Страница 18 из 19
Тропа, по которой шли Лара и Николай, обогнула небольшую сосновую рощицу. И прямо за поворотом обрисовался силуэт длинного одноэтажного строения с тускло светящимися под самой крышей окошками. С той стороны доносились испуганное многоголосое мычание и перекрывающая его по громкости вычурная матерная брань.
7
Распахнутая дверь в торце длинного здания выпускала наружу сноп желтоватого электрического света. И в этом свете Николай узрел на крыльце коровника Самсона Давыденко. Тот махал рукой с зажатым в ней карманным фонарем – подавая знаки водителю грузовичка-полуторки, который подъезжал к крыльцу задним ходом. А с уст Самсона беспрерывно срывались всё новые и новые непарламентские выражения.
– Ваш коллега, как я понимаю? – спросила Лара.
– Правильно понимаете, – усмехнулся Скрябин.
Тут Самсон заметил, наконец, приближение странной парочки с керосиновой лампой. И вскинул пистолет – который, оказывается, был в другой его руке.
– А ну, стоять! – гаркнул он. – Стреляю без предупреждения!
– Давыденко, это я, Скрябин! – крикнул Николай. – Будь другом, опусти оружие!
Рука Самсона упала, а на лице его возникло смущенно-изумленное и одновременно испуганное выражение.
– Товарищ Скрябин? – выговорил он. – Как же вы тут очутились?
Еще со времени их прошлогоднего знакомства в Крыму он обращался к Скрябину только на вы, а тот к нему – на ты. И не только потому, что Николай был старше по званию. Если б Скрябин вздумал ему «выкать», Давыденко, пожалуй, воспринял бы это как издевку.
– Я прибыл в командировку. И считал, что вас об этом известят. – Подойдя к крыльцу, Николай взошел на первую ступеньку, но затем замер на месте: по дощатой поверхности расползалось подозрительное пятно, казавшееся черным в тусклом свете.
– Да, это кровь, – кивнул Самсон. – У нас тут, если честно, не всё ладно…
И будто в подтверждение его слов из коровника донесся стон – тяжкий и жалобный.
– Здесь что – еще с одной коровы шкуру содрали? – Николай обошел пятно и поднялся по ступеням.
– Нет, – вздохнул Давыденко, – эта кровь – не коровья. Хотя коровенкам тоже досталось…
И Скрябин больше вопросов задавать не стал – переступил порог. Но сперва пропустил вперед Ларису Рязанцеву. Самсон, оставшийся снаружи встречать машину, покосился на девушку, но ничего не сказал.
Вдоль всего здания шел довольно просторный проход, по обеим сторонам которого располагались загоны с мычащими на разные голоса буренками. А неподалеку от входной двери лежал на полу незнакомый Скрябину гражданин лет пятидесяти на вид, в отутюженных брюках и белой рубашке без галстука. От неё кто-то оторвал понизу длинную широкую полосу, которая теперь перетягивала с правой стороны грудь мужчины; по белой ткани расползалось кровавое пятно. Несомненно, раненый гражданин и стонал только что. При появлении Николая и Ларисы он страдальчески закатил глаза и вновь тяжко выдохнул. И на губах его при этом начала пузыриться красная пена. «Пробито легкое, – понял Николай. – Похоже, для этого бедолаги и подгоняют к крыльцу полуторку».
Рядом с раненым, придерживая его голову, стоял на коленях Эдик Адамян; руки его были сплошь перепачканы кровью. А подле этих двоих застыл, как истукан, еще один неизвестный в штатском, судя по всему – деревенский житель.
Но – по крайней мере, то были фигуры стабильные, устойчивые. Все же остальные люди, находившиеся здесь, словно бы задались целью воспроизвести модель броуновского движения.
По длинному проходу бегал с фотоаппаратом в руках Денис Бондарев, что-то высматривая на полу и время от времени делая снимки. Его двоюродный брат Константин Крупицын, обхватив руками голову, ходил кругами по маленькой, отгороженной от коровьих загонов каморке возле входа (предназначавшейся, видимо, для бригадира). И, судя по движениям губ, изъяснялся нецензурными междометиями. Ему отвечал что-то – эмоционально жестикулируя – некий мужчина в пиджачной паре: лет тридцати на вид, но уже лысоватый и с изрядным брюшком. И, наконец, Женя Серов с потерянным выражением лица собирал осколки от разбитой электрической лампочки, качавшейся под потолком на витом шнуре.
Скрябин остановился у двери и пару раз громко кашлянул. Но на это не обратил внимания никто, кроме лежавшего на полу человека, который спросил жалобно:
– Вы – доктор?
Вот тут-то все головы и повернулись в сторону старшего лейтенанта госбезопасности. И тот произнес:
– Доброй всем ночи.
– Здравия желаем, товарищ Скрябин! – за всех поприветствовал его Крупицын – единственный, кто явно не удивился его появлению. – Вас прямо Бог послал. Мы вот с товарищем Петраковым, – он указал рукой на лысоватого, – только что про вас говорили.
Крупицын будто и не заметил, что Николай одет как клоун, и что на пиджаке у него запеклась кровь.
Все поспешили к Скрябину, и один лишь Петраков подошел к Ларе и что-то у неё спросил. Что именно, Николай не разобрал, поскольку в этот момент Женя Серов протянул ему на раскрытой ладони деформированную пулю.
– Калибр 7,62 миллиметра, – определил старший лейтенант госбезопасности.
– Так и есть! Ударилась в железную потолочную балку. – Женя указал наверх. – Жаль только, нам это мало что дает. У Кукина-то в плече – пуля из другого оружия!
«Значит, подстрелили здесь председателя колхоза», – понял Скрябин.
Тут просигналила подъехавшая к крыльцу полуторка, и несчастный Никифор Андреевич Кукин был перенесен в её кузов Эдиком Адамяном и колхозным парторгом – гражданином, который до этого стоял возле окровавленного председателя. Раненого уложили на брезент, парторг уселся рядом с Кукиным, а Эдик спрыгнул на землю и прокричал: «Трогай!». Машина рванула с места и понеслась вперед – в райцентр, в больницу, – подскакивая на ухабах грунтовой дороги.
«Чудо будет, если довезут живым, – подумал Николай. – Может, не надо было Кукина в город отправлять? Наверняка какой-никакой фельдшер в Макошине имеется…»
Но тут, словно прочитав его мысли, заговорил Крупицын:
– Невезуха, сплошная невезуха, товарищ Скрябин. Аккурат сегодня фельдшерица местная рожать вздумала! И утром её повез в районную больницу муж, он же – колхозный ветеринар. Так что даже за первой помощью обратиться не к кому. А у нас тут… – Он не договорил – только развел руками.
– Ладно, – вздохнул Николай. – Заприте дверь и пойдемте – обрисуете мне ситуацию.
И он первым направился в бригадирскую каморку, где стоял письменный стол, и даже имелся плюшевый диван, хоть и продавленный.
– Дядя Гриша, можно мне с вами? – услышал Скрябин голос Ларисы, обращавшейся, несомненно, к Петракову. – Я думаю, Николай Вячеславович не будет возражать.
– Может, лучше тебе пойти домой, Ларочка? – прогудел Петраков. – Кто-нибудь из сотрудников НКВД тебя проводит!
Обернувшегося к ним Скрябина обращения дядя Гриша и Ларочка неприятно поразили. Однако с ответом он не колебался:
– Я бы и сам попросил Ларису Владимировну остаться. Хочу узнать её мнение по некоторым вопросам.
Крупицын скривился, но промолчал.
В бригадирской комнатке Скрябин сел на табурет возле письменного стола, остальные мужчины опустились на диван, а Лариса устроилась на маленьком, будто детском стульчике, стоявшем в углу. Константин Андреевич присаживаться не захотел: оперся о письменный стол, вздохнул, помолчал немного, а затем принялся излагать ситуацию.
Пока он говорил, полил дождь. И дождевые струи принялись выбивать на крыше болезненную, нервическую дробь – аккомпанементом к рассказу капитана госбезопасности.
8
Всё началось накануне, около пяти часов дня.
Ученики уже покинули школу, в ней царила благостная тишина, и Денис Бондарев – который один оставался в школьном спортзале – ясно услыхал, как в соседнем классе со звоном разбилось стекло. Бывший муровец тут же бросился туда, но дверь класса кто-то запер на ключ. И пока Денис (тоже владевший искусством обращения с замками) бегал за отмычками и возился с дверью, прошло минут пять. Так что ворвался он уже в пустое помещение. Окно было разбито, а на доске красовалась сделанная мелом надпись: «Сегодня ночью приходите сторожить в коровник. Эти там будут».