кровавой плоти. Любишь печень? Малыш, она твоя. А вот и сахарная кость, нянчись, только под комод больше не заталкивай.

Лана больше не боялась ринга, ведь мозгоед побеждал любого ксенозверя, хотя теперь противники попадались серьёзные, и он получал ранения, отчего морда, шея, грудь и бока зверя покрылись шрамами. С каждым боем он приобретал новый опыт и осваивал новые приёмы, которые, очевидно, запоминал, а после использовал в новых боях. Порой Лане казалось, что зверь чертовски умён. Всякий раз она выходила на арену всё спокойнее, уверенная в себе и в нём. Тем временем, в ящике комода собралась "подушка" — янтарные побрякушки и три зарплаты смотрителя. Вытянуть бы документы и убраться куда подальше. Но как быть с Серым? Его в мир не возьмёшь. И Лана жила, как живётся.

— Почему ты не поставишь вокруг двора забор под напряжением? — спросила она Шульгу однажды, выгуливая зверя на шлее.

— Был стандартный, когда я фабрику купил, так мы сняли.

— А зачем?

— Кто из парней с вырубки придёт, кто из лесу пешком притащится, от озера, добычу разными дорогами везут, — пояснил он. — Если рогача в поле взяли, так что им, объезжать? А если ранен кто и срочно капсула нужна?