Страница 14 из 116
Послевоенный экономический бум позволял появиться целой молодежной культуре. К 1925 году звуки джаза наполнили улицы каждого крупного города США, и целая индустрия начала работать на любителей определенной музыки. Среднестатистический дамский вечерний ансамбль 1927 года: обшитое золотыми блестками платье-сетка без рукавов, с низким декольте V-образной формы, расклешенная короткая юбка и длинная нить жемчуга на шее. Все это легко производить массовыми тиражами и рекламировать. В 20-х годах резко выросло число модных журналов, главными рупорами нового стиля были The Queen, Harper’s Bazaar и Vogue (причем они появились соответственно в 1861, 1867 и 1892 годах, но до «ревущих двадцатых» не пользовались влиянием). Для последнего из них писала Дороти Паркер — поэтесса, дочь еврея портного и шотландской пресвитерианки из Нью-Джерси: у нее даже есть сатирическое стихотворение о девушке-флэппере.
С появлением джаза изменилась и мужская мода. В начале 20-х годов популярностью пользовался имидж бизнесмена в консервативном костюме с жакетом. Но примерно в 1924 году мужской стиль изменился в сторону так называемого «джазового костюма», который в 30-х превратится в зут — мешковатые костюмы с широкими брюками (как правило, в черную или синюю полоску) и широкополыми шляпами, на пошив которых шло огромное количество материи. Впервые городскую моду начали диктовать черные ребята из Гарлема. Американские мужчины активно покупали костюмы и на родине, но самым шиком считался пошив костюма в какой-нибудь крохотной портняжной мастерской где-нибудь в Риме (как это делал Аль Капоне).
Участники популярных больших оркестров обожали появляться на публике в зутах, и вполне естественно, что такую же роскошную одежду хотели носить и их поклонники. Джаз стал толчком для появления первой в истории городской молодежной субкультуры — зутиз. Уважающий себя негритянский паренек считал своим долгом появиться в кафе или на танцах в широченном джазовом костюме — для него само обладание таким облачением приравнивалось к вызову белому сообществу. Зут считался экстравагантным, дорого стоил и шился на заказ — это был символ гордости и бунта. Впрочем, такие же костюмы любили носить и молодые мексиканцы, жившие в Калифорнии, а впоследствии — и белые парни! В 1941 году в журнале New Yorker зут был признан самым модным костюмом среди белой молодежи Нью-Йорка (что немудрено — белые парни тоже очень любили джаз!).
История с зутами получила неожиданное продолжение во время Второй мировой войны. Воюющие во Франции американские солдаты нуждались в униформе, и использование такого количества ткани на модную одежду казалось многим бесполезным расточительством: в марте 1942 года был принят закон, сокращавший расход шерсти на мужские костюмы до двадцати шести процентов. Так что непатриотичный зут, на который уходила уйма ткани, стал явным знаком наплевательского отношения к войне. Их все равно шили — только подпольно, а прогулка в нем по улице приравнивалась к акту гражданского неповиновения. Щеголи стали преступниками и даже предателями интересов государства. В связи с этим в 1943 году в некоторых городах Калифорнии даже вспыхнули уличные беспорядки и бунты: белые моряки и морские пехотинцы вылавливали джазовых музыкантов и их подражателей, одетых в шикарные зуты, и пытались вразумить их. Чаще всего такая «беседа» заканчивалась дракой.
В ответ стиляги-зутиз организовали уличные банды, бродившие стайками ради пущей безопасности в районе, — далекий прообраз группировок другой негритянской субкультуры — хип-хопа. Зуты попали и в кино: в фильме Stormy Weather 1943 года лидер оркестра Кэб Кэллоуэй, снявшийся в роли самого себя, появился на экране в широком костюме по последней моде, а его оркестр с огоньком сыграл свинговую пьесу Jumpin' Jive. В широкоплечий костюм и огромную шляпу даже одели кота Тома из мультсериала «Том и Джерри» — в серии The Zoot Cat 1944 года. Кот шьет себе роскошный полосатый костюм, чтобы понравиться кошечке. Разумеется, кошечка в восторге, и парочка пляшет под хулиганский свинг!
Между тем в клубах Нью-Йорка рождалась музыкальная революция бибопа — нового сверхскоростного стиля музыкантов джазового направления. Боперы не любили больших оркестров и не носили зуты, так что им пришлось выработать свой собственный визуальный стиль. Трубач Диззи Гиллеспи ввел в моду беретки, очки в толстой роговой оправе и маленькую бородку под нижней губой, а пианист Телониус Монк поражал публику тем, что обожал всевозможные шляпы: его костюм всегда дополнялся каким-нибудь головным убором, будь то турецкая феска или вязаная шапочка. Модный код боперов, ориентированных на индивидуальное самовыражение, не мог стать массовым, так что его переняли уверенные в своей исключительности представители молодежной контркультуры Запада — главным образом битники, которые боготворили джаз и джазовых музыкантов.
Кстати, один из самых авторитетных джазовых музыкантов, определивших целые музыкальные эпохи, трубач Майлз Дэвис — был страстным модником. Он вообще захотел стать трубачом после того, как увидел, насколько «круто» музыканты выглядят на сцене. В своей автобиографии Майлз перечисляет любимые марки одежды с не меньшим удовольствием, чем имена повлиявших на него музыкантов: «Лично я вообще не могу играть, если мне не нравится, как я одет». Поклонники всегда ценили его за экстравагантный стиль в одежде: он предпочитал пошитые на заказ костюмы, пиджаки самых модных и дорогих марок, зачесывал волосы назад. Под влиянием рок-моды 60-х он перешел на цветастые рубахи, кожаные плащи до пят и темные очки.
Майлз образца 1986 года в описании журналиста Амири Барака: «Его костюм тонко продуман и негромко подчеркивает его отличие от окружающих. Черная, с коричневым отливом кожа — чудо африканской эстетики... Трость с золотым набалдашником делает его элегантным, она не напоминает о его хромоте, из-за чего она и куплена, а, наоборот, отвлекает. На голове — потрясающе стильная рыбацкая кепка из черной соломки. Черная, в военном стиле куртка, широкие черные брюки и черные туфли без задников, и все это дополняют чрезвычайно дорогого вида черные очки и трость». Профессиональный секрет от Майлза Дэвиса: «Красное придает внешности музыканта особый интерес. Зрители приходят от тебя в восторг, даже если ты играешь неважно!»
Отдельного сборника, посвященного влиянию джаза на моду, вероятно, не существует, но для интереса можно, например, составить звуковую дорожку к конфликтам по поводу зутов в Лос-Анджелесе. Главной музыкой бунтующих мексиканцев был оркестровый свинг Кэба Кэллоуэя, Гарри Джеймса и Томми Дорси. В начале 1942 года лидер оркестра Кей Кайзер записал песенку A Zoot Suit For My Sunday Girl, которая стала большим хитом (ее спели и Бинг Кросби, и сестры Эндрю), в которой пелось: «Я хочу костюм-зут с наглаженными брючными складками и с жесткими манжетами — чтобы выглядеть достаточно круто для моей воскресной девчонки!» Хитами во время бунтов были, например, песня Don’t Get Around Much Anymore Дюка Эллингтона и хит номер один It Can’t Be Wrong Дика Хаймса, который постоянно крутили по радио.
Бенни Гудмен в Карнеги-Холл
Про концертный зал Карнеги-Холл, расположенный в Нью-Йорке на углу Седьмой авеню и Пятьдесят седьмой улицы Манхэттена, ходит давнишняя шутка. По слухам, однажды пешеход на Пятьдесят седьмой улице остановил Яшу Хейфеца и спросил его: «Как мне попасть в Карнеги-Холл?» На что великий скрипач ответил: «Практикуйтесь!» У поп-группы Sparks даже есть песня под названием «Как мне попасть в Карнеги-Холл?», и эту же шутку повторяет герой Бреда Питта в «Бесславных ублюдках» Квентина Тарантино. Для каждого любителя классической музыки Карнеги-Холл — это святая святых серьезной музыки, важнейшая и самая престижная концертная площадка в мире. Для музыканта попасть на сцену этого храма искусства — целое жизненное достижение, возможно, пик карьеры.
Зал был открыт еще в 1891 году серией концертов Нью-йоркского симфонического оркестра, в которых в качестве дирижера принял участие Петр Ильич Чайковский. За более чем век на этой сцене состоялись мировые премьеры Симфонии № 9 «Из Нового Света» Антонина Дворжака, «Вариаций на тему Корелли» Сергея Рахманинова, «Контрастов» Белы Бартока, Симфонии в трех частях Игоря Стравинского и многих-многих других крупных произведений. Попасть сюда с почти уличной, возмутительно крикливой и шумной развлекательной музыкой было практически невозможно. Тем не менее оркестр кларнетиста Бенни Гудмена сделал невозможное — в 1938 году на сцене оплота вековых музыкальных традиций зазвучал джаз.