Страница 11 из 19
– Так что вы думаете об этом? – спросил Савелий. – Верите мне, или как?
– Да уж попробуй тут не поверь… – пробормотал Николай.
Была в истории, изложенной Пашутиным, одна деталь, какую не смог бы выдумать ни он сам, ни его тесть: неприличный звук, предварявший появление из воды страшных купальщиц.
Пару лет назад Николай расследовал дело, связанное с появлением в Архангельской области диковинных существ женского пола, которые выбирались из заброшенного пруда и промышляли затаскиванием в воду людей и домашних животных. По формальным признакам это были русалки. Но не романтические создания из оперы Даргомыжского, а твари злобные и кровожадные, самые настоящие серийные убийцы. Охота на них заняла больше месяца. И за это время Скрябин сумел разгадать загадку: почему легенды всегда приписывали русалкам, которые на деле мало чем отличаются от людей, наличие рыбьего хвоста вместо ног. Притом что существовали также многочисленные поверья о русалочьих хороводах на лесных полянах. А любимым занятием «купальниц» всегда считалось раскачиванье на ветвях деревьев (не на пустом же месте возникло пушкинское: «Русалка на ветвях сидит»)!
Всё оказалось просто. Русалки, приманивая потенциальную жертву, высовывались из воды лишь до пояса – по причинам весьма прозаическим. Для того чтобы вода не сносила купальниц и они могли ходить по дну облюбованного ими водоема, тела этих существ должны были обладать огромным весом. Но откуда ему было взяться? Водолазных ботинок со свинцовыми подошвами они не носили, и проблема решалась по-другому. При заходе в водоем русалка начинала заглатывать воду – буквально закачивала её в себя, будто внутри у неё работал мощный насос. В результате русалочье тело становилось тугим, словно боксерская груша, и одновременно – тяжелым, как мешок с мокрым песком. Так что речные девы легко утягивали за собой в подводное царство любого приглянувшегося им добра молодца.
Однако вначале нужно было завлечь такого молодца к воде, очаровать его. А что могло быть при этом хуже, чем некстати вырвавшиеся ветры? Вырывались же они всенепременно, стоило русалке вытащить из водоема нижнюю половину своего тела. Только не воздух исторгался из русалочьего ануса, а вода. Потому-то купальницы и не допускали присутствия посторонних при своем выходе на берег. А если уж случалось кому-то их застукать, то беднягу ждала неминуемая смерть.
– Везучий ваш тесть… – в задумчивости проговорил Николай.
– Дай Бог и вам таким же везучим оказаться, – сказал лодочник. – Солнце вот-вот зайдет! Соль-то у вас далеко?
Солнце и впрямь уходило уже за горизонт, окрашивая в бледно-алые тона речную воду и сосны на берегу. Лишь узкой золотисто-желтой полосой выделялась опушка соснового бора, на фоне которой чернел силуэт обгоревшей церкви.
– Соль и вправду положу поближе. Спасибо за совет. – Отщелкнув замки чемодана, Скрябин вытащил бумажный пакетик с солью и сунул его в карман пиджака, а затем, подумав, туда же опустил электрический фонарик. – Вы сами-то на берег не сойдете? Может, хотите тещу с тестем повидать?
– Нет уж, увольте. Я еще не ополоумел, чтобы разгуливать по Макошину в темноте. – И, поняв, что сморозил бестактность, лодочник прибавил: – Извините, я не имел в виду, что вы ополоумели.
– Ничего. – Николай усмехнулся. – Может, скоро увидимся – если решите наведаться в ближайшее время в Макошино.
– Это вряд ли, – покачал головой Пашутин. – Жена-то моя – она ведь химико-технологический техникум окончила и работает у нас в городе начальницей отдела сбыта на химкомбинате. И всем бы её работа хороша: и денежная, и почёт. Да только разъездов много. Потому мы и ребеночка никак завести не можем. Вот и сейчас моя Катя в командировке. Послали её в Ашхабад – в туркменскую столицу. А без неё и я в Макошино не поеду.
Глава 4. «Пред ним живая голова…»
26 мая 1939 года. Вечер пятницы
1
Моторка на малой скорости отчалила от берега. И Николай, подхватив своё летнее пальто и чемодан, стал подниматься по песчаной тропинке, что вела от пустующей пристани к селу.
– Вы, если что, к моим тестю с тещей обращайтесь, – напутствовал его напоследок Савелий. – Они старики хорошие, чем смогут – помогут. Избу их вы без труда отыщете. Улица в Макошине одна только и есть, и как пройдете примерно половину её, увидите двухэтажный деревянный дом – с балконом, второго такого в селе нет. Это бывший поповский особняк, и в нем теперь макошинский сельсовет. Через два дома от него мои тесть с тещей и живут. Дед Степан и баба Дуня Варваркины.
И вот теперь Скрябин шел по макошинскому берегу, который казался ему по-настоящему дивным. Сотни кузнечиков самозабвенно стрекотали, а в воздухе пахло сосновой хвоей, сочной травой и полевыми цветами. Николай заприметил возле тропинки и клевер, и тысячелистник, и желто-белые вкрапления одуванчиков. Но особенно его порадовало, что на берегу густо рос чертополох. На Руси с незапамятных времен считалось, что он может «всполошить черта», так что им защищались от колдунов и отваживали от дома нечистую силу. Его же использовали для защиты от порчи домашнего скота, и прежде всего – коров. А их тут явно держали в немалом числе: там и сям на земле виднелись не только полукружья коровьих следов, но и разной степени свежести коровьи «лепешки». В одну из них Скрябин чуть было не вляпался, и дальше шагал, уже не столько любуясь окрестностями, сколько глядя себе под ноги.
Единственная в селе улица, на которую он вышел, пролегала почти параллельно речному берегу, но была немножко скособочена – как если бы те, кто её прокладывал, хотели, чтобы она отдалялась от Оки по неширокой дуге. Согласно имевшейся у Николая карте, в дальнем своем конце улица эта переходила в грунтовую дорогу, которая через шесть километров пересекалась с шоссе, ведущим в райцентр. А противоположный конец улицы – Скрябин видел это и без карты – упирался в сосновый бор, возле которого простирался обширный погост с руинами церкви.
Столбы с проводами ясно показывали, что в Макошино, где находилась центральная усадьба колхоза имени XVII съезда ВКП(б), провели электричество. Но свет горел сейчас только в четырех или пяти домах. Никто из сельчан не сидел на завалинках, никто не гулял по улице, а ведь время близилось лишь к девяти часам вечера! Не встретив по пути ни одного человека, Николай дошел до центра села и остановился возле двухэтажного здания с балконом, в котором размещались сельсовет, отделение милиции, а также почта и телеграф.
По словам лодочника, прежде в этом доме проживало семейство протоиерея Василия Успенского, настоятеля храма Святой Параскевы Пятницы. Однако еще до того, как сгорела церковь, семья священника осталась без крова. Дом был экспроприирован в 1919-м, так что отец Василий с женой и тремя детьми какое-то время квартировал у одной из своих прихожанок, а после страшного пожара вместе с семейством покинул село.
Напротив бывшего поповского дома Скрябин обнаружил магазин «Сельпо» и решил, что завтра ему нужно будет прикупить в нём соли. Но сейчас он зашагал по улице дальше, по направлению к грунтовой дороге. Прямо возле неё выстроили – для удобства учеников, добиравшихся сюда из соседних деревень, – двухэтажное шлакоблочное здание: Макошинскую среднюю школу. Николай знал, что в ней – в неиспользуемом в теплое время года спортзале – сельская администрация разместила следственную группу НКВД.
Когда Скрябин вышел на посыпанную гравием дорожку, что вела к школе, солнце уже зашло. А школьные окна, в одном из которых стекло заменили листом фанеры, оставались неосвещеными. Но даже в сумерках Николай хорошо разглядел висевший на фасаде здания кумачовый транспарант с белой надписью: ИЗ СТРАНЫ ТЁМНОЙ, НЕГРАМОТНОЙ И НЕКУЛЬТУРНОЙ СССР СТАЛ СТРАНОЙ, ПОКРЫТОЙ ГРОМАДНОЙ СЕТЬЮ ВЫСШИХ, СРЕДНИХ И НИЗШИХ ШКОЛ. А внизу шла подпись курсивом: И.В. Сталин. Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б).
– В полном соответствии с названием колхоза, – хмыкнул Скрябин и огляделся по сторонам.